WikiLeaks изнутри - Даниэль Домшайт-Берг

Мы и не заметили, как пролетело несколько недель. Никакого прогресса в отношении IMMI мы так и не достигли, и встал вопрос о том, что мы вообще делаем в Исландии. Я этот вопрос озвучил и тем самым нажил себе врагов.

«А как насчет WL?» – поинтересовался я. Наша основная работа простаивала вот уже в течение целого месяца. У нас скапливалось все больше новых документов, которые нужно было просмотреть и подготовить к публикации. «Когда мы вернемся к работе?» – спросил я.

Я видел нашу задачу в том, чтобы направить законодательство в нужное русло, а теперь процесс должен был продолжаться самостоятельно. В конце концов, этим кроме нас занимались еще и исландцы. «Почему бы нам эту тему не закрыть?» – спросил я.

Но Джулиан не хотел и не мог расстаться с этой темой. Он считал IMMI своим детищем. Впоследствии он своими недипломатичными высказываниями умудрился нанести серьезный политический ущерб всему проекту.

Мы все были людьми непростыми, и по мере нарастания давления межчеловеческие отношения стали давать первые трещины. В основном это касается нас с Джулианом. Остальные были скорее статистами, беспомощно наблюдавшими за нашими ссорами. В конце концов Джулиан обвинил меня в потере перспективы. Он утверждал, что я якобы упустил из виду глобальную цель и сосредоточился на мелочах. Я не могу назвать никакого ключевого события. Я не помню, с чего начались наши первые ссоры, но, скорее всего, с мелочей вроде открытого окна.

К тому же я начал откровенно критиковать поведение Джулиана. Например, посоветовал ему побольше внимания уделять своему внешнему виду. Он за это на меня сильно обиделся, но разве разумно идти на прием к министру юстиции как последний оборванец?

Кроме того, в Исландии начались утомительные дискуссии на тему, кто главный. Джулиан установил определенную субординацию: кто имеет право кого критиковать, а кто нет. Сам он, разумеется, занимал верхушку пирамиды. Это он объяснял своим незаурядным интеллектом и опытом. А поскольку он тогда был в хороших отношениях с Биргиттой, то постановил, что я не имею права критиковать не только его, но и ее, так как это и его коснулось бы.

Ко всему прочему, Джулиан решил, что должен серьезно со мной поговорить, потому что я якобы действую Биргитте на нервы. Позднее я ее об этом спросил, и она меня высмеяла – оказалось, это чистой воды выдумка.

– Тебя здесь все терпеть не могут, – сказал он.

– Кто это все? – переспросил я.

– Абсолютно все, – ответил он. – Каждый, кто имеет с тобой дело.

Его явно не устраивало то, что мы общаемся между собой. Он считал, что, если мы начнем обмениваться мнениями, «правда станет асимметричной». В интернете он мог держать группу в узде, а в Исландии она вышла из-под его контроля. У нас вдруг появилась чреватая бунтом возможность вместе сходить в кафе и обсудить WL.

В кратчайший срок наш гостиничный номер превратился в дурдом для особо неряшливых. Сначала уборщицам с большими черными пылесосами еще удавалось пробираться между кучами сваленных как попало вещей. Вскоре им даже в дверь стало не войти. Добродушные исландские уборщицы пару дней мужественно сражались за право уборки номера 23, но самое позднее дней через пять они сдали позиции. В итоге мы заключили перемирие и периодически совершали обмен пакетов с мусором на чистые полотенца и туалетную бумагу.

Никто из нас не готовил, даже никакой нормальной еды никто не покупал. Между разбросанной по полу грязной одеждой скапливались полупустые пакеты с чипсами. Целая гора вяленой рыбы, которую кто-то когда-то купил, но никто так и не стал есть, постепенно начинала разлагаться. От часа к часу зловоние усиливалось. Эту смесь из вонючих носков, обглоданной пиццы, вяленой рыбы и сероводорода следовало бы запатентовать в качестве орудия пыток.

Мне для выживания нужен хотя бы минимальный порядок, хотя бы крошечный намек на какую-то систему. Я не могу сконцентрироваться, когда вокруг меня царит сплошной хаос. Тут уж сколько апельсинового сока с улыбающимся апельсином на этикетке ни пей, все равно рано или поздно голова начинает гудеть. Даже десять раз проплыв бассейн туда и обратно, я не приходил в себя.

Однажды вечером я решил, что мне позарез необходимо избавиться от хронической усталости, и попросил Джулиана дать мне выспаться. Через некоторое время я услышал, как он по телефону разговаривает со знакомой. Он весело хохотал в трубку. Она явно предложила ему встретиться у нее дома. Я про себя вздохнул. Джулиан настаивал на том, чтобы она пришла к нам в номер. Проблема заключалась в следующем: у нас не только была всего одна комната, но и одна двуспальная кровать на двоих. Я отвернулся и накрыл голову подушкой.

