Избранное - Майя Ганина

— Я так! — заупрямилась Нелька и вскочила, нахлопывая себя по голым коленкам.

Ну, что взять с человека, которому нет еще и трех лет?..

— Иди! — милостиво уступил Кеша. — Бесстыдница!

Нелька, прошлепав босиком по полу, забралась на кушетку, встав на четвереньки, заглянула брату в лицо и не больно укусила за щеку. Кеша тихонько толкнул ее, она с удовольствием упала и подпрыгнула на пружинах кушетки, брыкнув его ногами. Тогда Кеша загнул ей «салазки» и нахлопал, она со смехом вырвалась, визжа и извиваясь, как пойманная белка, потом ей сделалось больно, она захныкала. Кеша отпустил ее и сделал стойку на голове, Нелька рассмеялась. Тут вошла мать, неся кастрюлю с кашей и чайник.

— Все пружины повылезли! — сказала она. — Интересно, на чем спать будешь?

Мать накрыла на стол и села, ожидая, пока Нелька нашалится и захочет есть. Была она в голубом блестящем халатике без рукавов, еле запахивающемся на полных бедрах, в больших тапочках на босу ногу. Распущенная нечесаная коса висела под коленки, большелобое лицо с густыми бровями было румяно и свежо. Кеша сел на кушетке, оттолкнув повисшую на нем Нельку так, что она стукнулась о стенку и заревела, и уставился на мать. Ему всегда нравилось, когда во дворе или в школе мальчишки говорили, что его мать красивая, но сейчас он смотрел на нее, понимая это, и ему было неприятно и страшно.

— Мам? — сказал он.

— Ну?

Мать подошла и села рядом на кушетке, обхватила его худой гладкой рукой. Кеша почувствовал вдруг голым плечом жесткие волосы у ней под мышкой и грудь, услышал запах ее тела. Он покраснел и высвободился.

— Умоюсь пойду, — сказал он. — Есть хочу.

И выходя, еще раз оглянулся на мать, на то, как она сидит, лениво отбиваясь от Нелькиных ласк, как растрепались у ней длиннющие волосы по узкой спине и полным бедрам, обтянутым голубым халатиком, как бесстыдно расставила она полные ноги в отцовских тапочках.

Когда он вернулся, у них сидел Мишка, из воротника белой чистой футболки, как столб, поднималась загорелая шея.

— Что пришел? — мрачно спросил Кеша. — Мы даже не позавтракали еще.

— Одиннадцать часов, — возразил Мишка.

— Ну, и что?

— Ладно тебе — места не просидит! — удивленно усмехнулась мать. — Он мне вон стекла обещает вставить.

— Еще чего, сам вставлю!

— Ты не умеешь, а я умею, — серьезно начал уговаривать его Мишка. — Я в деревне всем вставлял.

Кеша заметил, что Мишка говорит с ним, а сам смотрит на мать, глупо, белозубо ухмыляясь.

— Мам, — Кеша помолчал растерянно, не зная, что сказать дальше. — Оденься… Причешись, что ли!

— Зачем? — изумилась мать. — Я тебе не одета? — И опять усмехнувшись, спросила Мишку: — Дорого ты с меня запросишь, стекольщик?

Мишка вдруг страшно покраснел, даже сквозь загар, и отвел глаза.

— Сговоримся… — буркнул он и, став серьезным, все еще красный до того, что на лбу, в том месте, где срослись брови, у него выступил пот, сказал: — Только прошепчите… Я в любую минуту, что хотите, сделаю! Я и стекло достану, чай, мы с Кешкой дружим…

Мать тоже сделалась серьезной, постояла молча, потом отошла к столу, незаметно обдернув на себе халат, и стала резать хлеб.

— Садись с нами, стекольщик, — позвала она. — Не отнекивайся, это в деревне по три раза приглашают. Садись, пока есть что есть…

Мишка поднялся, направляясь к столу, мать оглядела его долгим взглядом, потом посмотрела на Кешу.

— Здоровые дубины какие вымахали, — сказала она горько. — На кой черт это нужно?..

Завтракали молча, даже Нелька, которая давно любила есть самостоятельно, сосредоточенно водила большой ложкой по тарелке, зачерпывала кашу и ляпала себе на фартук. Мишка изредка, точно против воли, косил глазом на мать.

Мать поднялась, начала убирать со стола, Мишка тоже вскочил.

— Помогу давайте, — сказал он, беря чайник, и Кеша увидел, как Мишка нарочно дотронулся тыльной стороной ладони до материной руки.

— Поставь! — крикнул Кеша, почувствовав, как загудела в ушах кровь.

Мишка недоуменно обернулся.

— Ты что? С пупу али с глупу? Что я сделал?

Мать нахмурилась и, посмотрев на Кешу злым надменным взглядом, взяла чайник, кастрюлю и вышла. Мишка сказал:

— С ума-то не сходи… Поехали сегодня в ЦПКО, и эту лизуху бери. — Он кивнул на Нельку. — Деньги есть у меня.

