Описательная психология - Вильгельм Дильтей

В отличие от физического развития природа психического развития прежде всего представляется со стороны отрицательного признака. Мы не в состоянии предсказать, что в душевном развитии последует за достигнутым уже состоянием. Мы можем лишь post factum указать основания того, что произошло. Исходя из мотивов мы не можем предсказать действия. Мы только можем впоследствии, исходя от действий, установить мотивы аналитически. Мы не знаем, что мы внесем в грядущий день. Историческое развитие обнаруживает совершенно такой же характер. Именно в крупные творческие эпохи наступает подъем, который не может быть выведен из предыдущих ступеней.

Здесь подробное описание и анализ единообразий в ходе человеческой жизни достаточно подготовлены. Налицо имеются величайшей ценности материалы для описания и анализа истории человеческого развития. Когда в восемнадцатом веке в кругозор образованного общества вошло естественное понимание жизни, как бы естественная история жизни души, поэзия не могла не овладеть этим естественным способом рассмотрения человеческого развития. Руссо, создатель нового рода поэзии, Гете, Новалис, Диккенс, Келлер и многие другие создали отдельные типы таких историй развития. К этому надобно присовокупить, что под тем же влиянием ориентации на естественную историю человека, прошлый век и век настоящий создали современную биографию. В известном смысле последняя является наиболее философской формой исторического изображения. Человек, как изначальный факт всякой истории, составляет предмет его. Описывая единичное, оно в нем отражает общий закон развития. Какое неоценимое значение имеют автобиографии: в "Антоне Рейзере" Филиппа Морица и в жизни Гете разработаны именно общие черты, свойственные различным возрастам жизни. Научную же обработку истории человеческого развития остается еще создать. Ей предстояло бы изучить влияние трех классов условий: телесного развития, влияния физической среды и окружающего духовного мира. В том Я, которое при этих условиях развертывается, нужно уловить отношения душевной структуры из отношений целесообразности и ценности жизни к прочим моментам развития, – уловить, как из этих соотношений выделяется господствующая связь души, "чеканная форма, которая живет и развивается"; т.е. это значит нарисовать картины возрастов жизни, в связи которых состояло это развитие, и совершить анализ различных возрастов по факторам, их обусловливающим. Детство, когда из структуры душевной жизни может быть выведена игра, как необходимое проявление жизни. Утренняя заря, когда выси и дали еще окутаны дымкой; все бесконечно; границы ценностей не испытаны; над всей действительностью дуновение бесконечности; в первичной независимости и в свежей подвижности всех душевных побуждений, со всем будущим впереди, складываются идеалы жизни. Затем, в противоположность этому, в старческом возрасте, душевный облик властно господствует, между тем как телесные органы становятся немощными: смешанное и затихшее наджизненное настроение, вытекающее из господства много в себе переработавшей души над отдельными состояниями духа; это и сообщает особую возвышенность художественным произведениям, созданным в старости, как Девятая Симфония Бетховена или заключение гетевского Фауста.

* * *

Приобретенная связь душевной жизни, данная в развитом человеке и равномерно объемлющая образы, понятия, оценки, идеалы, установившиеся направления воли и проч., содержит в себе постоянные связи, единообразно повторяющиеся во всех человеческих индивидах, наряду с такими, которые свойственны одному какому-либо полу, расе, нации, сословию и т.д., наконец, отдельному индивиду. Так как у всех людей один и тот же внешний мир, то они и создают себе одну и ту же систему чисел, те же пространственные отношения, те же грамматические и логические соотношения. Так как все люди живут в условиях соответствия между этим внешним миром и общей им всем структурной связью души, то отсюда возникают одинаковые формы предпочтения и выбора, одинаковые соотношения между целями и средствами, известные единообразные соотношения между ценностями, известные единообразные черты жизненного идеала, где бы это ни выступало. Формулы тождества разума у всех индивидов, предлагаемые Шлейермахером и Гегелем, формула тождества воли у Шопенгауэра выражают в метафизической абстракции те же факты родства. В единообразии отдельных построений, создаваемых человеком, в обширных и всепроникающих связях, соединяющих эти построения в культурные системы, в постоянном существовании могущественных, связующих людей организаций, основанных на родстве людей между собой, – во всем этом психология находит постоянный и прочный материал, делающий возможным действительный анализ душевной жизни человека также и со стороны характеристики ее содержания.

