В обход черной кошки - Шломо Вульф

«Милый Арон Хаймович, да неужели вы у нас заметили хоть гран революционной ситуации!.. Меня, как историка, остро интересует все, что касается последствий октябрьского переворота в другом измерении, и я охотно побеседую с вам об этом, но — в другой раз. Время позднее, господа. Предложение мною сделано, на раздумье вам дается один день. После этого мне остается либо только радоваться вместе с вами, либо сожалеть о вашей недальновидности. Вы сейчас движетесь по Троицкому проспекту, дорогой господин Фридман. Поперек вашего пути бежит кошка, очень черная кошка ваших заблуждений. Обойдите проспект, сверните в боковую улицу. И вы не искалечите судьбу вашей семьи…»

«У меня встречное условие, господин Президент, — вдруг твердо сказал Фридман. — Либо я отказываюсь от вашего предложения немедленно, либо я беру не день, а неделю на размышление. И размышлять я буду не здесь, а в Израиле. Петроград же я покину завтра же.»

«Согласен, — Президент горячо пожал Арону руку. — Я отлично вас понимаю. Вы попытаетесь получить то же, что предложил вам я, но в Израиле, который вы, вопреки всему, сегодня считаете своим отечеством. Трудно передать, как я уважаю ваши убеждения.» «С вами просто страшно разговаривать,» — засмеялся Фридман во весь свой стальной рот.

«Какой человек! — повторял он, скользя рядом с Мухиным по чистой снежной аллее Рощина на легких финских санках среди бесчисленных саночников навстречу, впереди и сзади. — Ну почему в МОЕЙ России вечно у власти совсем другие люди?..» «Да нельзя пересекать определенную черту, — смеялся рядом Мухин. Подтаявший на дневном солнце снег к ночи подмерз и тонко хрустел под полозьями, сверкая в свете фонарей. В центре окаймленной монументальными елями широкой улицы-аллеи прогуливались семьями десятки саночников. — Нельзя перебить лучших людей и удивляться, что от прочих рождаются не лучшие. И забудь ты о ТВОЕЙ России, она давным-давно не твоя. Ты о ней и не вспоминал, кстати, все эти годы в Израиле. Теперь забудешь и об Израиле. Хотя, кто же тебе помешает туда приезжать? После того, как ты отрастишь здоровые зубы и волосы, избавишься от этих позорных очков, станешь питаться истинными продуктами вместо твоего фальшивого «санрайдера», тебя никто в Израиле и не узнает.»

«А меня там почти никто и не знал-то… Кстати, с чего это ты так представил Президенту «санрайдер»: фальшивый и тому подобное. Между прочим, отличный продукт, если….» «Верю, верю. Но все-таки Президент прав — тебе и вам всем и терять-то особенно нечего…»

«И ты еще сказал, что подумаешь?! Господи, о чем еще можно и думать-то! — истерически кричала Жанна. Лицо ее, искаженное нестерпимой обидой за своего вечного дурака-мужа стало сразу старым, красным, отвратительно дрожащим. — Ты — идиот! Тебе в Израиле за твоих «тараканов» и спасибо премьер не сказал, даже познакомиться побрезговал, а ты за эту шваль цепляешься! Деньги они ему на поездку дали, большое им спасибо, благодетелям! Как будто ты твоим неестественным бизнесом не заработал бы на полет в Париж и обратно. Да я одна на своем никайо не на это скопила бы… Немедленно проси Андрея сказать Президенту, что ты согласен, немедленно! Да я и видеть твой фальшивый Израиль больше не хочу. Посмотри, какие здесь красивые люди, после всех этих спесивых, наглых перекошенных рож, после моих патологически жадных теток и твоих траханных дистрибюторов и супервайзеров, чтоб им всем сдохнуть! Кой веки его, наконец, оценили — и как! А он кочевряжится. Ради чего? Кирочка, объясни своему идиоту-папаше, что он ИДИОТ!! Нашел нам еврейскую страну на нашу голову! Да где ты там евреев-то нашел? Жиды одни подлые и трусливые, друг друга продают и страну свою торопятся всучить арабам. Евреи! Да лучше вообще креститься и забыть…»

«И это мне Президент предложил, — уныло сказал Арон, глядя через огромное окно их апартаментов на втором этаже мухинской усадьбы на темный, весь в синеватом отсвете луны на сугробах лес с темными тенями на снегу от черных пирамидальных елей. — Спасибо им большое… Уважили…»

«Господи, его жене предлагают быть баронессой вместо уборки вонючих тряпок за всяким говном, а он говорит: я подумаю… — рыдала Жанна, почти уже в полной прострации. — Связалась с идиотом, на всю жизнь… Да я тут лучше к Мухиным в уборщицы наймусь, но с тобой в твой проклятый Израиль ни за что не вернусь…»«И тем не менее, я выясню, что мне теперь светит в Израиле. Я привык к этой стране, даже к своему образу жизни…»

«И даже к моему образу жизни, — рыдала Жанна. — К моему рабству, спасибо тебе большое! К чужому рабству так легко привыкнуть! Не зря ты каждое утро произносишь молитву тому, кто не сотворил тебя рабом. Меня он тоже не сотворил рабыней, меня ею сделала твоя хваленая еврейская страна, чтоб ей пусто было…» «Хорошо. Я тебе обещаю, что если наше положение кардинально не изменится после нашего возвращения…» «Никаких возвращений, я — не вернусь. И Киру с тобой не пущу! Звони своему сраному генералу. Увидишь, как он с тобой будет разговаривать.»