Еще мы ссорились из-за того, что почти всегда приходилось его ждать. И без того сложно скоординировать довольно большую группу людей, склонных к анархизму. Для этого требуются незаурядные организаторские способности. Собирались ли мы на деловую встречу или просто на ужин, все регулярно стояли в дверях в полной готовности, и только Джулиан ждал персонального приглашения. Я был единственным, кто открыто возмущался, когда Джулиан продолжал безмятежно что-то печатать в своем ноутбуке.

Мне становилось все хуже. Я увяз в стрессе, беспокойстве и раздражении и ни на минуту не мог выйти из этого состояния. Исландия – чудесная страна, я потом ездил туда в отпуск с семьей, но что-то в нашем гостиничном номере, в воздухе, в сернистой воде, в отсутствии солнечного света, хаосе и высокомерной манере Джулиана невыразимо меня утомляло. Чтобы не свихнуться окончательно, я на 5 февраля заказал билет домой.

«Послезавтра улетаю, больше не могу», – сообщил я ему.

Наше расставание было уже отнюдь не задушевным.

Тогда мы с ним виделись в последний раз. После этого мы общались исключительно по интернету.

Возвращение в Берлин

Из аэропорта Шёнефельд я на метро поехал прямиком в центр, на диванчик для гостей в подвале клуба «Хаос». Там я часто ночевал, когда приезжал в Берлин.

Я был удручен. Если бы я в тот момент знал, что всего через несколько часов встречу женщину, на которой спустя пару месяцев женюсь, я бы, наверное, не так сильно переживал. Я очень благодарен своей судьбе за то, что белая полоса в очередной раз так неожиданно быстро сменила черную.

Но пока я еще уныло слонялся по клубным помещениям. Солнца в Германии было не больше, чем в Исландии. В ответ на полные оптимизма вопросы окружающих о моей поездке и продвижении IMMI я только отмахивался. Дескать, устал. Меня оставили в покое. Вероятность, что кто-то будет действовать мне на нервы или приставать с назойливыми вопросами, была, к счастью, очень невелика.

Я побрел в направлении Фридрихштрассе, чтобы купить что-нибудь поесть. Хотя я это делаю крайне редко, я выкурил косяк с марихуаной и постарался расслабиться. Совершенно случайно я оказался в местечке под названием «Дада Фалафель», модном восточном ресторанчике недалеко от Ораниенбургских ворот. Еще более случайно я встретил там Свена, своего знакомого, который ужинал с девушкой.

Свен несколько высокопарно нас представил: «Это Даниэль, мистер WikiLeaks в Германии, – произнес он, указывая на меня. – А это Анке, она работает в „Майкрософт“. – Он указал на мою будущую жену и добавил: – Но, несмотря на это, она очень славная». Я жевал свой фалафель и разглядывал Анке поверх месива из капустного салата и хумуса. Клевая. Одета модно. Свой неповторимый стиль. Держится уверенно. Хорошее чувство юмора.

В итоге мы проговорили весь вечер. Окружающий мир постепенно растворился и отошел на задний план, еда сначала остыла, а потом затвердела на тарелках в виде замысловатых клейких образований. Со временем кто-то унес наши приборы. С таким же успехом они могли поменять всю обстановку, зажечь фейерверк прямо у наших ног или раздавать стодолларовые купюры – мы были полностью поглощены беседой.

Анке тогда почти ничего не знала о WL, практически не слышала ни о Джулиане, ни обо мне. В фирме «Майкрософт» она занималась стратегиями открытого правительства. В общем, той же темой, но с другого конца. И по-моему, она там очень неплохо выполняла свою работу.

Анке обо всем, что с ней происходило, писала в «Твиттере», и в тот же вечер она написала, что «познакомилась с одним из основателей WL» в ресторане «Дада Фалафель» и какой интересный у нас получился разговор.

Около половины второго ночи я вернулся в клуб. В голове у меня теснились мысли, многие из которых касались прошлого, а некоторые – будущего. Я долго не мог уснуть. Но не без удовольствия залез в спальный мешок: наконец-то я был один. И впервые за долгое время я снова почувствовал интерес к женщине. Я надеялся, что тоже понравился Анке. Странно. Я дивился сам на себя. Куда подевалось плохое настроение? Я уткнулся лицом в подушку и уснул. Мне кажется, что во сне я улыбался.

С тех пор мы с Анке встречались почти ежедневно, и я очень быстро оправился от рейкьявикского «тюремного синдрома».