Привратник - Марина Дяченко

Он смотрел в огонь и вспоминал печку в маленьком доме, где сидит за оструганным столом печальная женщина, качает детскую кроватку и смотрит на белый лоскут, запятнанный кровью. Его рука бездумно опустилась за пазуху и извлекла сверток. Упала в темноту грязная тряпица.

Золотая ящерица смотрела изумрудными глазами в его потухшие глаза. Плясали отблески огня на грациозно выгнутой спинке.

Я проиграл, сказал себе Руал Ильмарранен. Я проиграл, теперь уже окончательно и бесповоротно. Мне никогда не вернуться к тебе, мне никогда не отомстить за то, что со мной сделали.

Будто ветер прошелся в древесной кроне у него над головой; вздрогнули простертые к небу высокие ветки. Нечто незнакомое, густое, темное поднялось волной в Руаловой душе, поднялось и перехватило дух. Там, внутри Ильмарранена, шевельнулось чувство, которому не было названия, и – наваждение! – он ясно услышал свое имя, его окликнули. Заметался, оглядываясь – никого. Наваждение исчезло.

Догорал костер. Руалу нечем было поддержать гаснущий огонь. Он просто сидел и бездумно смотрел, как щепки обращаются в пепел. Ящерица смотрела тоже.

На некоторое время стало так темно, что Руал не видел ее глаз. Потом они снова озарились холодным светом – взошла луна.

Ну хватит, подумал Руал. Все было глупо с самого начала. Марран мертв, потому что Марран был магом. Стоит соединиться с ним в его смерти, чтобы в мир вернулась гармония.

Он тяжело поднялся – снова заболел отбитый бок. Ничего, подумал он с облегчением, теперь это ненадолго.

Где-то далеко, за лесами и цепью холмов, среди темноты проснулась женщина. Охваченная внезапным, беспричинным ужасом, вскочила, бросилась к спящему ребенку – но ребенок спокойно посапывал, прижав кулак к маленькой круглой щеке. А ужас не отступал, наоборот – усиливался, перехватывал дыхание, наваливался из темных окон, из дверных провалов, черный, удушливый, необъяснимый. Женщина стояла над кроваткой, слушала дыхание малыша и беззвучно шевелила губами, повторяя одно и то же слово.

Пояс Руала был короток, но крепок. Он снял его, в свете луны посмотрел на дерево – одна нижняя ветка была надломлена, но до другой, живой, надежной, при некотором усилии можно было дотянуться.

Руал устал, но мысль, что больше не придется ни к чему себя принуждать, подбодрила его. Он поднялся на цыпочки и перебросил конец пояса через нижнюю ветку. Потом подумал, что не следует бросать золотую ящерицу на произвол судьбы, вернулся к догоревшему костру, наощупь нашел тряпицу и накинул ее на укоризненные изумрудные глаза. Оставалось только выдолбить у корней яму и спрятать сокровище от постороннего взгляда.

Руал обошел дерево, выискивая укромное место. От ствола вдруг отделилась темная тень.

От неожиданности Ильмарранен едва не выронил сверток. Перед ним, в трех шагах, стоял крупный волк.

– Нет, – сказал ему Руал, овладев голосом. – Это ты раненько. Уходи. Потом.

Волк переминался с лапы на лапу. Руал оглянулся на костер – головни давно погасли.

– Вот что, – обратился он к волку. – Я занят серьезным делом, и не желаю иметь свидетелей. Если ты не уберешься, будет плохо нам обоим.

Ответом ему было жалобное поскуливание. Руал смотрел на волка во все глаза. Волк отвечал ему взглядом, означающим, по-видимому, робкую просьбу о покровительстве.

– Слушай, ты… – начал Руал.

Волк сделал несколько неуверенных шагов ему навстречу. Руал замахнулся – волк отскочил и разразился горестным лаем.

– Ах, ты… – выругался Руал.

Он повернулся и пошел к своему поясу, свисавшему с нижней ветки. Собака постояла и направилась за ним.

Руал взялся за веревку, закрепил ее конец на ветке, подергал – надежно. Оглянулся – пес снова стоял в трех шагах. Сжав зубы, Ильмарранен принялся скручивать петлю. Обернулся рывком – пес стоял.

– Не смотри, – попросил Руал.

Пес переступил с лапы на лапу. Руал снова замахнулся – тот отскочил, но уходить не собирался.

Руал раздраженно отшвырнул петлю – она раскачивалась, как качели над обрывом. Ильмарранен плюнул и вернулся к погасшему костру.

Пес робко подошел к нему и прижался к ногам теплым, мохнатым боком.

Погожим утром на околице степного поселка развернулся базар.

Связки ярких, лаково лоснящихся овощей цветными ожерельями свешивались под лоскутными навесами, грозя опрокинуть деревянные стойки. Добродушно взревывали продавцы, потрясая товаром и хватая проходящих за полы. Под ногами то и дело шныряли ребятишки, норовя стянуть, что плохо лежит; зеленой горой высились арбузы, золотисто-желтой – дыни. Где-то уже плясали, ритмично взвизгивая под аккомпанемент заливистой дудочки и встряхивая огромным бубном; где-то крикливо переругивались, пересыпая взаимные обвинения длинными красочными проклятьями. Гнусаво тянули нищие, живописно развесив лохмотья.

Руал брел мимо свиных туш, поддетых на крючья, мимо связок копченых колбас, мимо пирамид белого, как сахар, сала и бочонков желтой сметаны. Следом неотвязно тащился серый, большой, похожий на волка пес, тащился, понуро опустив голову, поводя рваным ухом. Оба были мучительно голодны.

Низкорослый крестьянин, сопя, разгружал телегу с мукой, переносил мешки под навес. Руал попросил растрескавшимися губами:

– Возьмите в помощь…

Тот покосился на него, крякнул и кивнул благосклонно.

Мешки прижимали к земле, натирали спину тугими боками, норовили вырваться из онемевших рук. Руал вспомнил, как работали подмастерья на мельнице Ханта.

Наконец белая от муки телега опустела. Руал, сгорбившись, стоял перед низкорослым. Тот еще раз крякнул, нашел в полотняной сумке кусок хлеба и кусок сыра:

– На…

Ильмарранен взял.

Неподалеку, под другой опустевшей телегой, сидели на соломе и жевали бублики двое пышных, празднично одетых молодок. Руал подошел несмело, постоял, попросил разрешения сесть рядом. Ему милостиво кивнули.

Солома было свежая, душистая, золотая. Сухой хлеб таял во рту, сыр же казался неслыханным лакомством.

Подошел пес, глянул на Руала печальными, все понимающими глазами. Руал вздохнул и отломил ему кусок.

– Нездешний? – спросила одна из молодок, смуглая и румяная добрячка.

Ильмарранен кивнул, тщательно и с наслаждением жуя.

Мимо проходили десятки ног – в смазанных сапогах, в дырявых башмаках, а чаще босых, черных от загара. Дно телеги с крупными щелями нависало над головой, защищая от жаркого августовского солнца. Пес доел до остатка выданный Руалом кусок и пристроился за колесом.

– Твоя собака? – спросила другая молодка, тоже румяная, но с россыпью веснушек по всему лицу. – Ух и здоровая, ужас!