Добыча (ЛП) - Мелдон Лиз

Мойра снова вытерла щеки, не желая, чтобы упала еще одна слеза, но остановилась только тогда, когда обнаружила Северуса, стоящего у подножия лестницы. Разбитая губа, которую она видела в машине, зажила, но его лицо все еще было покрыто кровавыми пятнами, а глаза светлее, чем обычно. Она ждала — ждала, что он что-нибудь скажет, ждала, когда гнев сойдет с его лица.

Когда ни то, ни другое, казалось, не произошло, она схватила свои туфли, встала и начала подниматься на его этаж. Тяжелые шаги раздались на лестнице позади нее, и они вместе поднялись на оставшиеся два пролета в тишине.

Как только она достигла его уровня, она сняла с себя куртку, ненавидя то, что она почувствовала утрату даже в такой мелочи, и повесила ее через перила. Она положила свою сумочку на пол под ней, рядом с ней туфли, и, скрестив руки на груди, ждала, когда Северус присоединится к ней. Когда он наконец это сделал, гнев все еще был там, написанный на каждом дюйме его тела, от скованной походки до напряженности вокруг рта.

— Почему, черт возьми, ты не сказала мне, что можешь так делать? — прорычал он, положив руку на перила. Она прикусила внутреннюю сторону щек, проглотив мгновенную вспышку гнева внутри себя от обвинения в его тоне, и стала ждать. Когда не последовало продолжения, никаких дополнительных слов — никаких расспросов о том, как она себя чувствует, Мойра пристально посмотрела на него.

— Потому что я не знала, что могу так делать, — сказала она. Не было смысла пытаться скрыть, как дрожал ее голос, поэтому она просто позволила ему услышать. — На случай, если ты забыл, я буквально ничего об этом не знаю. О себе. Я полагаюсь на тебя в этом деле.

Его глаза сузились, и он отвернулся. Два шага спустя он снова повернулся к ней лицом, его рот безмолвно открывался и закрывался, затем он покачал головой и ворвался через скудно обставленное пространство в свою спальню. Вспылив, Мойра последовала за ним, ее кожа покрылась мурашками, а промокшая одежда казалась тесной и неудобной. Она смогла помыться в туалете клуба после их сексуальной возни в подземелье, но теперь она просто чувствовала себя… ужасно. Мойра чувствовала себя ужасно во всех смыслах этого слова.

В темной спальне, освещенной лишь тусклым светом ночной лощины Фарроу, просачивающимися из окна в крыше, она остановилась в изножье его кровати. Ее пальцы коснулись одеяла, воспоминания о том дне, о том чудесном дне с Северусом, вызвали румянец на ее щеках.

Однако оно исчезло при звуке его шагов в ванной. Течет вода. Брызги. Шаги по кафелю — и затем его маячащая фигура в дверном проеме. Он провел пальцем по чему-то на стене своей спальни, и внезапно мягкий желтый свет вспыхнул во всех четырех углах длинной узкой комнаты.

Даже при таком уютном освещении он выглядел сердитым на нее.

— Я должен был понять, — сказал он, медленно и обдуманно произнося каждое слово, как будто ему требовалось настоящее усилие, чтобы сказать. — На днях… Когда ты обожгла мне руку, ты была зла. Ты…

Северус начал расхаживать, оставляя на земле слабые влажные очертания отпечатков обуви, его лицо было почти чистым, если не считать кровавых следов вдоль линии роста волос. Как не смытая краска для волос, окрашивающая его кожу.

Не зная, что делать, куда сесть, Мойра стояла совершенно неподвижно, пока он не повернулся к ней лицом — тогда она начала ковырять ногти.

— Мойра, какого хрена ты это сделала?

— Я не делала этого нарочно, — возразила она, менее защищаясь, чем могла бы после изменения его тона. Тем не менее, его тон «я просто разочарован» был почти таким же оскорбительным, как и отношение «я чертовски зол», которое он принял всего несколько мгновений назад. Она прижала руки к бокам, сжав их в кулаки. — Я пыталась помочь тебе. Я не знала, что это случится. Я просто хотела оттолкнуть его.

— Ты должна была убраться нахрен оттуда, как я тебе сказал, — настаивал он, и его глаза стали демоническими. — Я сказал тебе уходить. Я был в порядке.

