Мир и хохот - Юрий Мамлеев

— Вы-то такой. А я вот связалась… Не по силам…

— Так вы поосторожней выбирайте персонажи.

— Они слишком часто меня не спрашивают.

— Станислава нам не найти, — вдруг закончил Нил Палыч и поглядел в окно.

Не увидев там ничего, он выпил чаю.

Глава 6

Посещение Лизы, рано утром, с топором, не сказалось на сне и сновидениях Стасика. После всего он проснулся поздно, почти в полдень.

Прежнее его состояние, при котором все было чуждо и непонятно, снова овладело им полностью.

Моментами ему теперь казалось, что еще несколько мгновений, и его душа провалится в черную бездну, из которой нет возврата. Да и что будет с его душой там и во что она провалится — в незнаемое, в океан немыслимой тоски, в смерть? Он не знал…

Но что-то останавливало, и он, его душа сохранялись…

Пошел умываться и только тогда вспомнил о голове. В сущности, Стасик был не прочь сменить свою голову. Но и особенно не стремился к этому. Хлопотно, куда-то надо ехать, да и зачем? Все это такой же сон, как и этот мир. Пришей ему хоть три головы, это ничуть не лучше, чем одна…

Вышел в сад, и тут мелькнула на дорожке Лиза. Она помахала ему платочком и послала воздушный поцелуй.

Стасик крикнул ей:

— Чей стих ты шептала мне, когда я спал? «…И почему на свете много зла…»?

Но Лиза исчезла, растворилась, унеслась в дом. Лишь топорик лежал на садовой скамейке…

В доме Станислав встретил Лютова. Тот был в халате. Они присели за стол.

— Я, пожалуй, поеду куда-нибудь, — прямо сказал ему Станислав. — Ни к чему мне другая голова…

Лютов дико, но пристально посмотрел на него и вдруг довольно добродушно согласился.

— Если не хотите, то мы не неволим, — ласково бормотнул он. — У нас и так есть добровольцы, в разных местах земного шара. Ваше состояние таково, что даже мне страшно за вас. Скатертью дорога…

…Как только Станислав оказался в подвернувшемся автобусе, прежнее состояние полностью овладело им, но стало оно еще более провальным и уничтожающим память.

Вдруг все перестало интересовать его, даже сновидения наяву.

Наконец он очутился в Москве, на вокзальной площади, у метро «Комсомольская». Не зная, что делать, он брел взад и вперед. И вдруг услышал крик:

— Станислав Семенович! Это вы?!!

Перед ним вырос человек, которого когда-то, в той прошлой жизни, он видел несколько раз на научных конференциях.

В ответ на крик Станислав молчал. Потом наступил провал, и после снова слова:

— Пойдемте со мной в одно место…

Они пошли, и Станислав что-то говорил, удивляясь собственной речи и не понимая ее.

И покатили странные, но светлые дни. Стас оказался в огромной квартире, где ему отвели маленькую комнатушку.

Его знакомый, как будто бы его звали Петр Петрович, то появлялся, то исчезал. В квартире было много комнат, то и дело возникали разные люди, но Станислав не понимал и не хотел вникать, кто они и о чем говорят. Впрочем, ему казалось, что в основном тут говорили о луне. Жил ли кто-то из них здесь или все сюда приходили зачем-то, он не отличал. Но о нем минимально заботились, еда была на кухне, в холодильнике.

Несколько раз с ним беседовал человек, которого, как послышалось Станиславу, звали Анютины Глазки. Что ему было нужно от Станислава, последний не понимал, тем более, что как только эти Анютины Глазки появлялись, у Станислава наступал провал и он барахтался в пустоте, хотя на человеческом уровне, видимо, что-то говорил и даже поучал Анютины Глазки. Но тот ни на что не реагировал.

Нельзя сказать, что такая жизнь удовлетворяла Станислава или наоборот, — нет, просто он потерял само чувство удовлетворения вообще, а следовательно, и его антипода.

Он стал серьезен, как мертвая рыба.

А кругом — голоса и голоса, и шум города за окном, и стон о помощи — где-то за пределами видимого мира.

— Пора, пора начинать новую жизнь, — услышал он раз слова Петра Петровича.

Несколько раз Станислав выходил из квартиры то в булочную, то за газетой, хотя все это не имело к нему никакого отношения, тем более газеты. Он их и не читал, да он и не понимал, может ли он вообще сейчас читать. «Ведь я же не здесь», — думалось ему. Под «здесь» он имел в виду весь мир и все прошлое. Но странная квартира притягивала Станислава, словно стала его новым домом.

