Крысы - Мигель Делибес

Войдя в деревню, Нини услыхал за дверями домов плач женщин. У черного хода Пруденова дома, полузатопленного грязью, лежала ласточка. Под карнизом, высовывая из гнезда черно-белые головки, неумолчно пищали птенцы. Улицы были пустынны, а в канавах было больше грязи, чем в разгар зимы. На Площади сеньора Кло энергично подметала две ступени, ведущие к пруду. На ограде ее двора, крытой колючими прутьями, плакат с неровно выписанными буквами гласил: «Да здравствуют призывники 56 года!» Возле дверей Хосе Луиса Лой остановился, стал принюхиваться, и Нини тихонько ему свистнул. Тогда сеньора Кло заметила мальчика, оперлась на древко метлы и, качая головой и покусывая нижнюю губу, сказала:

— Нини, сынок, что ты скажешь на эту кару божью?

— Сами видите.

— Неужто мы такие дурные люди, Нини, что заслужили такую кару?

— Наверно, так, сеньора Кло.

Возле хлевов стояла забрызганная грязью машина Богача, и тут же, на углу, дон Антеро и несколько незнакомых мужчин громко беседовали с деревенскими. Хустито, и Хосе Луис, и Матиас Селемин, и Малый Раввин, и Антолиано, и Агапито, и Росалино, и Вирхилио — все были здесь, у всех горестно глядят широко раскрытые глаза, плечи опущены, как под тяжестью непосильной ноши. Дон Антеро, Богач, говорил:

— Страховка будет выплачена. Но нельзя сидеть сложа руки, Хусто. Сегодня же надо обратиться с просьбой о предоставлении кредитов и отсрочки. Иначе грозит разорение, слышишь?

Хустито неуверенно согласился.

— За мной остановки не будет, дон Антеро, вы же знаете.

Нини прошел мимо, собаки жались к его ногам, но, еще не дойдя до виноградника, он услыхал запинающийся голос Антолиано:

— У меня… не застраховано, дон Антеро.

И неожиданно мрачный голос Матиаса Селемина, Браконьера:

— И у меня.

Гул неуверенных голосов, будто хор, подхватил слова Браконьера: «И у меня», «и у меня», «и у меня».

На дороге к винограднику навстречу Нини вышел Пруден. Казалось, появился из-под земли, как привидение.

— Нини, — сказал Пруден, — у меня пшеница в стогах, зерно не осыпалось, — он говорил, словно оправдываясь. — Я…

Мальчик не задумываясь сказал:

— Пока не высохнет, не молоти. Но и не тяни, а то может прорасти.

Пруден взял его за плечо.

— Постой, — сказал он. — Постой. Ты думаешь, я могу приняться за обмолот, когда у всех вокруг такая беда?

Нини пожал плечами. Спокойно глядя Прудену в глаза, он сказал:

— Это дело твое.

Пруден нерадостно потер руки, стараясь овладеть собой. Потом опустил правую руку в карман и протянул Нини песету.

— Возьми, Нини, за вчерашний совет, — сказал он. — Дал бы тебе больше, да, сам понимаешь, трем помощникам заплатить надо.

Миновав побитый градом виноградник, Нини подошел к речке. Чуть подальше, за тремя тополями, ему встретился Луис, парень из Торресильориго. Луис улыбнулся, сверкая белоснежными зубами и не переставая науськивать собаку:

— Ищи, ищи.

— Что ты делаешь?

— Вот еще! Не видишь? Охочусь.

— Охотишься?

— А по-твоему, в такое лето можно тут еще чем-то заниматься?

И он показал на побитые, лежащие в грязи колосья — поля вокруг превратились в бесплодную, покрытую соломой площадь.

— И в Торресильориго так?

Парень шел вдоль речки, не отставая от собаки и пробираясь меж поломанной осокой.

— Колоска целого не осталось после этой грозы, — сказал он.

Мальчик посмотрел на его разномастного пса.

— Пес твой не очень-то старается, — сказал Нини.

— Твои лучше работают?

Нини показал на Фа, которая тяжело дышала.

— Эта вот старая, на один глаз слепая, но щенок уже дело знает, в будущем году пойдет на охоту.

Парень из Торресильориго рассмеялся и похлопал себя по сапогу кончиком железного прута.

— Мой тоже молодой, — сказал он.

— Год-то ему есть.

— Исполнится на святого Максима. А ты как узнал?

— По глазам. И по пасти. Как его звать?

— Лусеро. Нравится?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— Почему тебе не нравится это имя?

— Длинное.

— Длинное? А как зовут твоих?

— Суку — Фа.

— А щенка?

— Лой.

Парень опять рассмеялся.

— Для собаки всякое имя годится, — сухо заметил он.

