Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саиббай попытался, несмотря на свою сгорбленность, вскинуть голову. Но во взгляде его не было торжества удовлетворенной мести. Глаза говорили другое. В них читалась хитрость.
Он задумал темное дело.
Узнав, что доктор лечил Намаза, решил написать донос. В благородство поступков Саиббай не верил… Пусть подумают, что доктор донес на Намаза. Тому устроят ловушку. Намаза схватят, и ему придет конец. Саиббай избавится от опасного врага.
Да и не только своего, но и врага всех уважаемых и почтенных баев.
Царская администрация избавит уезд от опасного преступника, а все уверятся, что кафиры идут против ислама! Да и доктору давно не мешает подрезать крылья. Уж слишком независимо он ведет себя. А какое к нему будет доверие после того, как узнают, что он лечил врага ак-падишаха?
«Не знать тебе покоя, конхур!»
Много в голове Саиббая коварства, злобных мыслей шевелилось, закипало.
В канцелярии самаркандского губернатора или не знали о том, что Намаз лечил глаза у Ивана Петровича, или сделали вид, что не знают. Возможно, жандармское управление все-таки рассчитывало использовать доктора в качестве «манка».
У самого Намаза хватило ума, чтобы правильно понять зверский поступок Саиббая. Над головой богача сгустились тучи. Саиббай понял это и уехал в Петербург лечиться, упросив губернатора поставить у него в курганче во дворе на постой взвод казаков, содержание которых полностью принял на себя.
А народ?
Народ возненавидел Саиббая еще больше. И проклинал: «Не знать тебе покоя, конхур!»
А Намаз?
Намаз метался по Зарафшанской долине от города Каттакургана до далекой поднебесной Матчи. Взывал к мусульманам: «Саиббай — потаскуха в штанах!», «Выкормыш полицейских!».
И с поистине бесшабашной смелостью продолжал навешать докторскую квартиру, ибо лечение глаза подвигалось медленно.
XXIII
Разве есть сердце, где не нашла бы пристанища любовь?
Если бы не было любви, на что годно было бы сердце?
Саид эд-дин Джувейни
Мерген появился в доме доктора дня через два. Он въехал прямо во двор на усталом взмыленном карабаире, привязал его под навесом и поклонился Ольге Алексеевна, кормившей кур.
— Я жертва за вас, ханум, пришел к вам, если позволите.
— Милости просим, Мерген-ака… Вы долго глаз не казали. Заходите…
— Он там, в Калкаме, в караван-сарае… А мы ездили в горы.
Мерген был, как всегда, суров и неразговорчив. Даже мальчишки, кинувшиеся к нему и забросавшие тысячью вопросов, долго не могли расшевелить его.
Из скупых слов лесного объездчика удалось выяснить, что экспедиция по инвентаризации лесов вернулась с озера Искандер-Куля, что он, Мерген, больше в ней работать не намерен.
— Рассказывал уже. Скандал был, — мрачно сказал Мерген. — Один иностранец-американец приехал на Маргузарские озера. Мы там работали. Господин воображал о себе. Все требовал: «Сделай так! Поди туда! Принеси то!» Ударил. Проклятие его отцу! Был большой скандал.
Доктора беспокоило в этом случае только одно: чтобы храбрый, гордый охотник не потерпел из-за своего горячего нрава.
Но Мерген приехал отнюдь не за тем, чтобы просить заступничества.
Мергена угнетало совсем другое. Все мысли его, сокровенные думы были далеко.
Ольга Алексеевна очень жалела Мергена.
— Смелая, мужественная душа его не может никак покончить с тщетными заботами минувшего, все еще питает призрачные надежды.
И заботы минувшего, и призрачные надежды носили одно имя — Юлдуз! Видимо, Мерген не мог забыть ее. Ольге Алексеевне он сказал о себе в образной форме:
…Плети любви
Хлещут мне спину
Дождем, градом и снегом.
Но он ничего не говорил о Юлдуз. Он даже не называл ее имени, один раз только спросил у доктора:
— Что, в Ташкент надо ехать, чтобы разрешение на отпуск получить?
— А куда вы собрались?
— В Бухару… Дела там есть.
— Вы государственный служащий. Вам надо получить разрешение в своем лесном ведомстве. А потом, у вас же начальник экспедиции. Он здесь? Почему бы вам не обратиться к нему с просьбой?
— Начальник недоволен мною.
— А… из-за того…
— Я словно увидел нежданно-негаданно под ногой ядовитую змею. Остановился на полпути. Этот проклятый американец Данниган. Помните, в горах, в моей пещере…
— Американец? Данниган? Он до сих пор не уехал в свою Америку? Как он оказался на вашем пути? Что он делает в горах?
— Он все ищет под землей. Пусть ищет. Но не смеет он поступать так с людьми. Нет рабов среди наших людей!
— Что же случилось? Мы ведь не знаем.
— Джанджал! В долине Магиана собрались на бой кекликов и старые и молодые. Один мальчонка принес самца кеклика — где-то сам поймал в силки, выучил драться. Хороший боец-кеклик. Всех других побеждал. Все, кто бились об заклад и ставили против того кеклика, проиграли. А этот американец в клеточку, — невольно доктор улыбнулся, вспомнив клетчатый пиджак Пата Даннигана, — подходит к говорит: «Покупаю». Мальчик: «Нет!» А тот снова: «Покупаю!» — и хвать кеклика. Мальчик не отдает. Данниган тянет к себе. Задушили кеклика. Мальчик плачет. Американец его возьми — и хлыстом. Тут… да что там говорить! Бог свидетель!
— Вы?
— Я вступился. А американец револьвер вытащил. Ну я его по голове… Скандал большой.
— Что и говорить!
— Теперь мне начальник никакой бумаги не даст. Приказал уезжать в Тилляу: «Сиди тихо! Нос не высовывай, пока я дело не улажу».
— Да, вам в Бухару ехать нельзя.
— Очень надо ехать. Мое тело подобно цветку в костре. Мне бы на коня и мчаться быстрее камня из пращи… Хлынул горный сель, и жилище моей души разметал по камешку. Помоги, доктор! Успокой сердце.
Иван Петрович сделал все необходимое, чтобы Мерген смог, вопреки всем препятствиям и бюрократическим сложностям, уехать в Бухару.
Чем закончилась эта поездка?
Даже в жизни самой обыденной семьи порой бывают тайны. Обстоятельства бухарского путешествия Мергена так и остались неизвестными.
Часть II
ЗЕМЛЯ СОДРОГАЕТСЯ
I
Время — сосуд происшествий, но происшествия эти обнаруживаются, когда лишь поднимут крышку.
Фарис
Вмешательство стихий в жизнь неожиданно и бурно.
Страстей кипящих
схватка.
К таким схваткам страстей, именуемых землетрясением, самаркандцы привыкли. В Самарканде подземные толчки — явление
