Один день Григория Борисовича - Григорий Рейнгольд

Да, вот ещё, квартиру трёхкомнатную ему дали, когда близняшки, Дашенька да Настенька родились. Хотел он сына, а родились ещё две дочки, а всего их четыре стало. По нашим понятиям - семья многодетная. Директриса ему квартиру кооперативную в Первоапрельском выбила, а то они у его родителей жили. Хорошая квартирка, трёхкомнатная, жаль только планировка старая, санузел совмещённый.

Всё хорошо, только от школы далеко: Хорошо, квартиру дали, пока отношения с начальством ещё не испортились, они портится вскоре начали.

Одним из его достижений была общешкольная ежемесячная (чаще не получалось)

стенгазета. Выпуск её, в котором принимало участие десятка два активистов, был всегда событием. За первые номера его очень хвалили и ставили в пример другим учителям. Это было не совсем кстати, Григорию Борисовичу в последнее время часто приходилось ловить на себе неодобрительные взгляды коллег. Как-то, зайдя в учительскую он услышал разговор двух учительниц:

- Этого Григория Борисовича теперь в пример ставят. А мы что, должны в свое свободное время как он, бесплатно вкалывать? Мужчины то могут это себе позволить...

- Ему больше всех надо, пусть и делает. Подумаешь, стенгазета! Кому она нужна? У кого есть время её читать?

- Не иначе в начальство хочет пролезть, в завучи или организаторы...

Газета принесла и первую неприятность. В статье десятиклассника, увлекающегося историей, парторг обнаружил недозволенные рассуждения. Статья была посвящена семидесятилетию Октябрьской революции. Григорий Борисович попытался вежливо объяснить, что гораздо более смелые вещи печатает газета "Правда", но, кажется, это ему не удалось. Впрочем, верх в споре взял не парторг, статья прошла, но расстались они довольно холодно. После этого парторг-военрук взял на себя роль цензора, без его визы не мог выйти ни один номер, порой он заставлял переделывать некоторые материалы. Ученики были недовольны и недоумевали. Статья к столетию А.С. Макаренко, написанная самим Григорием Борисовичем, прошла с большим скрипом. Ему пришлось долго убеждать и директора, и парторга в правильности своей позиции. В тот раз он опять победил, но в отношениях с начальством наступал явный разлад.

Последней каплей явилось общешкольное комсомольское собрание, посвящённое работе органов ученического самоуправления. Собрание прошло немного сумбурно, готовили его ребята практически сами, без Григория Борисовича, на собрании он даже не присутствовал, болела Аня, надо было по всему городу искать лекарство. О том, что случилось в тот вечер, он узнал лишь на другой день. Утром, на первом уроке, к нему постучался Иван, один из активистов, и сказал, что им срочно нужно переговорить. По лицу ученика Григорий Борисович понял, что что-то стряслось. Он задал пятиклассникам задачу на самостоятельное решение, а сам вышел с Иваном в коридор.

- Григорий Борисович, у вас из-за нас... из-за меня, кажется будут большие неприятности!

- Что случилось?

- Да собрание вчерашнее. Я не удержался, с военруком сцепился, кажется лишнего наговорил. Собрание меня поддержало, он ушёл с угрозой, что вами займётся.

- Спасибо, что предупредил.

Разговор с начальством состоялся на большой перемене. Его обвинили в антисоветской деятельности, сравнили с Иваном Борисовичем Белых и предложили тут же написать заявление об увольнении по собственному желанию. В противном случае пригрозили передать дело в компетентные органы. Оправдаться, объяснить ему не дали. Однако, и год был уже не 1980, а 1988. Перестройка с гласностью в самом разгаре. Григорий Борисович держался твёрдо. Если у вас против меня что-то есть, то действуйте по закону, а увольняться я не собираюсь. Вы что, думаете, что в госбезопасности такие дураки сидят? Да вы на календарь посмотрите, вы же на пятьдесят лет отстаёте! Активное сопротивление молодого учителя смутило и директора, и военрука. Они чуть смягчили тон и предложили компромисс: Григорий Борисович остаётся в школе только учителем математики, но раз и навсегда перестаёт заниматься комсомолом и политикой, со старшеклассниками не будет говорить ни о чём, кроме своей науки. На том и порешили. Кстати, сейчас школе комсомола ой как не хватает!

После этого отношение с руководством окончательно охладились. Это сказалось в первую очередь на тарификации. На следующий учебный год он получил уже гораздо худшую нагрузку, всего одну ставку, что сильно сказалось на зарплате. Да и инфляция наступала, хотя и медленно. Уровень жизни учителей откатывался к доперестроечному уровню, а затем опустился гораздо ниже...

