Ведьмин огонь - Джеймс Клеменс

Она даже не видела, как Джоах поднялся, подошел к ней и обнял, пытаясь согреть. Но девушка все дрожала в его крепких руках, а он все сильнее прижимал к груди ее растрепанную голову, не говоря ни слова.

Наконец, дрожь потихоньку прошла, и Елена сама обвила руками шею брата.

Отныне она знала, что это не просто ее брат, который помог пережить ужасы сегодняшней ночи, но еще и часть матери, с любовью и теплом, и часть отца с его защитой и силой. Что бы ни произошло этой ночью, их семья по-прежнему жива.

И девушка хотела бы остаться в этих дающих забвение объятиях до самого рассвета, но Мист неожиданно громко всхрапнула, подняла уши и нервно заплясала на месте. Оставив сестру, юноша пошел посмотреть, что с лошадью.

— Что там, Джоах? — осторожно спросила Елена, спрятавшись за валун, в то время как брат тщательно всматривался в озаренную заревом пожара воду.

— Вроде ничего, эта ночь просто доконала ее.

Но волнение лошади передалось и Елене. Она быстро подбежала к брату и тоже стала всматриваться вверх и вниз по течению. Но река по-прежнему бурлила в своих берегах между скалами и несла воды дальше, на запад.

— Может, ты и прав, ничего такого, — начала девушка, но осеклась и не закончила, все еще надеясь, что это обман ее уставших слезящихся глаз.

У самого берега река светилась странным серебристым светом, напоминающим отражение луны. Но луны давно не было, а свет все ширился, перемещаясь против течения.

— Что это? — испуганно спросила Елена.

— Где?

Она указала на свет, в медленном сиянии распространявшийся по воде, как пролитое молоко.

— Я ничего не вижу, — изумился Джоах.

— Да вот же, какой-то свет на воде. Разве ты не видишь?

Юноша сделал несколько шагов в ту сторону, куда указывала сестра, посмотрел еще раз и, встревоженный, стал тянуть Елену за рукав:

— Там ничего нет, Эл!

Елена же, не отрываясь, смотрела, как серебряная муть начинает становиться все меньше, все тоньше, а потом и вовсе исчезает, словно никогда ее и не было. Девушка протерла глаза:

— Оно ушло, — недоуменно пробормотала она.

— Что ушло? Ведь ничего и не было!

— Нет, было… Что-то было.

— Я, во всяком случае, ничего не видел. Но что бы там ни было, учитывая все превратности сегодняшней ночи, это сулит скорее плохое, чем хорошее.

— Нет, — Елена сказала не думая, но внутренний голос говорил ей, что на сей раз она права. — Нет, это совсем не опасно.

— Все равно, хватит с меня приключений за эту ночь. Лучше двинемся дальше, до Винтерфелла еще далеко. — Мальчик в последний раз посмотрел на воду и решительно взял Мист под уздцы.

Елена пошла впереди.

Она все думала и думала о странном сиянии. Да, быть может, это всего лишь галлюцинация уставшего сознания. Однако девушка никак не могла сомневаться в том, что в последний миг, перед тем, как свету исчезнуть, в нем возникла женщина с глазами, как звезды. А потом все исчезло, и остались лишь черная вода да скалы. Нет, наверное, это все же игра света, и только.

Но почему, почему же тогда, в тот момент, как возникла звездная женщина, правая рука Елены вновь вспыхнула огнем, словно прикоснулась к Солнцу? Но ведь и жар исчез так же мгновенно, как свет?

И почему Джоах не видел ни света, ни женщины?

Но тут Мист ткнулась ей в шею своими бархатными губами, и девушка ускорила шаг. Слишком много вопросов, слишком много. Но впереди Винтерфелл, и, может быть, там она найдет на них ответ.

Рассвет вошел в маленькую комнату харчевни свежестью и холодом. Эррил, завернувшись в одеяло, лежал на полу, положив дорожный мешок под голову. Он проснулся с первыми лучами солнца и долго смотрел, как в его свете танцуют по комнате пыль и моль. Предыдущий вечер казался бесконечным, они с Нилен говорили долго и откровенно, пока оба не согласились с тем, что поспать несколько часов будет совсем не вредно для обоих.

Нилен тут же заснула на кровати, прямо в одежде, прижимая к груди лютню, как счастливого любовника. Но Эррил забылся в тяжелом сне далеко не сразу и, казалось, всего лишь на несколько минут. Его сновидения оказались призрачными и страшными. И, наконец, окончательно отказавшись от надежды выспаться, жонглер стал просто ждать рассвета.

И вот теперь, глядя на заливающий комнату свет, старый бродяга чувствовал, как сердце его наполняют тысячи древних воспоминаний, новых страхов и вопросов. Зачем он остался с этой женщиной? Ведь после того как она смежила веки и в комнате раздалось ее тихое дыхание, он с легкостью мог уйти. Однако ее слова, сильней, чем ее присутствие, привязали его к лютнистке. Была ли в этой встрече с таинственной нюмфаей какая-то предопределенность, судьба? Были ли они и во внезапно заполыхавшем пожаром саду? И почему… почему он снова так неожиданно оказался в этой проклятой долине?

Увы, ответ на последний вопрос он знал. В глубине сердца старый воин не мог обманывать себя и прекрасно понимал, что привело его сюда через столько лет. Прошлая ночь была годовщиной появления Книги и годовщиной потери брата. Эррил до сих пор, как живых, видел перед собой Шоркана, Грешюма и мальчика, чье имя он так никогда и не узнал. Все они стояли перед его внутренним взором в очерченном воском кольце под раздающийся издалека далекий и тревожный треск барабанов. Картина эта, как старая прекрасная живопись, до сих пор отчетливо, полная красок, была как нарисована у него в мозгу.

Миновало пять сотен зим, и вот теперь он снова был в той же харчевне, сжимая в руках Книгу и стараясь не смотреть на разлитую на полу невинную кровь. Череда лет остановилась для него с того момента. И только спустя много времени он понял, что наказан самым страшным проклятием — не стареть. Он был осужден видеть, как старели и умирали все те, кого он любил, но сам он оставался вечно молодым. И в глазах умиравших он постоянно читал один и тот же вопрос: почему мы должны умереть, а ты жить?! И наконец эта боль, это постоянное чувство вины стали для него настолько непереносимы, что он бросил все и начал бродяжничать, стараясь более не иметь ни дома, ни друзей.

Каждые сто лет он все возвращался и возвращался в эту долину, в тщетной надежде найти ответ. Когда же кончится эта мука? Почему я осужден на жизнь? Но ни разу не было ему дано даже намека на ответ. Страна менялась, и с каждым разом он видел все меньше следов того давнего сражения в расцветавшей долине. Люди тоже понемногу забывали тот ужас, стирались из памяти имена погибших, безымянные их могилы зарастали травой. Но бродяга вновь и вновь упорно возвращался сюда, чтобы почтить память павших — ведь они заслужили, чтобы хоть один человек на земле еще помнил об их храбрости и об их жертве.