Евреи, Бог и история - Макс Даймонт

Перед тем как покинуть Палестину, чтобы возложить на себя пурпурную императорскую тогу, Веспасиан поручил своему сыну Титу довести до конца войну против евреев. Эта война и последовавшее за ней разрушение Храма редко получают должную оценку историков. Христиане смутно помнят о разрушении Храма как о явлении, подтверждавшем пророчества евангелистов[17], хотя евангелия были созданы уже после того, как это событие произошло. Евреи упоминают об этом событии главным образом эмоционально. И те и другие упускают из виду величественность столкновения двух смертельных врагов в одном из грандиознейших сражений древности.

Александру Великому понадобились 32 тысячи солдат, чтобы основать свою огромную империю. В распоряжении Цезаря было менее 25 тысяч человек, с которыми ему предстояло покорить Галлию и вторгнуться в Британию. У Ганнибала было не более 50 тысяч воинов, когда он перешел Альпы, чтобы победить римлян. Титу пришлось использовать 80 тысяч человек, чтобы сломить сопротивление осажденного Иерусалима, который защищали не более 23400 еврейских воинов[18]. Но даже и при таком соотношении он не склонен был рисковать потерей лучших сил римской армии в прямой атаке. Вместо этого он прибегнул к атаке психологической. Тит рассчитывал запугать евреев и принудить их к сдаче. Он приказал провести под стенами Иерусалима военный парад – этакую внушительную демонстрацию римского могущества. Огромная туча пыли застлала небо и землю, и пропитанная кровью земля затряслась, когда 70000 солдат, 10000 кавалеристов и тысячи осадных орудий двинулись вдоль стен Иерусалима. Парад продолжался три дня. Когда зрелище закончилось, действующие лица удостоились шумного одобрения евреев, взиравших на все это со стен города. Взбешенный Тит приказал атаковать. В течение двух недель осадные орудия метали камни величиной с «фольксваген» в северную стену города, пока не пробили наконец зияющую брешь в его укреплениях. В эту брешь устремились легионеры. Навстречу им бросились евреи. Завязалась рукопашная – меч против меча, копье против копья, отчаяние против отчаяния. После двух недель рукопашных боев евреи вытеснили римлян за стены города. Тит понял, что в открытом бою ему не видать победы. Он понял, что евреев он сумеет взять только измором, ослабив их настолько, чтобы дальнейшее сопротивление стало невозможным. Чтобы окончательно отрезать город от внешнего мира, Тит приказал окружить его земляной насыпью, равной по высоте городским стенам. Теперь он мог быть уверен, что ни пища, ни вода не могут попасть в осажденный Иерусалим. Всякого человека, который пытался пробраться через широкий сухой ров между стенами и насыпью, римляне распинали на верхушке насыпи для устрашения осажденных. День, когда на крестах вокруг Иерусалима корчились до пятисот распятых, не был исключением. Воздух был пропитан смрадом гниющего мяса и наполнен стонами агонизирующих людей. И все же евреи продержались еще целый год – это был уже четвертый год войны.

Конец был неизбежен. Пустив в ход тараны и наведя переносные мосты, римляне пошли на решающий штурм. Подобно муравьям, они проникали в проломы и бреши, истребляя на своем пути все живое. В течение четырех лет евреи издевались над славой о непобедимости римских легионов, нанося им одно поражение за другим. Теперь только смерть могла смыть этот позор. Римляне сожгли Храм; они бросали в огонь младенцев, насиловали женщин, убивали священнослужителей, сбрасывали со стен зелотов. Уцелевшим от резни назначили не менее горькую судьбу: кого – в триумфальное шествие, которое должно было состояться в Риме, кого – в рабы, кого – в жертву львам на арены римских цирков, а кого – в число тех, кому на потеху толпы предстояло быть сброшенным с Тарпейской скалы в Риме. Вряд ли еще когда-нибудь римляне столь точно оправдывали мрачные слова их собственного историка Тацита: «Они превращают все в пустыню и называют это умиротворением». Тацит определяет число жителей в осажденном Иерусалиме в шестьсот тысяч человек.

Поначалу Иудейская война выглядела не более чем незначительное волнение на окраине империи, для подавления которого достаточно было бы одного-двух легионов. Оказалось, однако, на деле не так. Война была опустошительной и кровопролитной. Хотя евреи понесли тяжелейшие потери, для римлян победа была пирровой, ибо их потери были тоже чудовищны. Да, римляне победили, но не в силу большей доблести или воинского искусства, а в силу многочисленности. Пытаясь скрыть скудность этой победы, римляне устроили пышное триумфальное шествие. Они изготовили в память о войне специальные медали. Они воздвигли Титу величественную триумфальную арку – честь, которую обычно воздавали полководцам, в тяжелейших условиях одерживающим победу над могущественным противником. Арка Тита и поныне возвышается в Риме. Но что она символизирует? Победоносных римлян, исчезнувших с лица земли, или «побежденного врага» – евреев, которые по сей день остаются живым, независимым народом?

