Талтос - Энн Райс

— Сними ее, — приказала она.

Она расстегнула молнию на юбке, и юбка упала к ее ногам. Какой она стала худой… Но Роуан не думала о себе, не хотела видеть себя. Она хотела видеть его. Он уже поспешно раздевался. Роуан коснулась черных завитков волос на его груди, слегка ущипнула сосок.

— Ох, слишком сильно… — прошептал он.

Он прижал Роуан к себе, придавив ее грудь к зарослям на своей груди. Ее рука скользнула вниз, ища его мужское достоинство — твердое и готовое.

Ложась на кровать, Роуан потянула за собой Майкла, упала на прохладную хлопковую простыню и почувствовала, как неловко он обрушился на нее всем весом. Боже, эти огромные кости снова давили на ее тело, и этот запах чистой плоти и старомодного парфюма, и эта царапающая, толкающая, божественная сила…

— Сделай это, сделай быстро, — пробормотала Роуан. — В следующий раз мы не будем спешить. Сделай это, наполни меня…

Но Майкл не нуждался в подсказках.

— Сильнее! — шептала Роуан сквозь зубы.

Его плоть вошла в нее, и ее размер потряс Роуан, он причинял боль, сминал ее… Боль была великолепной, изысканной, идеальной. Роуан сжала плоть Майкла изо всех сил, но ее мышцы стали слабыми и непослушными, израненное тело предавало.

Но это не имело значения. Майкл с силой врывался в нее, и Роуан дошла до пика, никак этого не выдав. Она ни о чем не думала, ее лицо покраснело, руки раскинулись в стороны… Потом она обняла его изо всех сил, наслаждаясь болью, а он двигался снова и снова, а затем дернулся так, что приподнялся над Роуан, и тогда уже, ослабев, упал в ее объятия, такой потный, знакомый и любимый, отчаянно любимый. Майкл.

Он скатился в сторону. Вряд ли он смог бы повторить это вскоре. Но ничего другого и не следовало ожидать. Лицо его повлажнело, волосы прилипли ко лбу. Роуан неподвижно лежала в прохладном воздухе комнаты, ничем не прикрытая, и наблюдала за медленным движением лопастей вентилятора на потолке.

Это движение было таким медленным. Наверное, оно гипнотизировало ее. «Спокойно», — приказала Роуан своему телу, своему лону, своему внутреннему «я». Она слегка задремала и со страхом вспомнила те мгновения, когда находилась в руках Лэшера, их безжалостное желание… Дикий, похотливый бог, да, он мог таким показаться; но это был человек, жестокий человек, с огромным и любящим сердцем. Это было так божественно грубо, так божественно жестоко, так бесконечно ослепляюще, больно и просто…

Майкл поднялся с постели. Роуан была уверена, что он заснул, и знала, что самой ей это не удастся.

Но он встал и уже одевался, снимая чистую одежду с вешалок в шкафу в ванной комнате. Он стоял спиной к Роуан, а когда обернулся, свет, падавший из ванной, озарил лицо.

— Зачем ты это сделала? — спросил он. — Зачем ты ушла с ним! — Его голос походил на рык.

— Тсс! — Роуан села и приложила палец к губам. — Не надо начинать сначала. Не заставляй их вернуться. Можешь меня ненавидеть, если хочешь…

— Ненавидеть тебя? Боже, да как ты могла сказать такое? Я день за днем твердил, что люблю тебя! — Майкл подошел к кровати и с силой опустил ладони на ее спинку. Нависнув над Роуан, он был пугающе великолепен в своем гневе. — Как ты могла вот так меня оставить! — В его шепоте звучали слезы. — Как?

Он обошел кровать и внезапно схватил Роуан за обнаженные руки. Его пальцы, впившиеся в кожу, причинили Роуан невыносимую боль.

— Не смей! — вскрикнула она, стараясь сдержать голос, понимая, как отвратительно он звучит из-за охватившей ее паники. — Не смей меня бить, предупреждаю! Это он так делал, снова, и снова, и снова… Я тебя убью, если ты меня ударишь!

Она высвободила руки и перекатилась в сторону, спрыгнула с кровати и бросилась в ванную комнату, где холодный мраморный пол обжег ее босые ступни.

«Убить его! Черт побери, если ты не возьмешь себя в руки, ты так и сделаешь, сделаешь, со всей своей силой обрушишься на Майкла и убьешь его!»

Сколько раз она пыталась сделать это с Лэшером, она выплевывала в него свою жалкую ненависть, желая убить его, убить, убить… А он только смеялся. Но этот человек умрет, если она ударит его своей невидимой яростью. Он умрет так же наверняка, как и те другие, которых она убила, — те грязные, отвратительные убийцы, что определили ее жизнь, приведя вот в этот дом, вот в это мгновение…

Ужас. Покой, тишина в комнате. Роуан медленно обернулась к открытой двери и увидела Майкла, стоявшего около кровати и просто смотревшего на нее.