— Это так не выглядело, когда я смотрела на тебя. — Она слегка приподняла подбородок, отказываясь поддаваться страху темноты его глаз. — Из тебя вышибали все дерьмо.

— Я демон. Я исцелюсь!

На этот раз она вздрогнула — но только потому, что он крикнул. Северус снова принялся расхаживать взад-вперед. Если бы у него была хоть капля декоративного дерьма, чтобы разбросать его по комнате, эти вещи разбились бы вдребезги. Вместо этого он просто излучал гнев — и все сопутствующие ему мелкие эмоции. Мойра чувствовала, как он стоит в пяти футах от нее, как вокруг нее поднимается жар, от которого нет спасения.

Ее нижняя губа задрожала — теперь заметно, так что она могла это почувствовать, — и, наконец, она дала волю слезам. Большие, тяжелые, багровые слезы, которые оставляли горячие полосы на ее щеках. Она не потрудилась вытереть их, но и не позволила своему лицу исказиться от отчаяния. Мойра сдерживала свои эмоции, ее выдавали только слезы — и дрожащие кулаки.

Когда Северус наконец перестал расхаживать взад и вперед, он посмотрел на нее, демонические глаза снова исчезли, и он нахмурился. В этот момент ему показалось, что он только что увидел ее, по-настоящему увидел, с тех пор как началась драка в баре. Ее руки перестали дрожать, и она закрыла глаза, когда он подошел и заключил ее в объятия — влажные, крепкие, непреклонные объятия, в которых, несмотря ни на что, она все еще находила утешение. Медленно она подняла руки и схватила его за бока, сжимая их в кулаки вокруг ткани его влажной рубашки, и позволила ему обнять ее. Вскоре слезы прекратились, и она всхлипнула, когда он начал растирать ей спину.

— Прости, что кричал. — пробормотал он ей в висок. — Мне просто не следовало приводить тебя сегодня вечером.

— Но я хотела прийти, — сказала Мойра, уткнувшись ему в грудь. — Я хотела быть там.

— И я должен был подумать. — Он резко выдохнул, его дыхание обжигало ее кожу. — Прости меня, Мойра, за все. Сегодняшняя ночь была моей виной, а не твоей.

Она кивнула. Хотя ей и приходило в голову поспорить, настоять на том, что именно она раскрыла свои способности, она этого не сделала. Этот спор остался бы без внимания для них обоих. Мойра все еще училась. Северусу следовало бы знать лучше.

Ей не место в демоническом баре — неважно, насколько реальным это заставило ее снова почувствовать себя.

Северус подержал ее еще немного, поглаживая по спине, потревожив прилипший к ней влажный бюстгальтер, пока она больше не смогла этого выносить. Затем он позволил ей переодеться во что-нибудь сухое — не теплое, но достаточно хорошее. Угольно-серые глаза, почти человеческие на вид, наблюдали, как она сняла с себя одежду, отбросила ее в сторону и натянула через голову одну из его мешковатых старых футболок. Его запах пропитал материал, и она поднесла его к носу под предлогом вытирания — но на самом деле она держала его там, чтобы вдохнуть его запах и подумать о нем в другом свете. Когда он был на ней сверху, внутри нее, доставляя ей удовольствие, потому что, казалось, получал кайф от самого акта, от того, что наблюдал, как она достигает кульминации у его рта.

Одетая в его рубашку, подол которой заканчивался на верхней части ее бедер, Мойра могла притвориться, что они были обычными людьми, которые провели ночь в баре. Она могла бы притвориться, хотя бы на мгновение, что она пьяна, и он тоже, что они танцевали часами напролет, смеялись с друзьями, прежде чем рухнуть в объятия друг друга, в его постели, с планами на поздний завтрак завтра утром, с похмелья и несчастные, но все равно счастливые тоже.

— Залезай, — пробормотал он, и иллюзия рассеялась. — Твоя кожа холодна как лед.

Позволив ему сбросить рубашку, Мойра прошла через его комнату и забралась под простыни. Ее голова откинулась назад к деревянным прутьям наверху, тем самым, к которым он привязал ее в тот первый раз, и ее щеки вспыхнули. Северус, казалось, не заметил, он подоткнул ей одеяло, а затем сел слишком далеко, примостившись на краю кровати.