Пик Дьявола - Деон Мейер

А здесь можно по пальцам одной руки пересчитать предметы одежды, которые она для него уложила, не считая трусов — она упаковала восемь или девять штук, и он выгрузил их кучкой на среднюю полку.

Стирка… Как он управится? На нижней полке уже свалено грудой грязное белье за два дня; рядом стоит единственная пара туфель. И глажка — черт, он сто лет не брал в руки утюга! Готовка, мытье посуды. Уборка, в конце концов! В спальне от стены до стены лежал грязный коричневый ковер.

Он выругался, вставая.

Снова вспомнил рекламу пива.

Нет, нет, только не это, ведь именно пьянство и довело его до такого жалкого положения! Нельзя. Надо придумать какое-то занятие. У него в кейсе папки с делами. Но где ему работать? На кровати? Нужен табурет для барной стойки. Сегодня уже поздно искать. Хочется кофе. Может, «Пик энд Пэй» в Гарденз еще открыт. Гриссел взял бумажник, мобильный телефон и ключи от новой квартиры и спустился по лестнице в пустую гостиную.

Тобела купил карманный фонарик, батарейки, бинокль и набор отверток. Потом зашел перекусить в ресторан и развернул на столе карту.

Сначала нужно попасть в пригород. Оставлять машину рядом с домом нельзя, ведь пикап зарегистрирован на его имя. Кто-нибудь может записать номер. Или запомнить его. Значит, придется оставить машину в другом месте и войти в квартал пешком, но это все равно рискованно. На заборе каждого второго дома имеется объявление о том, что дом подключен к сигнализации и охраняется частной охранной фирмой. Квартал наверняка объезжают патрульные машины; из любого окна может высунуться настороженное лицо, которое охотно позвонит в полицию: «На нашей улице чернокожий».

Днем возможностей больше; он может прикинуться садовником, который идет на работу. Ночью риск увеличивался многократно.

Он изучил карту. Провел пальцем вдоль Ханнес-Лау-Драйв до места пересечения с шоссе № 1. Если он оставит машину севернее шоссе, пройдет по узкой полоске через рощу и парковку… Путь долгий и неблизкий, но так можно добраться до места.

«В суде слушается дело Колина Преториуса, обвиняемого в растлении и изнасиловании малолетних… Вчера одиннадцатилетний мальчик показал, что обвиняемый три года назад позвал его к себе в кабинет и продемонстрировал материалы порнографического характера. Затем обвиняемый запер дверь и начал заниматься онанизмом, призывая мальчика делать то же самое».

Следующая трудность — как проникнуть в дом. Парадная дверь слишком заметна; ему нужно перелезть через стену сзади, там бетонный забор скроет его от соседей. На окнах металлические решетки. Раз дом под охраной, значит, есть сигнализация. И «тревожная кнопка»…

«Женщина, чье имя не разглашается, засвидетельствовала, что у ее пятилетнего сына наблюдались симптомы стресса, включавшие в себя острую агрессивность, энурез по ночам и рассеянность. Данные симптомы побудили родителей обратиться к детскому психологу. В клинике мальчик признался, что в течение трех месяцев подвергался домогательствам Преториуса, владельца школы-интерната».

У него два выхода. Подождать, пока Преториус вернется домой. Или попробовать вломиться в дом. Первый вариант слишком непредсказуем; здесь трудно что-либо рассчитать заранее. Второй вариант труднее, но он не невозможен.

Он расплатился за газировку. Голода он не чувствовал. Им владело предвкушение, смутное напряжение, обострявшее все чувства. Он сел в пикап, стоявший на парковке, и уехал.

«В ходе ареста полицейские конфисковали компьютер Преториуса, компакт-диски и видеокассеты. Инспектор Дрис Аюйт из отдела насилия в семье на суде сообщил, что «такого количества детской порнографии и такого ужасного свойства, как у обвиняемого, сотрудникам отдела еще не доводилось видеть».

Он влился в плотный поток машин.

Он думал о Пакамиле — как хорошо им было всего за неделю до гибели мальчика. Тогда они ездили в горы Мпумаланги. Ездили на мотоциклах, вместе с шестью другими обучающимися, при ярком утреннем солнце, между красивыми деревянными домиками. Сынишка не сводил глаз с инструктора, который наставительно поучал:

— Самый главный враг мотоциклиста — привязка к препятствию. Это у нас в крови. Связь между глазами и мозгом, к сожалению, работает именно так: если вы смотрите на ямку или камень, то непременно на нее наедете. Старайтесь не смотреть непосредственно на само препятствие. Летчиков-истребителей учат отводить взгляд на девяносто градусов от цели в тот момент, когда они нажимают кнопку «Пуск». Как только заметили препятствие на дороге, вы знаете, что оно есть. Пошарьте глазами вокруг; отведите взгляд чуть в сторону. Тогда вы и ваш мотоцикл автоматически объедете препятствие.

Тогда Тобела подумал: урок касается не только вождения мотоцикла — в жизни все происходит так же. Даже если ты понимаешь это поздно или тогда, когда уже почти слишком поздно. Иногда ты так и не видишь камня на дороге. Как после его возвращения с войны. Он был готов к бою, напряжен, нацелен на новую Южную Африку. Он рад был отдать родине все свои навыки, знания и опыт. Бывший питомец школы КГБ, выпускник школы снайперов Штази, участник семнадцати операций в различных местах Европы.

Оказалось, что на родине он никому не нужен.

Если не считать Орландо Арендсе, конечно. Целых шесть лет он охранял наркобарона и выколачивал для него долги. Постепенно он начал различать на дороге камни и выбоины. Наконец он понял: ему нужно выбрать что-то более безопасное, чтобы не разбиться о скалы.

А что сейчас?

Он остановился на Хендрик-Вервурд-Драйв, у Тейгерберга, откуда весь Кейптаун видно как на ладони до самой Столовой горы, поблескивающей в ночи.

Тобела посидел так некоторое время, но не увидел города.

Может быть, инструктор ошибался: в жизни недостаточно избегать препятствий. Как ребенок выберет правильный путь, избежит всех несчастий, всех ловушек? Если речь идет о детях, наверное, нужно, чтобы кто-то убирал препятствия с их пути.

Когда Гриссел поднялся на свой этаж, неся в обеих руках пакеты с едой, то увидел на пороге доктора Баркхейзена; тот тянулся к звонку.

— Пришел проверить, как вы.

Позже они сидели по-турецки на полу кухни, пили растворимый кофе из новеньких чашек в цветочек, и Гриссел рассказывал доктору о рекламе пива. Доктор сказал: это только начало. Он начнет видеть то, что раньше было невидимым. Весь мир словно сговорится его преследовать, вся Вселенная будет уговаривать сделать всего один глоточек, выпить всего одну рюмочку.

— Бенни, наш мозг — фантастический орган. Он как будто живет собственной жизнью, о которой нам неведомо. Когда пьешь достаточно долго, мозг привыкает к такому химическому составу; он начинает ему нравиться. Поэтому, когда бросаешь пить, мозг строит планы, как вернуть прошлое. Он похож на фабрику хитроумных мыслей, которые где-то прячутся, а потом как насосом подаются на поверхность, в твое сознание. «Ах, да ведь это всего лишь пиво!», «Чему повредит один стаканчик?». Еще одна очень хитроумная мысль звучит так: «Я это заслужил; я страдаю целую неделю и заслужил небольшую передышку». Или еще хуже: «Теперь мне просто необходимо выпить, иначе я совершенно потеряю всякий контроль над собой».

— Ну и как, черт возьми, с этим бороться?

— Звоните мне.

— Но нельзя же звонить всякий раз, как…

— Можно. В любое время, днем и ночью.

— Но ведь так не может продолжаться вечно?

— Не может, Бенни. Я научу, как приручить зверя.

— Правда?

— А теперь я хотел бы побеседовать о другом — об этих голосах.

Глубокой ночью Тобела сидел в рощице, окаймлявшей Симона-стрит, и смотрел в бинокль на дом Преториуса, который находился в трехстах метрах от него, на Шанталь.

Белый район ночью. Как осажденная крепость. Дети не играют на улицах. Запертые двери, гаражи и ворота, которые открываются с помощью электронного пульта, из окон гостиных — мерцание голубых экранов. Улицы пустынны, если не считать проезжающей время от времени «тойоты-джаз» охранной фирмы «Кобра секьюрити» или возвращающегося домой местного жителя.

Несмотря на все предосторожности, стены, башни и рвы, дети не находятся в безопасности даже здесь. Достаточно одного Преториуса, чтобы все преграды стали бесполезными.

В доме педофила кто-то был; там то включали, то выключали свет.

Тобела еще раз взвесил все возможности, все за и против, прикинул маршрут, которым пройдет подальше от уличных фонарей и с тыла подберется к забору Преториуса. Наконец он решил, что самый быстрый путь имеет больше шансов на успех: прямо по улице.

Он встал, сунул бинокль в карман и потянулся. Прислушался — нет ли поблизости машин, вышел из тени и быстро зашагал по улице.

— Док, строго говоря, я слышу не голоса. Но и не просто гул или шум. Они… похожи на крики. Но крики идут не снаружи, а отсюда, изнутри, у меня из затылка. И не то чтобы я их «слышу», слово «слышу» здесь тоже не подходит, потому что я различаю и цвета. Бывают крики черные, а бывают красные; когда я так говорю, похоже, что я псих, но так и есть! Я попадаю на место преступления. Скажем, вот дело, которое я веду сейчас. На полу — труп женщины; она задушена шнуром от электрочайника. Судя по следам на шее, ее задушили сзади. Я начинаю воссоздавать картину преступления — это моя работа, нужно свести воедино все улики. Я знаю, что она сама впустила убийцу, потому что следов взлома нет. Ясно, что жертва и преступник сидели в комнате вместе, потому что на столе бутылка вина и два бокала или кофейник и чашки. Наверное, они о чем-то разговаривали, хозяйка чувствовала себя непринужденно, ничего не подозревала. Вот она встает; он тоже встает и подходит к ней сзади. Он что-то говорит, рассказывает и вдруг — раз! — накидывает шнур ей на шею. Она испугана: что такое? Она пытается просунуть пальцы под провод. Может быть, он развернул ее к себе лицом, потому что он извращенец, может, ему хочется увидеть ее глаза, следить за ее лицом, потому что он явный псих, и вот она видит его и понимает…