Переселенцы - Мария Сосновских
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Прошла осень. После Покрова нанесло снегу и сразу установился санный путь. По первопутку и заявились снова незваные гости к Северьяну Обухову. На этот раз сосед Иван хорошо разглядел четверых здоровенных мужиков. Первого бродяги, с приметным шрамом, в армяке и с котомкой за плечами, меж ними не было.
Четверо вошли в дом и дождались хозяина с мельницы. Тот вернулся, когда на дворе стало уже темнеть, и вошел в дом. Немного погодя четверо пришлых направились к Агапихе. Только стих скрип снега, как Северьян с женой стали из дому таскать мешки, грузить в сани.
Иван, видевший в щель из своего сарая торопливые обуховские сборы, в испуге выбежал за ворота.
– Дядя Северьян, али уезжаете куда?!
Обухов вылез из саней, посмотрел вдоль улицы и подошел вплотную:
– Вот что, сосед… Ради Бога, последи за домом: привязались ко мне четверо бродяг-грабителей. Я дал им денег, сейчас они у Агапихи пируют. Если они сюда возвернутся да в дом ломиться станут – беги по деревне, караул кричи, зови людей! Не ровен час, подожгут меня, тогда и твоему подворью не уцелеть! А коли убережешь мой дом – я хорошо рассчитаюсь… Да след-то за мной замети!
Обухов дернул вожжи. Иван вынес метлу и замёл след от саней… Зимой темнеет рано, но с женой еще долго не зажигали огня. На улице послышались пьяные голоса, и в северьяновом дворе залаяла собака; потом она отчаянно завизжала и смолкла, а в наступившей тишине послышался лязг сбиваемого замка. Тьма стояла – хоть глаз коли, и Иван с женой могли только догадываться, что творится во дворе у Обуховых. Неслышно выбравшись на улицу, Иван с женой как ошалелые побежали вдоль односторонка в разные стороны, вопя в два голоса: «Помогите! Караул, грабят! Обуховых грабят!».
Вскоре у Северьяна была полна ограда народу. У крыльца в крови валялся убитый пес Вьюн. Мужики-прядеинцы, вооружённые вилами и топорами, не решаясь войти в дом, толпились в ограде. Двери были распахнуты настежь, а из дому не доносилось ни звука.
…Обухов, как и обещал, хорошо рассчитался с соседом Иваном: дал ему пять рублей деньгами да аршин двадцать тонкого льняного холста. Соседу-бедняку такой расчет и не снился!
А через месяц на подворье Обуховых пришла настоящая беда. Она случилась тоже ночью, когда мельница была давно закрыта, и ни помольщиков, ни хоть кого-нибудь вокруг не было. Пожар полыхнул, как порох. Мельница, сараи, склады с мукой – все сгорело дотла. В ту же ночь на заимке Обухова сожгли дом, конюшни вместе со скотом и скирды хлеба.
Работников на заимке поутру нашли еле живыми, связанными и с кляпами во рту. Хватились – одного нигде не было. Когда связанных освободили от кляпов, все в один голос твердили – дескать, он убежал вместе с поджигателями.
На заимке дымились головни, тут и там валялись обгоревшие трупы животных. В одну ночь Обухов лишился всего имущества.
С той ночи староста назначил в Прядеиной ночной караул: все боялись и нос за ограду высунуть, тем более – обуховские соседи.
В тревожном ожидании прошла вся зима, потом весна. Но даже и летом грабителей и поджигателей больше никто не видел – те как в воду канули.
Северьян вдруг как-то сразу постарел, осунулся и согнулся. На заимку он ездить перестал, работников рассчитал, а мельницу снова строить и не думал.
Когда на сходе Петр Елпанов сказал, что собрался строить на Кирге новую, свою мельницу, все прядеинцы обрадовались. Тем более, что Обухов согласился бесплатно отдать мельничные жернова и все железное, что осталось после пожара. Кроме того, он обещал показать, как надо молоть разные сорта муки и крупу.
Обухов совсем присмирел. Болтали, что он боится своего прошлого. Многие прядеинцы догадывались, что раньше Обухов был связан с темными людьми, и они за что-то жестоко отомстили ему. И круглый дурак догадался бы, что это не случайные грабители, а его бывшие дружки, вместе с ним занимавшиеся разбоем на больших дорогах, а то и отбывавшие с ним каторгу.
Опять из волости приезжало начальство. «Ну, бродяг тех искать – как иголку в стоге сена!» – решил становой пристав, отправляясь в обратный путь.
…Стоял конец сентября. С хлебом убрались уже давно, а погода все стояла, как летом. Деревенские бабы вереницами шли по ягоды, брали в борах бруснику, на болотах – клюкву да морошку, а по маленьким речушкам – калину и хмель.
