Искусство быть - Эрих Фромм

Третий взгляд на собственность, который, по существу, перечеркивает вышеизложенные концепции и основан на метафизическом и духовном значении собственности для человека, проистекает из подходов, провозглашенных Гегелем и Марксом. По Гегелю (в его работе «Философия права», главы 41 и 45), собственность была необходима, потому что «человек должен был переносить свою свободу на внешнюю сферу, чтобы достичь идеального существования», а собственность — это «первое олицетворение свободы и потому являет собой реальную цель». Хотя при поверхностном чтении можно сказать, что в этом утверждении Гегеля нет ничего, кроме обоснования святости частной собственности, оно существенно глубже, просто здесь не хватит места для объяснения философии Гегеля, необходимой для полного понимания. Маркс сформулировал эту проблему полностью ad personam и без какой-либо философской мистификации. Как и для Гегеля, собственность для него была воплощением человеческих желаний. Но поскольку собственность, создаваемая человеком, принадлежала не ему, а владельцу средств производства, то до тех пор, пока человек был отчужден от собственного труда, собственность не могла ему принадлежать. Только когда появятся общественные предприятия, где результат личности зависит от результата всех, понятия «мое» и «твое» станут бессмысленными. В такой общине труд как таковой, то есть отчужденный труд[42], должен стать приятным, а владение чем-то, кроме объектов, которые человек использовал, — абсурдом. Каждый должен получать не соответственно количеству выполненной работы, а по потребностям. (Здесь, конечно, под потребностями понимается то, что человеку действительно необходимо, а не искусственные, вредные потребности, навязанные ему производством.)

Существуют коренные различия между собственностью для использования (функциональной собственностью) и собственностью для собственности (нефункциональной), хотя их часто смешивают. В Германии разница между этими двумя видами собственности выражается путем использования двух различных слов: Besitz и Eientum. Besitz происходит от слова sitzen, что дословно означает место, где человек сидит; это относится и к тому, чем он управляет, формально и фактически, но не связано с его собственной продуктивной деятельностью. Eigentum — это другое. Хотя aig и является немецким корнем слова haben (иметь), оно за много столетий так изменило свое значение, что Экхарт уже в XIII веке cмог перевести его как немецкий эквивалент латинского слова proprietas (собственность). Proper соответствует слову eigen; оно означает нечто специфически личное (как «имя собственное»). Eigentum=proprietas=собственность относится ко всему, что является особенностью человека как индивидуальности: к его телу, вещам, которыми он пользуется ежедневно и которым он передает что-то от своей индивидуальности при ежедневном взаимодействии с ними, даже к его инструментам и жилищу все — что формирует его постоянное окружение.

Вероятно, человеку, живущему в современном кибернетическом обществе, в котором все быстро устаревает (а если и нет, то все равно заменяется чем-то другим, более новым), трудно оценить личностный характер вещей ежедневного пользования. В процессе их применения человек вкладывает часть своей жизни и свое личное отношение к ним. Они больше не безжизненные, бесплодные и случайные вещи. Это — истина, которая ясно продемонстрирована традициями многих ранних культур (не только примитивных): класть в человеческую могилу предметы личной и ежедневной собственности. Эквивалентом этого в современном обществе является завещание человека, которое может иметь действие долго после его смерти. Но объекты завещания уже не являются персональными вещами человека, а лишь частной собственностью, которой он владел, например, деньги, земля, права и т. д.

Отсюда можно сделать вывод, что фундаментальное различие между личной и частной собственностью по сути такое же, как между действующей и бездействующей (мертвой) собственностью.

Это различие является даже более существенным, чем между частной и общественной собственностью, так как на многих примерах можно показать, как законная народная, национальная или общественная собственность может быть принудительно отчуждена в качестве частной собственности, переданной в управление бюрократам, которые только на словах, а не на деле представляют интересы рабочих и наемных служащих.

Функциональная и мертвая собственность часто существуют в чистом виде, но часто и смешиваются, что можно видеть на следующих примерах, наиболее простой — наше тело.

