Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 1) - Мигель Сервантес

- Вон несут тело Хризостома, а подошва этой горы и есть то место, где он завещал себя похоронить.

При этих словах путники прибавили шагу и подоспели как раз к тому времени, когда друзья покойного опустили носилки и четверо из них острыми заступами принялись рыть могилу у подножья суровой скалы.

Обменявшись с ними учтивым приветствием, Дон Кихот и его спутники приблизились к носилкам и устремили взор на Хризостома: он лежал весь в цветах, в пастушеском одеянии, и на вид ему можно было дать лет тридцать; мертвый, он все еще хранил следы красоты и изящества, какими, видимо, отличался при жизни. Несколько книг и множество рукописей, из коих иные в виде свитков, а иные в развернутом виде, были разложены вокруг него на носилках. Те, что смотрели на него, те, что копали могилу, и все, кто только здесь находился, хранили благоговейное молчание, пока наконец один из тех, кто нес покойного, не сказал другому:

- Посмотри хорошенько, Амбросьо, то ли это место, о котором говорил Хризостом, раз уж вы хотите в точности исполнить все, что он завещал.

- То самое, - отвечал Амбросьо. - Здесь бедный мой друг часто рассказывал мне историю своего злоключения. Здесь, по его словам, впервые увидел он Марселу, здесь впервые объяснился он этому заклятому врагу человеческого рода в своей столь же страстной, сколь и чистой любви, и здесь же в последний раз Марсела повергла его в отчаяние своим презрением, что и побудило его окончить трагедию безрадостной своей жизни. И вот в память о стольких горестях и пожелал он, чтобы в лоно вечного забвения погрузили его именно здесь.

Тут Амбросьо обратился к Дон Кихоту и его спутникам.

- Это тело, сеньоры, на которое вы с таким участием взираете, - продолжал он, - являло собою вместилище души, одаренной бесчисленным множеством небесных благ. Это тело Хризостома, непревзойденного по уму, не имевшего себе равных в своей учтивости, обходительного в высшей степени, феникса дружбы, в великодушии своем не знавшего границ, гордого, но не спесивого, благонравного в самой своей веселости, - словом, добродетельнейшего из всех добродетельных и не имевшего соперников в своем злосчастии. Да, он любил, но им пренебрегали, он обожал - и заслужил презренье. Он тщился растрогать зверя, смягчить бесчувственный мрамор. Он гнался за ветром, вопиял в пустыне, служил самой неблагодарности и в награду за все стал добычею смерти во цвете лет, увядших по вине пастушки, которую он желал обессмертить, дабы она вечно жила в памяти людей, доказательством чему могли бы служить вот эти рукописи, если бы только он не велел мне предать их огню после того, как будет предан земле его прах.

- Надеюсь, вы не проявите к ним еще большей суровости и жестокости, нежели их хозяин, - заметил Вивальдо, - ибо опрометчив и безрассуден тот, кто исполняет чье-либо приказание, идущее наперекор здравому смыслу. Мы и Цезаря Августа8 не одобрили бы, если б он позволил исполнить последнюю волю божественного мантуанца9. А потому, сеньор Амбросьо, предайте земле прах вашего друга, но не предавайте забвению его писаний: ведь он распорядился так оттого, что почитал себя обиженным, исполнять же его распоряжение было бы с вашей стороны неблагоразумно. Нет, вы должны сохранить им жизнь, и пусть вечно живет жестокость Марселы, и да послужит она на будущее время назиданием для всех живущих, дабы они опасались и избегали подобных бездн. Я и мои спутники уже знаем историю вашего влюбленного и отчаявшегося друга, знаем, как вы были к нему привязаны, знаем причину его смерти и все, что он, умирая, вам завещал. Жалостная эта повесть дает понятие о том, сколь сильны были жестокость Марселы и любовь Хризостома, сколь искренне было ваше дружеское к нему расположение и какая печальная участь ожидает тех, кто очертя голову мчится по тропе, которую безумная любовь открывает их взору. Вчера вечером нам сообщили о кончине Хризостома и о том, где он будет похоронен, и мы, движимые сочувствием и любопытством, отклонились от прямого своего пути и порешили воочию увидеть то, что, едва достигнув нашего слуха, вызвало у нас столь горькое чувство. И вот теперь мы взываем к тебе, благоразумный Амбросьо, - я, по крайней мере, прошу тебя: вознагради наше сочувствие и желание - сделать все от нас зависящее, чтобы помочь вашему горю, и, позволив не сжигать эти рукописи, позволь мне взять хотя бы некоторые из них.

Не дожидаясь ответа, Вивальдо протянул руку и взял те рукописи, которые лежали ближе к нему, тогда Амбросьо обратился к нему с такими словами:

- Дабы оказать вам любезность, сеньор, я изъявляю согласие на то, чтобы рукописи, которые вы уже взяли, остались у вас, однако тщетно было бы надеяться, что я не сожгу остальные.

Вивальдо, снедаемый желанием узнать, что представляют собой эти рукописи, тотчас одну из них развернул и прочитал заглавие:

- Песнь отчаяния.

- Это последняя поэма несчастного моего друга, - сказал Амбросьо, - и дабы вам стало ясно, сеньор, до чего довели Хризостома его злоключения, прочтите ее так, чтобы вас слышали все. Времени же у вас для этого довольно, ибо могилу выроют еще не скоро.

- Я это сделаю с превеликой охотой, - молвил Вивальдо.

Тут все присутствовавшие, влекомые одним желанием, обступили его, и он внятно начал читать.

1 Король Артур - легендарный британский король (VI в.), герой многочисленных средневековых сказаний и поэм, главным образом связанных с подвигами "рыцарей Круглого Стола" (приближенные короля Артура сидели во время пиров за круглым столом для того, чтобы не было ни лучших, ни худших мест и все рыцари чувствовали себя равными).

2 Рыцарь Озера Ланцелот. - Ланцелот прозван был Рыцарем Озера по той причине, что детство и юность он провел при дворе возлюбленной мага Мерлина, Вивианы, известной под именем Владычицы Озера.

3 Обет картезианских монахов - то есть обет молчания.

4 Елисейские поля - у древних греков и римлян - часть подземного мира, куда после смерти отходят души героев и праведников.

5 Курции, Кац и Сципионы - знатные роды в Древнем Риме. Колонна, Орсини, Монкада, Рекесены... - знатные роды современной Сервантесу Италии, Каталонии, Арагона, Кастилии и Португалии.

6 Дзербин - один из персонажей "Неистового Роланда" Ариосто, сын короля шотландского, получивший свободу благодаря Роланду. Найдя однажды доспехи своего спасителя, он сделал приведенную в тексте надпись, представляющую перевод стихов из поэмы Ариосто (песня XXIV).

7 Выскочки Ларедские. - Л а р е д о - небольшой портовый городок на севере Испании. Ларедскими выскочками называли людей, разбогатевших на торговых операциях с Америкой.

8 Цезарь Октавиан Август - римский император (27 до н.э. - 14 н.э.), в царствование которого жили крупнейшие поэты (Вергилий, Овидий и пр.).

9 Божественный мантуанец - знаменитый римский поэт Вергилий (70-19 до н.э.) был родом из Мантуи. По преданию, он завещал уничтожить рукопись своей поэмы "Энеида", прославившей его имя.

ГЛАВА XIV,

в коей приводятся проникнутые отчаянием стихи покойного пастуха и описываются разные нечаянные происшествия

ПЕСНЬ ХРИЗОСТОМА

Жестокая! Коль для тебя отрада

Знать, что по свету разнеслась молва,

Как ты надменна и бесчеловечна,

Пусть грешники из тьмы кромешной ада

Подскажут мне ужасные слова

Для выраженья муки бесконечной.

Чтоб выход дать тоске своей сердечной,

Чтоб заклеймить безжалостность твою,

Я исступленье безответной страсти

И боль души, разорванной на части,

В неслыханные звуки перелью.

Так слушай же тревожно и смущенно,

Как из груди, отчаяньем стесненной,

Неудержимо рвется на простор

Не песня, а нестройное стенанье

Мне в оправданье и тебе в укор.

Шипенье змея, вой волчицы злобной,

Сраженного быка предсмертный рев,

Вороний грай, что предвещает горе,

Неведомых чудовищ вопль утробный,

Могучее гудение ветров,

Когда они, с волнами буйно споря,

Проносятся над синей бездной моря,

Рычанье льва, нетопыриный писк,

Печальный зов голубки овдовевшей,

Глухое уханье совы взлетевшей,

Бесовских полчищ сатанинский визг

Все это я смешаю воедино,

И обретет язык моя кручина,

Которую я до сих пор таил,

Затем, что о твоем бесчеловечье

Обычной речью рассказать нет сил.

Пускай внимают, трепеща от страха,

Словам живым с умерших уст моих

Не льющийся по отмелям песчаным

Неторопливый многоводный Тахо,

Не древний Бетис1 меж олив густых,

А взморья, где раздолье ураганам,

Вершины гор, увитые туманом,

Ущелье, где не тешит солнце взгляд,

Лесная глушь, безлюдная доныне,

И знойная ливийская пустыня,2

Где гады ядовитые кишат.

Пусть эхо о любви моей несчастной

Поведает природе беспристрастной,

Чтоб мир узнал, как я тобой казним,

И даже в диких тварях пробуждалась

Святая жалость к горестям моим.