— Я должен бы бояться тебя, — сказал он. — Но я не боюсь. Я боюсь только одного. Что ты меня не любишь.

— Но я люблю, — ответила Роуан. — И всегда любила. Всегда.

Его плечи на миг поникли, но только на миг, а потом Майкл отвернулся. Ему было так больно, но у него уже никогда не будет такого ранимого взгляда, как прежде. У него никогда уже не будет такой неподдельной мягкости.

У окна, выходившего на крыльцо, стояло кресло, и Майкл словно вслепую направился к нему и сел, все еще не глядя на Роуан.

«А я ведь снова собираюсь причинить тебе боль», — подумала она.

Роуан хотелось подойти к Майклу, поговорить с ним, еще раз обнять его. Поговорить так, как они разговаривали в тот первый день, после того как она пришла в себя и похоронила свою единственную дочь — единственную дочь, которую могла иметь, — там, под дубом. Ей хотелось с полной откровенностью открыть Майклу, что она чувствовала тогда, свою бесконечную любовь, бездумную и стремительную, без каких-либо опасений…

Но после сказанных тогда слов все это казалось недостижимым.

Роуан подняла руки и провела ладонями по своим волосам. А потом, совершенно машинально, потянулась к кранам душа.

Под струями воды она, возможно, смогла бы все отчетливо обдумать — впервые за долгое время. Шум воды был нежным, горячие потоки восхитительными.

Невероятное количество одежды в гардеробной поражало. И абсолютно сбивало с толку. Наконец Роуан нашла пару мягких шерстяных брюк. Это были старые брюки, которые она носила целую вечность назад в Сан-Франциско. Она надела их и просторный, тяжелый с виду свитер.

Для весеннего вечера было довольно прохладно. И было очень приятно надеть снова любимые вещи. Кто, гадала Роуан, мог купить все эти милые платья?

Она расчесала волосы, закрыла глаза и подумала: «Ты ведь можешь его потерять, и причины к тому будут, если ты не поговоришь с ним прямо сейчас, если ты не объяснишь еще раз, если ты не победишь собственный инстинктивный страх перед словами и не подойдешь к нему».

Роуан отложила щетку для волос. Майкл стоял в дверях. Она не закрывала дверь ванной комнаты, пока купалась, и когда она посмотрела на Майкла, выражение его лица — спокойное, понимающее — принесло ей огромное облегчение. Она едва не заплакала. Но это было бы до нелепости эгоистично.

— Я люблю тебя, Майкл, — сказала она. — Я могла бы забраться на крышу и кричать об этом. И я никогда не переставала тебя любить. Это были просто тщеславие и высокомерие; а молчание… молчание было нежеланием души исцелиться и набраться сил или, может быть, необходимым отступлением, которого искала душа, как если бы она была некой самостоятельной сущностью.

Майкл слушал внимательно, слегка хмурясь, и его лицо было спокойным, но уже не таким невинным, как прежде. Его глаза были огромными, блестящими, но взгляд — твердым и затуманенным грустью.

— Сам не пойму, как я мог только что причинить тебе боль, Роуан, — сказал он. — Я действительно не понимаю. Просто не знаю.

— Майкл, не…

— Нет, позволь мне сказать. Я знаю, что с тобой случилось. Я знаю, что он сделал. Я знаю. Но я не понимаю, как мог винить тебя, злиться на тебя, вот так причинить тебе боль… Не понимаю!

— Майкл, это знаю я, — сказала Роуан. — Не надо. Перестань, не заставляй меня плакать.

— Роуан, я уничтожил его. — Голос Майкла упал до шепота, как это случается со многими людьми, когда они говорят о смерти. — Я уничтожил его, но этого недостаточно! Я… Я…

— Нет, не говори ничего больше! Прости меня, Майкл, прости за твою душу. И за мою тоже. Прости меня.

Роуан потянулась к нему и поцеловала, нарочно закрыв ему губы своими губами, чтобы он ничего не смог сказать. И на этот раз Майкл обнял ее, и в его объятии была вся его прежняя доброта, и прежнее мягкое тепло, и великая охраняющая нежность, что наполняла жизнь Роуан покоем, безопасностью, как это было тогда, когда они впервые занялись любовью.

Должно быть, существовало и нечто более чудесное, чем вот так находиться в его руках, что-то более чудесное, чем простая близость к Майклу. Но Роуан не могла сейчас думать об этом… И уж точно не могла думать о жестокости страсти. А то, что Роуан чувствовала сейчас, она никогда бы не узнала с любым другим живым существом на земле. Никогда.

Наконец Майкл отодвинулся, взял руки Роуан и поцеловал их. И вдруг на его лице снова появилась ясная мальчишеская улыбка, та самая, которую Роуан уже не надеялась увидеть.