Единообразная связь, простирающаяся таким образом на структуру и на историю развития душевной жизни, при более глубоком рассмотрении оказывается содержащей в себе правила, от которых зависит формирование индивидуальностей.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ИЗУЧЕНИЕ РАЗЛИЧИЙ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ. ИНДИВИД

Познание природы и ценности индивидуальности медленно развивалось в европейском человечестве. Сократ первый возвышается до осознания внутреннего нравственного процесса, без которого невозможно образование законченной личности. Его "познай самого себя" было прежде всего направлено на единообразие в человеческой природе, но из этого общезначимого в нем, которое он выносил на свет знания, должно было выделиться то могучее, недоступное исследованию, что он назвал "даймонион" и что, несомненно, относится к сокровенной глуби субъективности. Отсюда Сократ для своих последователей, для Стои, для Монтеня и прочих стал типом обращения мышления к глубинам личности. Следующий крупный шаг вперед был сделан стоиками в идеале мудреца. В этом идеале автономная и замкнутая в себе личность возвышалась над горизонтом философского сознания. Подчеркивание воли в мышлении, ориентация на выработку убеждения, способного придать действиям единство и сознание цели, ограниченность личности вовне путем превозможения силы внешних болей и наслаждений, возникающий таким образом идеал мудреца, обретающего центр тяжести внутри самого себя именно вследствие сознательной силы замкнутой в себе личности, вырабатывающейся под влиянием мысли, и более значительной, нежели цари и герои, культ дружбы, в которой связь образуется благодаря сродству индивидуальностей, – все это черты стоической жизни и стоического мышления, безмерно поднявшие ценность законченной гармонической личности и разъяснившие понятие о ней. Когда выдающиеся римские личности прониклись этим образом мыслей, возникло то чудесное соединение римской воли и энергии с вытекающей из философии сознательной выработкой личности, овеянной радостным сиянием общественной грации греков, которое мы встречаем в век Сципионов; создалась направленная к выработке личности безмерно действенная римская стоическая литература; вместе с тем развилась поразительная способность к постижению индивидуальностей, выказываемая историком Тацитом. В этой исторической области возникло самоосознание христианства. Средневековая литература созерцаний и размышлений продолжила это направление. То, что принято называть открытием индивидуальности в эпоху Возрождения, было обмирщением этого религиозного достояния.

Переход от постижения понятия замкнутой в себе гармонической личности, понятия, нашедшего, в конце концов, свое завершение в трансцендентальной философии, до понятия об индивидуальности, существующего в настоящее время, этот переход совершился, прежде всего, в сфере немецкой трансцендентальной философии. Мориц, Шиллер, Гете подготовили пути, а в заключение Гумбольдт и Шлейермахер сформулировали учение об индивидуальности. "В индивидуальности, – говорит Гумбольдт, – кроется тайна всякого существования" (WW. 1, 20). "Всякая человеческая индивидуальность есть коренящаяся в явлении идея, в некоторых случаях это до того ярко бросается в глаза, точно идея лишь затем приняла форму индивида, чтобы в ней совершить свое откровение. Если развить человеческую деятельность, то за вычетом всех определяющих ее причин остается нечто изначальное, не только не заглушаемое этими влияниями, но даже претворяющее их, и в том же элементе заключается неустанно действующее стремление создать внешнее существование для его внутренней природы" (WW. 1, 22). Шлейермахер также усматривает в индивидуальности нравственную ценность, заложенную в мироздании; она исходит, как идейное целое, из божественного разума – откровение божества. "Так как все нравственное должно быть установлено в отношении самого себя, как единичное, и вместе с тем оно должно быть отлично от всего прочего по понятию, то и отдельные люди изначально должны, по понятию, мыслиться отличными друг от друга, т.е. каждый должен быть своеобразным". "Понятие о каждом человеке, поскольку такое понятие о единичном выполнимо, есть новое понятие". ("Этика", § 131). "Большинство индивидов не было бы нравственными, если бы бытие разума в каждом из них не было иным, нежели в остальных". "То, что составляет разум, как душу отдельного человека, должно также носить характер своеобразия и быть для него законченным".