Однажды он вышел из этого логова (как всегда, никто не задерживал его) с намерением быстро возвратиться. Да куда еще ему было возвращаться? Внезапно наступил страшный провал, не похожий на прежние. Из сознания все стерлось, кроме небытия. И кроме той сферы, которая ему не принадлежала и о существовании которой он никогда ничего не знал. В последний момент перед этим ему показалось, что его член выпал из его тела…

Когда он очнулся, то обнаружил: он просто стоит у подъезда своего нежданного дома и мочится в углу. Хорошо, что вокруг никого не было.

…Наконец Станислав, в обычном своем псевдооцепенении, прошел вперед, по улице, влекомый желанием пройтись в никуда. И, похолодев, скоро вернулся обратно в свою комнатку, хотя она ему казалась какой-то непонятной.

И в несколько ином, чем прежде, ошалении прошло три дня. К нему подходили, о чем-то говорили с ним, ему казалось, что его осматривали.

На четвертый день все исчезли, квартира опустела, никто не приходил. Небывалая ясность ненадолго вошла в его ум. Он вспомнил, что у него должны быть в кармане пиджака документы. Но ничего там не было, кроме денег.

Вскоре туман опять заволок сознание, погрузив его в странные сновидения наяву.

Вдруг в комнату его постучали. На пороге оказалась женщина лет тридцати пяти, с распущенными волосами, в полудикой смятой одежде.

— Вы здесь, — сказала она. — И я здесь. Нас оставили пока. Они вернутся. Квартира заперта. Но всякой пищи полно…

Станислав оглядел ее. Она вошла.

— Меня звали Ритой.

Теперь она пристально, как из могилы, смотрела на Станислава. Тот обрадовался такому взгляду и глухо спросил:

— Кто я? Где я? В каком городе мы живем?

— В Москве.

— В какой Москве? Москву я знаю хорошо. Я вижу ее в сновидениях, вижу Аллу, — четкая речь вернулась к нему, так бывало. — А этот город и эта комната — чужие, чужие, кто живет тут, они все далекие, иные… Я их не знаю.

По губам Риты пробежала нежно-пугающая улыбка.

— Так сладко не знать, кто ты и где ты… Разве тебе не надоело знать, что ты человек, или кто ты?

— Ладно, ладно… Все чуждо, как на луне… Мы, наверное, на луне, правда?

— Мы хуже.

— Хуже? Почему?

Рита приблизилась к нему. Вид у нее был такой, как будто ее мысли блуждали по всему земному шару.

— Потому что…

Рита нервно, как будто охваченная дальним ледяным огнем, стала ходить по комнате.

— Слушай меня, — проговорила она:

Мы были, но мы отошли,

И помню я звук похорон,

Как гроб мой тяжелый несли,

Как падали комья земли…

Это о нас с тобой, мой любимый. О нас с тобой!.. Как тебя звать?

— Станислав… Почему любимый?

— Потому что нас хоронили… Тебя и меня… Анютин мне шепнул об этом…

Станислав вспомнил о человеке, который в его уме назывался Анютины Глазки.

— Я не помню, что я умер, — ответил Станислав, задумавшись.

— Мы были покойники, но не умерли. Это родство между нами, вот что!!! Пойми, это родство, раз нас хоронили… Потому ты любимый. — Рита начала тихо танцевать. — Но мы танцем вышли из могил… Давай теперь жить вместе.

— Я живу только в сновидении, с Аллой… А здесь я не живу…

Рита села на кровать и поманила его. Станислав покорно подсел.

Рита заплакала и сквозь слезы проговорила:

Как странен мой траурный бред, То бред одичалой души, Ты — Свет мой, Единственный Свет.

— Кто твой свет? — осторожно спросил Станислав.

— Могила. Она дала мне новую жизнь.

— Могила — это яма?

— Это лжебездна. Так сказал Анютин…

— У него ужасные глаза. Словно цветы ожили. Это бывает только во сне.

— Давай во сне будем мужем и женой.

— Нет. Три дня назад я понял, что у меня есть жена — Алла, так ее зовут. Я не знаю, кто она. Но она красивая и любит меня. Она ищет меня. Хотя чего меня искать? Вот он я.

— Да, да. Ты здесь, мой любимый. Как хорошо, что нас хоронили, мы стали брат и сестра.

Станислав встал. В уме мелькнуло большое, черноватое зеркало. Чьи-то лица. Он вспомнил и сказал:

— Рита, ты сошла с ума. Так говорят, когда ум видит не то. Нас не хоронили, тебе все показалось.

— Может быть. Но с нами что-то делали. Поэтому мы все равно брат и сестра. А брат и сестра должны срастись.

— Рита, кто ты? Мы — люди или мы где-то там?.. — Станислав устало махнул рукой.

— Мы люди, но были где-то там. И сейчас мы там. Давай я тебя поцелую.

И она поцеловала, искренне и холодно. Этот холод понравился Станиславу. Неожиданно желание проснулось в нем, но он не знал, что с ним делать. И Рита не знала тоже. Она только целовала его как безумная, шепча: