Эмпузион - Ольга Токарчук

Момент неожиданно сделался каким-то торжественным – Вилли Опитц как раз разложил штатив фотоаппарата, который сюда нес Раймунд, и теперь, подгоняя один другого, мужчины вставали позировать. Войнич поднялся очень резко, и от этого у него закружилась голова, он пошатнулся и даже мог бы упасть, если бы не крепкое плечо Лукаса, который помог ему вернуться к вертикали.

Когда все они стоят в молчании и позируют для снимка, Войничу кажется, словно бы повисла абсолютная тишина, у него возникло впечатление, будто бы от высоты, на которой они очутились, у него заткнуло уши и кружится голова. Он видит Вилли Опитца, который крутится вокруг фотоаппарата, после чего подбегает и формирует из прибывших ровный рядок: сначала герр Август с Лонгином Лукасом, затем напряженный, сконцентрированный и молчащий Фроммер; потом Тило фон Ган, вспотевший, с выражением довольства на лице; опирающийся на дерево Раймунд со своей кривой усмешечкой, а рядом с ним – Войнич. Опитц что-то кричит им, а затем возвращается к аппарату и накидывает на голову темную накидку. Внезапно все замирает, и Войничу кажется, что это не Вилли Опитц снимает их на фото, но весь искривленный горский горизонт является краешком монструозного объектива. Раздается короткий, неприятный скрежет, и яркая вспышка ослепляет позирующих. В течение какого-то мгновения Мечислав наблюдает невероятное явление – свет магниевой вспышки отражается от елок и сосен и возвращается к ним, на миг испепеляя их тела; ему кажется, будто в эту долю секунды он заметил под куртками и свитерами не только их голую белую кожу, но еще и кости, очертания скелетов; а еще, будто бы они стоят на сцене, что все это увертюра к какой-то опере, а зрителями в этом театре выступают деревья, ягодные кусты, замшелые камни и никое текучее, неопределенное присутствие, которое, будто полосы более теплого воздуха, перемещается между могучими стволами, ветками и веточками.

6. ПАЦИЕНТЫ

Когда они спускались по каменистой тропе, Войнич старался держаться поближе к герру Августу, в шаге за мужчиной, чтобы поговорить с ним… - сам еще не знал, о чем – пока наконец не удостоился чести, и герр Август притормозил настолько, чтобы идти с Войничем плечом к плечу, пропустив Седого Льва вперед. Дискуссия о началах человеческой цивилизации, довольно вялая по причине сложностей с расположением, замерла, и теперь герр Август, пускай и имея восхищенного слушателя рядом, должен был, к сожалению, сконцентрироваться на том, чтобы глядеть под ноги, потому что было легко споткнуться и полететь вниз. Из этого рваного разговора Войнич узнал, что герр Август считал себя писателем.

- Мой отец был австрийским чиновником, но родился в Яссах, - признавался он. – Мать была родом с Буковины, но была австрийкой. Только что это означает, раз ее родственники имели владения в Венгрии и чувствовали себя венграми. И вот взять меня… трудно сказать. Если подумать с точки зрения языка, я мыслю по-немецки и по-румынски. Ну и по-французски, естественно, как всякий европеец.

Он считал будто бы мода на национальные государства – дело преходящее и кончится плохо: искусственное разделение людей в соответствии со столь ничтожными категориями, как место, где они родились, не соответствует усложнению проблемы identité.

- И мне вообще понятие "народ" ничего не говорит. Наш император, и ваш, и мой, говорит, что существуют только "населения", а "народы" – это выдумка. Парадокс заключается в том, что национальные государства, словно грибы в дожде, нуждаются в других национальных государствах; одно национальное государство не имеет смысла бытия, его суть заключается в конфронтации и различии. Раньше или позднее, это приводит к войне.

Тут он произнес что-то по-французски, только Войнич совершенно ничего не понял. Герр Август любил вставлять в речь французские слова, а еще лучше – целые цитаты. "Цитата является полноправным литературным жанром, - говаривал он. – И я занимаюсь этим жанром как литератор".

О да, он мог говорить цитатами, но только кто-то равный ему был способен их расшифровать. Точно так же, как афоризмы. Когда он входил в помещение, где уже находились другие, его всегда сопровождала некая аура обобщения – все неожиданно становилось относительным, подвешенным, едва начертанным, ни в чем нельзя было быть уверенным, потому что герр Август мог так представить проблму, что слушатель занимал позицию, совершенно противоположную той, с которой пришел. Герр Август был уверен, что это является мудростью.

Никогда он не показывался без фуляра, а у него их было несколько, в таких цветовых сопоставлениях, что могли обслужить любое время года, любую погоду и всякий костюм. Любимым его цветом был табачный, чаще всего его можно было видеть в жакете этого цвета, к которому он носил темно-зеленый фуляр, по цвету напоминающий бутылки Schwärmerei. К этому всему коричневые брюки, кожаные туфли и золотые часы на цепочке, выглядывающие из кармашка шоколадного цвета жилета.

Когда он шел по прогулочной аллее, у вас складывалось впечатление, будто бы он крадется, слегка подтягивая за собой ноги, словно бы встречаясь с неожиданным сопротивлением воздуха. Так ходят люди, которые, несмотря на врожденное чувство неуверенности, тяжким трудом выработали в себе уверенность в собственной исключительности и ценности.

- Дорогой Мечислав, - имя молодого человека он выговаривал мягко и как бы с трудом, словно ребенок, - согласитесь ли вы со мной, что человек существует только лишь в языке? Все, помимо языка, является животным и недифференцированным. Это язык приводит к тому, что мы становимся теми, кем являемся. Поэтому я так тружусь над каждым предложением, каждое слово обязано стоять на подходящем месте. Мое хобби – это исследование фразеологических связей и критическое отношение к ним, потому что всякая такая связь это будто утолщение мышцы, как крепатура10, которую необходимо размять, чтобы организм нашего духа был гибким и мог действовать надлежащим образом. – И действительно, он показал Войничу томик карманного формата, оправленный в синюю ткань: Фразеологический словарь немецкого языка.

Еще Войнич узнал о том, что Август торчит в Гёрберсдорфе с последнего Рождества. Вообще-то он приехал только лишь на зимние праздники, чтобы почистить легкие и вернуться к работе в Вене. Но оказалось, что доктор Семпервайс в хоте рутинного обследования высмотрел в левом легком беспокоящее его место – поэтому Август Август запросил письмом предоставить ему отпуск и остался здесь.

- Следовательно, вы познакомились со всеми? – спросил Войнич, желая таким образом уговорить собеседника рассказать про лечащихся, а может сообщить и какие-нибудь сплетни. Вообще-то, его интересовала только лишь одна особа, только он ни за что на свете не признался к этому.

- Многие из курортников – это коммунисты, и не только