Страшная находка на берегу
Приток Кирги, маленькая речушка Кривель, берет начало от подземного ключа, не пересыхающего в самый засушливый год. Становясь чем дальше от истока, тем все полноводнее, Кривель причудливо петляет, извивается загогулинами – оттого, видно, и получила свое название. Местами она течет по глубокому оврагу, густо поросшему калиной и черемухой, где все увито хмелем так, что не вдруг и продерешься.
Неподалеку от дороги, как раз в том месте, где в водополицу Кривель подмывает правый берег, давно образовался крутояр, и кусты черемухи и калины нависают над водой. Две бабы, самые азартные ягодницы, остановились у обрыва.
– Гляди-кось, кума Уления, сколь тут калины-то! Да только растет высоко…
Кума, продравшись через цепкие кусты и крапиву, вгляделась.
– Ну-ка, давай вдвоем пригнем калинку!
– Лучше я вот на эту, что потолще, залезу!
– Ладом лезь-то, под берег не пади, вон какая тут вышина да крутизна!
– Не упаду-у-у! – уже сверху откликнулась товарка. – Ягоды-то какие хрумкие да спелые…
– Кума, глянь – под берегом какие-то тряпки!
– Ой-е-ей! – не своим голосом завизжала та. – Да ведь это человек мертвый!
Вторая кума, белее мела, вмиг слетела с высокой калины, и, едва не забыв подхватить корзины, обе бегом припустили к дороге… Вдали от страшного места насилу отдышались.
– Да ты, поди, и не разглядела толком-то! Поди, вовсе и не мертвяк там? Откуда ему тут взяться – никто ведь ни у нас, ни в ближних деревнях в этот год не утоп, не то бы давно вся округа знала!
Но та ничего и сказать не могла: ее колотила крупная дрожь.
Вечером по всей Прядеиной разнеслась весть, что в Кривеле нашли утопленника. Назавтра несколько деревенских мужиков поехали на речку. Взяли с собой одну из ягодниц – чтоб указала место; как та ни отказывалась, чуть ли не силком бабу усадили на телегу.
И вправду – под берегом лежал труп в лаптях и в рваном армяке с опояской. Но был он… без головы! Двое небоязливых мужиков палками перевернули тело, осмотрели берег поблизости – головы не было нигде.
– Знать-то, чужой это был человек – в лаптях у нас здесь никто и не хаживал, – по пути домой говорил один из обнаруживших страшную находку.
– Считай, паря, он уж давно в Кривеле лежит: вишь, кости одни да одежа остались, и мертвечиной не наносит уж, – рассуждал другой.
– И чё с им теперь делать-то?
– Староста, видно, в волость посылать будет за становым. Смертоубийство тут, не иначе! Вот еще не было печали, дак черти накачали! Теперь в волость пошлют – станового везти, да потом обратно отвозить! И еще хоронить этого…
– Ты, кум, черта-то не поминал бы не к месту: ведь человек же все-таки был… Видно, што это не самоубивец – может, кто его ограбил да убил!
До самой Прядеиной мужики судачили – как да что. А в деревне нашлись люди, которые прошлым летом и осенью два раза видели поблизости человека в лаптях и в армяке. Первый раз он просил воды попить, во второй – спрашивал, где живет Северьян Обухов.
Приехал становой, осмотрел труп и, выслушав рассказы деревенского люда, распорядился привезти на Кривель мельника Северьяна.
– Ну, что – признаешь своего гостя прошлогоднего?! – напрямик спросил становой. – На деревне люди говорят, что видали его, и не раз, возле подворья твоего!
Обухова как громом поразило. При виде мертвого тела и словах станового он испугался еще больше, чем когда-то на своей мельнице.
– Ваше благородие… Христом-богом… Может, убили его где-нито по дороге, а я-то тут при чем? Знать ничего не знаю!
– Ты поменьше разговаривай! Вот сегодня составлю протокол, а завтра в волость поедем – разузнаем, что к чему! – отрезал полицейский.
Вся деревня видела, как назавтра от подворья Обухова тронулась телега. В телеге подремывал полицейский урядник и вовсю храпел пьяный становой, а лошадью правил Северьян…
Еще не успела осесть пыль от телеги, как по всей Прядеиной пошли разговоры:
– Отопрется от всего Обухов-то! Вишь, неспроста сам повез начальство в волость…
– Знамо дело: рука, говорят, руку моет… Да нам-то что до этого? Лишь бы к нам не привязывались! А там – кто кого убил да за что, того Бог рассудит…
А братаны Кузнецовы, старик Плюхин и, само собой, Агапиха с тех пор про этот случай молчали – как в рот воды набрали.
…Хотя своенравная и коварная в половодье Кирга уже разносила по бревнышку елпановскую плотину, Петр не отступил от своей цели – во что бы то ни стало поставить на реке свою мельницу. Помимо его давней привычки всегда и во всем добиваться задуманного, у него был хозяйский расчет: с тех пор, как сгорела обуховская мельница-ветрянка, молоть зерно стало негде. А деревня без мельницы – не деревня, поэтому за помол можно получать хорошие деньги.