И всё же он ещё три года продержался в той школе. Именно продержался, так как всё ясней становилось, что надо уходить. Выжить человека тогда было нетрудно, как, впрочем и теперь. Школа, где тогда работал Григорий Борисович, находилась далеко от того места, где он жил, микрорайона Первоапрельского, на работу приходилось ездить на троллейбусе. И вдруг, летом 1991 года, в губернской газете "Прибайкальский комсомолец" он прочёл большую статью о том, что группа молодых учителей-энтузиастов, добилась, чтобы им "отдали" школу-новостройку. В статье было написано, что школа эта находится в Первоапрельском. Автор статьи, один из "основателей" новой школы приглашал учителей всех предметов. Мысль о переходе сразу возникла у Григория Борисовича, но что его поразило больше всего, директором новой школы назначен вчерашний диссидент Пётр Борисович Белых! Статья называлась "Школа радости".

Григорий Борисович позвонил по телефону, указанному в статье, договорился о встрече с директором новой школы. Надо было приехать в РОНО, так как школа ещё не была достроена, её обещали сдать лишь к сентябрю. Пётр Борисович Белых оказался маленького роста, полным блондином с большой бородой, очень подходящим к своей фамилии. До сих пор Григорий Борисович не видел Петра Борисовича, только много слышал о нём. Тот тоже, как оказалось заочно его знал, от некоторых учеников, посещавших неформальные собрания. Они и Григория Борисовича не раз туда звали, да ему всё некогда было... Так вот, ученики эти Петру Борисовичу Григория Борисовича так расписали, что тот видел в нём диссидента почти равного себе. Однако, после их обстоятельного разговора, обнаружилось большое различие во взглядах. Но разве может быть полное единомыслие у свободных людей?

Григорию Борисовичу Пётр Борисович понравился: человек, готовый идти ради своей идеи напролом. Сам Григорий Борисович знал за собой склонность к компромиссам и считал это недостатком.

Однако, "Школа радости" так и осталась в неясных мечтах молодых педагогов.

Директорство Белых длилось недолго, неполных два года, оно потребовало от него огромной самоотдачи. Школа сдавалась в смутном 1991 году "с боем". Молодой директор тяжело заболел и был вынужден уйти со своего поста. А просто учителем он себя не видел. А кабы не его болезнь, получилась бы "Школа радости"? Как знать...

Новый директор, Сергей Николаевич, оказался "нормальным" человеком, без завиральных идей и школа их получилась в целом нормальная, как все.

Много за пять лет работы в новой школе удалось сделать Григорию Борисовичу, а главного так и не удалось. Удалось создать математический кружок, опыт у него уже был. Вообще, кружок этот уже очень сильно приблизился к тому, чтоб стать настоящим коллективом, иногда кажется, что это уже коллектив. Действительно, кружок разновозрастный, состав его меняется постепенно, каждый год кто-то уходит, окончив школу, кто-то приходит. Из вновь пришедших примерно треть "приживаются", остальным занятие математикой оказывается скучным, и они уходят, ищут себя в другом. И за пределами школы их кружок известен. Кружковцы, уже окончившие школу, часто в гости заходят, их все знают и считают своими. Впрочем, одной математики в последнее время мало показалось, поэзией увлеклись, есть мысль даже поэтический спектакль ко Дню Победы подготовить (до политики, слава Богу, ещё не дошло). Порой кажется, что ещё? Если бы все, или хотя бы значительная часть учеников в разных кружках состояла, то, кажется, сам Бог велел именно в них организовать воспитательную работу, ведь чем хорош разновозрастный коллектив, в отличие от класса? Класс взялся ниоткуда и ушёл в никуда. Если в классе было что хорошее, то после ухода его из школы от этого лишь воспоминания остаются. А в разновозрастном коллективе никогда полной смены состава не происходит. Там старшие на младших хорошо влияют, там традиции возникают, там все хорошее получает продолжение и развитие. Оставить бы классным руководителям только вопросы учёбы, а всё воспитание в кружки перевести! Что, не все любят математику? Да по разным школьным предметам кружков десятка два организовать можно, если не больше. Кто математикой увлечётся, кто литературой, кто историей, кто иностранным языком, кто физкультурой, кто трудом, столярным, слесарным или каким другим, кто музыкой, кто изобразительным искусством... Так, глядишь все, или почти все ученики школы по кружкам разойдутся. А уж руководитель кружка и будет за воспитание своих подопечных отвечать... Впрочем, и тут не всё ладно: вот в математическом кружке Григория Борисовича вроде всё хорошо, но чувствует он, занятие математикой только (и поэзией тоже) не может стать тем Делом, которое из кружка создаст настоящий коллектив. Кроме умствований что-то настоящее требуется... Да и с самим коллективным принципом тоже полной ясности нет. Многие, и Пётр Борисович тоже, считали коллектив пережитком коммунизма, видели в нём преграду развития Свободной Личности. Тут они крепко спорили...