Кеша сидел долго, дожидаясь, пока вернется мать, но та, видно, заболталась с соседками. Тогда он оделся, одел Нельку, и они, зайдя за Мишкой, поехали в ЦПКО.

Вернулись они в четыре часа, за это время не объявили ни одной тревоги, видно, фрицы тоже решили устроить себе выходной. Мишка сплел Нельке венок из одуванчиков, коих в Нескучном саду было полно, и Нелька влетела в комнату с хвастливым криком. Но у них сидел гость, и мать на Нелькин визг серьезно и грустно кивнула и снова повернулась к гостю.

Это был очень худой и высокий военный с ромбами в петлицах. Волосы у него были рыжие и бородка тоже рыжая.

— Вывший папин начальник, — объяснила мать. — Командир полка. Познакомься.

Кеша подошел к рыжему командиру и подождал, пока тот подаст ему руку. Было время, когда мать не ленилась прививать детям хорошие манеры. Командир долго поглядел на Кешу и сказал то, что обычно, во всех читанных Кешей книгах, говорит друг погибшего отца.

— Вылитый отец. — И отвернулся.

Но Кеша сам знал, что как портрет похож на отца, что у него даже мизинец на левой ноге немного длиннее остальных пальцев, точно, как у отца. Кеша постоял для приличия, после сел на кушетку и стал слушать.

Командир рассказывал, как они с отцом выводили полк из окружения. Говорил он неторопливо и виновато, сначала поворачиваясь к Кеше, потом забыл про него и стал глядеть только на мать.

— Андрей Иннокентьич был за то, чтобы обойти город лесами, но я видел, что там идут бои, и думал влиться в наши части. Правда, оставалось лишь сто человек, но все же… Люди, правда, были измучены, голодали…

Он ввел остатки полка в Витебск, но в это время наши войска уже оставили город. И там все погибли, спастись удалось лишь командиру полка и десяти красноармейцам.

Кеша слушал рассказ с болезненным нежеланием слышать, будто он знал все это, будто когда-то он уже слышал этот рассказ. Ему хотелось заплакать, но было стыдно. Рыжий командир почему-то был ему неприятен.

Мать, красиво причесанная, в темно-синем шелковом платье с оборкой по низу, сидела, поставив на край стола худой локоть, и загораживала глаза раскрытой ладонью. Другой ладонью она вытирала слезы с подбородка.

— Я каждую ночь вижу его во сне, — сказала она.

Рыжий беспомощно развел руками и замолчал.

— Я так страшно работаю сейчас, — сказала мать. — В цеху, я ушла из управления. Две смены отработаю… и все равно, когда ложусь спать, знаю, что увижу его. Боюсь, не хочу, но вижу.

Она отвела ладонь, встретилась с Кешиным взглядом, нахмурилась, изменившись в лице, и сказала:

— Просто невозможно сегодня, как соглядатай какой! Иди на улицу! Сказала — иди!

— Нельку взять? — спросил Кеша.

— Придумал! Ей есть и спать надо. Иди!

Кеша вышел во двор и стал под тополем. Но даже здесь земля обжигала сквозь проношенную подошву сандалий. Хотелось пить и есть. Кеша отвернул кран у водопроводной трубы, напился и сел на корточки в тени под стеной дома. Рядом девчонки играли в куклы, потом начали играть в «трешки» и «десяточки»: нахлопывали в ладоши, бросая мяч о стену, едва не над Кешиной головой.

— Пошли отсюдова! — не выдержал Кеша. — Не то как дам!

Девчонки подразнились издали, но, когда он поднялся, убежали на другой конец двора. Кеша снова сел, подперев спиной стену, и почувствовал вдруг, что ему так страшно тоскливо, так тошно и безвыходно, что надо что-то делать, куда-то идти или, может быть, закричать зажмурившись.

В ворота вошли двое мужчин и женщина, сели в тени на крыше подвала, обмахиваясь газетами, потом принялись перекладывать что-то в сетках. Кеша покосился в их сторону, почуяв запах колбасы, и вдруг заметил у женщины зонтик.

«Целый месяц дождей нет, жарища такая!» — удивился Кеша и стал разглядывать зонтик пристальней. Зонтик был не такой, как обычно — какой-то чудной: не то соломенный, не то деревянный, с толстой цветной ручкой. Тогда Кеша понял, что в ручку зонтика вделан фотоаппарат, а может, и ракетница, что люди эти шпионы и пришли сюда, чтобы сфотографировать зенитки на Военторге и библиотеке Ленина.

Люди посидели и поднялись уходить, женщина раскрыла зонтик, направив его сначала на Военторг, а потом положила на плечо. Острие зонтика было точно на линии библиотеки Ленина.

«Все сфотографировала!» — ахнул Кеша, вскочил и пошел следом, не зная, можно ли сразу попросить милиционера задержать их или же надо выследить, найти улики, от которых уже нельзя будет отвертеться. Он брел сзади, мучительно придумывая, что сказать милиционеру, но все было неубедительным и стыдным.