«Но мы в другом измерении, не забудь, заметил Арон. — Чтобы позвонить «моему генералу», надо переместиться в Ленинград, то есть в наш Санкт-Петербург. А у нас даже нет тамошних русских денег, а доллары лучше не показывать…»

«Да я вообще тебя в Ленинград больше ни за что не отпущу, — испугалась Жанна, забыв, что минуту назад собиралась вообще расстаться со своим «идиотом». — Еще одного приключения захотелось?»

«Тогда вот что. Я возвращаюсь в Париж, там звоню и тотчас обратно.» «Я с тобой, Арик! Без меня ты и туда не поедешь. А Киру оставим тут заложницей у Мухиных, чтобы ты при самом благожелательном ответе все-таки вернулся в Петроград.»

«Интересное кино получается, — подала, наконец, голос Кира. — Моего мнения здесь почему-то не спрашивают. А может быть я с папкой согласна, а не с тобой, мама? Кстати, не ты ли в последнее время, когда папа достиг третьего уровня и мы все стали прилично зарабатывать, говорила все время, что нам хорошо, вот, мол какую квартиру, какую машину имеем, живем на берегу теплого моря, зимы в вообще нет, вокруг никаких бандитов, только безобидные евреи. Это твои слова, мамочка. Да, я пока не имею квиюта, но я на пути к нему. Да, профессора мною помыкают, но таковы профессора во всем мире, во всяком случае, в медицине. Нам действительно хорошо было в последние годы в Израиле. Я очень люблю эту страну. А ты пашешь у своих теток на износ от чистого фанатизма и желания зарабатывать не меньше нас с папой, хотя ты вполне могла бы их всех бросить, сидеть на балконе и рисовать море. Да ты и сама и дня без купания в море прожить не можешь! У нас так все было, наконец, хорошо, все работали, съездили в Италию, в Грецию. Всю зиму даже окна не закрывали, пока тут все за двойными рамами от метели и промозглой сырости прячутся. Как хотите, но я папу поддерживаю. Вы уже увезли меня десять лет назад из Союза, обрекли на унижения эмиграции. Думаете здесь будет иначе? Все эти «красивые люди» станут для нас родными? Диплома врача для СШР у меня нет, медицины ЭТОЙ России я не знаю. Да у них тут вообще генная инженерия вместо медицины, а фармакология такая, о которой я и понятия не имею. Да я и читать-то с этими «ять» и твердым знаком не смогу, не то что свободно писать. Я тут буду такая же безграмотная как была в Израиле без иврита. А израильскую медицину я наконец-то такой кровью освоила…»

«Кирочка, да мы же просто были нищими! А здесь папе сразу…» «Там тоже обещали, помнишь Репу и компанию, когда мы ехали в Израиль? А что потом?» «Но папе не проходимец какой-то обещает, а сам Президент СШР!»

«Короче говоря, Я ЕЩЕ НЕ РЕШИЛА. Я взрослая. Теперь вы меня насильно не увезете. В крайнем случае, вы будете жить здесь, а я в нашей квартире в Израиле. И буду кататься без очереди в вашей машине.»

«Вы оба сошли с ума,» — уже тихо плакала ставшая совсем старой от огорчения Жанна. Арон без конца молча целовал ее сразу как-то проступившие по всему лицу морщины. «Я тебе обещаю, — повторял он. — Малейшее проявление неуважения ко мне или отказ от немедленного признания моего права работать в израильской науке — и мы возвращаемся сюда.»

«Я вам этого не обещала, — снова возникла Кира. — При любых обстоятельствах мне хорошо там, а не здесь! Я не хочу быть фальшивой безработной баронессой. Да и какой, к черту, из папки барон, — она вдруг захохотала. — Еврейский барон… Уж лучше цыганский барон, с крыш пугаю ворон, а цыганка моя с крыш пугает меня… Погуляйте по Парижу, особенно по НАШЕМУ, лейкандовский мне не понравился, съездите на юг Франции, деньги пока есть, еврейские, кстати деньги папе в награду.»

Прямо у аэровокзала на площади Согласия Фридманы зашли за живую изгородь, консервировались, переоделись, после чего Арон, весь дрожа, набрал по мобильному телефону номер генерала Бени Шайзера. Голос израильтянина был простуженным и недовольным. Жанна возбужденно дышал в ухо мужа, напряженно слушая ответ с исторической родины.