Тело — собственность каждого; оно является, как было сказано, «естественной собственностью». Для ребенка, как блестяще показал Фрейд, экскременты, вероятно, представляют собой некую собственность. Они принадлежат ему, являются продуктом его тела, если он и освобождается от них, то не очень страдает от этой утраты, потому что каждый день пополняет потери предыдущего. Но тело, с другой стороны, не только «собственность», оно также инструмент, который мы используем, чтобы удовлетворить наши потребности, и, более того, оно меняется в соответствии с тем, как мы им распоряжаемся. Если мы не пользуемся нашими мускулами, они становятся слабыми, дряблыми, даже внешне выглядят бесполезными. И напротив, наше тело становится тем сильнее и здоровее, чем бóльшие нагрузки оно испытывает (конечно, в разумных пределах).

В случае владения домом или куском земли ситуация иная, потому что мы здесь имеем дело с общественной категорией собственности, а не с «естественной», как в примере с нашим телом. Возьмем племя кочевников: у них нет своей земли, они живут на участке земли какое-то время, используют ее, строят на ней свои шатры или лачуги, а потом покидают ее. Земля не является ни их личной собственностью, ни общественной, она вообще не собственность, а объект использования, который принадлежал им только в том ограниченном смысле, что они ее использовали. Это справедливо и для инструментов, таких, как рыболовные сети, копья, топоры и т. п.; они были собственностью только потому, что ими пользовались. Тот же подход существует сегодня в некоторых сельскохозяйственных кооперативах, где у человека нет своей земли, то есть где он не может продать ее, и имеет права на земле, только пока ее обрабатывает.

Среди многих примитивных культур без частной собственности тот же принцип применим к отношениям мужчин к женщинам и к институту брака. Их связь признается обществом браком, пока мужчина и женщина любят друг друга, желают друг друга и хотят быть вместе. Когда связь теряет эти качества, каждый волен уйти, потому что ни один не владеет другим[43].

Что же касается узаконенной собственности, напротив, закон устанавливает, что мой дом, мои инструменты, моя жена или мои дети являются моей собственностью, что я владею ими, и при этом не важно, забочусь ли я о них. Фактически я имею право сломать любую вещь, которая есть моя собственность. Я могу поджечь мой дом или картину, даже если это уникальное произведение искусства. Я ни у кого не спрашиваю разрешения на то, что я делаю с тем, что есть мое. Это законное право действует, потому что государство поддерживает мои претензии всей своей мощью.

В течение истории взгляды на право собственности на жен и детей и соответствующие законы изменялись. Сегодня убить свою жену преступно и карается как убийство. Убийство своего ребенка также рассматривается как преступление, но бесконечная жестокость и зверства, с которыми родители истязают своих детей, находятся в соответствии с их законными полномочиями (то есть правом собственности), даже если осуществляются в формах, которые не могут быть проигнорированы. Тем не менее в отношении человека к его жене и детям всегда были элементы, выходящие за рамки просто собственности. Они были живыми, жили в тесном контакте со своим хозяином, были ему нужны и доставляли удовольствие, следовательно, были также элементом функциональной собственности, а не только собственностью законной.

Собственность в виде капитала является особой формой узаконенной собственности. Можно сказать, что капитал не отличается от любого инструмента, например, топора, которым пользуется его собственник. Но топор становится полезным, только если соответствует сноровке хозяина, то есть как функциональная собственность. В случае капитала собственник владеет им, даже если он с ним ничего не делает. Он остается ценным, даже если ни во что не вкладывается; если же собственник инвестирует капитал, то ему не нужно использовать свое умение или прикладывать какие-либо усилия, чтобы получить доход. Это также справедливо по отношению к самому старому виду капитала — земле. Мое законное право, которое делает меня собственником, позволяет мне получать доход от земли без каких-либо усилий, то есть без выполнения какой-либо работы самим. По этой причине такая собственность может быть названа мертвой собственностью.