Внезапно парень, услыхав торопливые шаги, поднял глаза, и рот его, готовый расплыться в улыбке, искривила гримаса ужаса. Нини тоже увидел дядюшку Крысолова, который приближался широкими шагами, топча поникшие колосья. Грозясь железным прутом, он выкрикивал что-то непонятное, как будто и не слова. Вот он дошел до речки, но не остановился — ступил прямо в воду, будто подгоняемый сверхъестественной силой, и с занесенным прутом накинулся на парня. Нини едва успел вскочить на ноги, схватить его за поношенную куртку и изо всех сил потянуть назад, но парень из Торресильориго уже сжал запястье Крысолова, отстраняя от себя прут и выкрикивая: «Опомнись, черт!» Крысолов только бормотал ругательства и тупо повторял: «Крысы мои. Крысы мои». Вдруг на парня бросилась Фа и стала яростно кусать его за икры, но на нее тут же напал Лусеро — обе собаки сцепились, а Лой, щенок, растерянно лаял, не зная, чью сторону принять. Убедившись, что разнять дерущихся ему не удастся, Нини только следил за ходом борьбы выпученными от страха глазами да пытался успокоить обоих своими выкриками, но Крысолов ничего не слышал. Слепая сила толкала его, и он, будто ободряя себя, все повторял: «Крысы мои. Крысы мои». Собаки дрались отчаянно, кусали одна другую с дикой яростью, обнажая белые клыки и грозно рыча. Вот они, сцепившись в клубок, покатились по грязи под ноги Крысолову, он споткнулся и упал на колосья — противник оказался на нем. Парень из Торресильориго старался сдержать его, упершись коленями в его бицепсы, и, багровый от натуги, бормотал: «О-пом-нись-черт». Но Крысолов перехитрил: с силой изогнувшись, он сбросил с себя парня и, лягнув его сапогами в живот, отшвырнул назад. Оба тут же вскочили на ноги, искоса наблюдая друг за другом, тяжело дыша и подняв пруты, — собаки между тем все еще дрались, сцепясь в клубок. Крысолов опять первый перешел в нападение, но парень прутом отразил его удар, пруты обоих скрестились, и от ударов посыпались искры. Спина Крысолова была покрыта грязью, он следил за противником сузившимися, как у хищника, глазами, потом дважды замахнулся прутом и, вскинув ногу, резко ударил парня сапогом в грудь и повалил его на прибитые колосья. Тут Крысолов кинулся на него, но парень ловко, как кошка, уклонился в сторону, и Крысолов упал ничком в грязь. Когда он поднялся на ноги, послышалось его хриплое, затрудненное дыхание, похожее на рычанье зверя. То и дело он, как автомат, повторял: «Крысы мои. Крысы мои». Густой слой грязи темнел на его лице, зрачки между черными от земли веками странно сверкали. Парень из Торресильориго, согнувшись, спокойно ждал нового нападения — взгляд его перебегал с глаз Крысолова на прут, который тот судорожно сжимал в руке. И еще раз Крысолов, вобрав голову в плечи и нацелив прут на его горло, бросился на парня, но тот успел быстрым движением отбить прут — лишь острие оцарапало ему щеку, и на ней мгновенно проступила кровь. У Фа в крови были уши и хребет, но она не отступала. Собаки порой исчезали в рыхлых кучах полегших колосьев, потом снова появлялись метрах в семи, сражаясь с прежним ожесточением. Лой, оправившийся от первой растерянности, прижался к ногам мальчика — шерсть на его спине стояла дыбом, весь он дрожал странной мелкой дрожью. Люди снова сошлись, подняв пруты вверх и выкрикивая невнятные ругательства. Щеки парня из Торресильориго были залиты кровью, губы потрескались, во рту, видно, пересохло — он хватал воздух глотками, как издыхающая собака. Напрягшись, он попытался ударить, но острие прута едва задело суконную куртку Крысолова, который, ощутив щекотное прикосновение металла и воспользовавшись минутной слабостью парня, нанес сокрушительный удар снизу вверх — прут вонзился в его бок по самую рукоятку. Все свершилось с молниеносной быстротой. Кулаки парня разжались, прут выпал и утонул в грязи. Крысолов, сопя, оторвался от противника, тогда парень из Торресильориго, шатаясь, спотыкаясь, вытаращив глаза, пошел к Нини, он, видно, хотел что-то сказать, но изо рта хлынула кровь и не дала ему говорить. Секунду-другую он постоял неподвижно, только слегка покачивался и наконец упал на правый бок и прикрыл глаза, словно хотел отдохнуть. Дернулись судорожно два или три раза его ноги. Потом опять хлынула изо рта кровь, и он, будто желая остановить ее, медленно повернул голову и уткнулся лицом в грязь.

Расширенными от страха глазами Нини посмотрел на Крысолова; тот, все еще тяжело сопя, подошел к телу и вытащил свой железный прут. Потом направился к дерущимся собакам, схватил Лусеро за загривок и одним рывком отделил его от Фа. Пес тщетно пытался укусить его за запястье, яростно изворачивался, но Крысолов безжалостно нанес ему три удара в сердце и швырнул его труп на тело парня.