Следствием Иудейской войны были и другие события. Хотя страны Центральной Европы оставались послушными Риму, восточная часть империи приняла события близко к сердцу. Иерусалим противостоял римским легионам в течение четырех лет. Евреи доказали, что римляне не непобедимы. Теперь дух мятежа охватил весь Ближний Восток. Он тлел и в сердцах евреев Иудеи, доведенных римскими репрессиями до нищеты и отчаяния.

Толчком к новому еврейскому восстанию, начавшемуся в 113 г., послужило вторжение парфян на территорию Римской империи. Император Траян двинулся в поход на парфян. В этот момент у него в тылу – в Египте, Антиохии, Киренаике, на Кипре – вспыхнуло восстание евреев. Встревоженный этим, Траян прервал свой поход, чтобы ликвидировать угрозу. На этот раз война бушевала в течение трех лет. Исход ее сначала тоже был далеко неясен. Однако в конце концов, ввиду недостатка людей и оружия, евреям пришлось капитулировать.

Но и эта победа дорого обошлась римлянам. Она настолько ослабила их силы, что они не могли больше продолжать войну с парфянами и вынуждены были ее прекратить. Второе еврейское восстание стало поворотным пунктом в римской истории. До этих трех лет победоносная империя только непрерывно расширяла свои границы. Отныне ее рост приостановился, а с вступлением на престол Адриана (117 г.) границы империи стали постепенно сокращаться.

Адриан, преемник Траяна, был настолько обрадован окончанием дорогостоящей войны, что даже обещал евреям разрешить восстановление Храма. Введенный в заблуждение спокойствием, которое после этого воцарилось в Иудее, он отказался от своего обещания и приказал воздвигнуть храм не Яхве, а Юпитеру. Заново отстроенный им Иерусалим он назвал Элия Капитолина и превратил его в обыкновенный римский город. Адриан, видимо, полагал, что поражение евреев во втором восстании окончательно их образумило и заставило отказаться от третьей попытки. Но он совершенно неверно оценил ситуацию.

Снова евреи поверили в лучшие дни. Среди них появился мессия-полководец. Великий ученый объявил себя его апостолом и оруженосцем. Этим мессией в седле был Шимон бен Косиба, или Шимон Бар-Кохба, а его апостолом – рабби Акива. Союз воинственного мессии и мудрого рабби возбудил новые надежды в душе народа и зажег в сердцах отчаявшихся евреев новый боевой дух.

О юности Бар-Кохбы известно очень мало. Послания, недавно обнаруженные в вади Мураббат у Мертвого моря, рисуют его как властного и вспыльчивого военачальника, обладавшего огромной физической силой и личным обаянием. Он был способен внушать слепую преданность и беспредельное бесстрашие. Талмуд добавляет к этому еще одну характерную черту – отсутствие благочестия. В Талмуде цитируется вырвавшееся у него восклицание: «О Боже, не помогай, но и не мешай нам!»

Мессианские претензии Бар-Кохбы восстановили против него Синедрион. Только поддержка и авторитет рабби Акивы защитили его.

Рабби Акива был самой примечательной личностью своего времени и одним из самых почитаемых ученых в еврейской истории. В молодости он был полуграмотным пастухом. Затем, как положено во всякой сказке, он влюбился в прекрасную наследницу одного из богатейших жителей Иерусалима и женился на ней. По ее настоянию Акива – вместе со своим малолетним сыном – начал изучать Тору. Он приобрел также обширные познания и настолько углубил понимание Торы и отношения между человеком и Богом, что стал духовным (равно как и светским) руководителем еврейского народа. Его толкование Торы предопределило образ жизни многих евреев, где бы они ни жили.

Рабби Акива стал близким приверженцем Шимона Бар-Кохбы, утверждавшего, что он Мессия и потомок царя Давида. Когда оба они призвали к войне с римлянами, евреи десятками тысяч стали приходить к ним. В стороне остались одни лишь христиане, оказавшиеся перед тяжелой дилеммой. С одной стороны, они страдали под римским игом не меньше, если не больше евреев. Они, несомненно, охотно присоединились бы к восставшим. С другой стороны, у них уже был свой мессия в лице Иисуса. Поэтому они не могли принять второго мессию – Бар-Кохбу и присоединиться к евреям.