Мусульманский батальон - Эдуард Беляев

Именно тогда, в часы коротких бдений штурма и охраны развороченного дворца, лейтенант Турсункулов «показался» Эвальду Козлову, который вскоре станет первым командиром «Вымпела» и заберет его к себе в команду. Турсункулов закончит академию и послужит во внешней разведке… Вот и понятно, почему он, единственный из «мусульманского батальона», неизменно присутствует в документальных фильмах про «смелых чекистов при штурме дворца». В декабре 2009 года Турсункулов публично принесет афганцам свои «глубочайшие извинения за наши действия», с такой знаменательной приметой в конце: «И последнее — не держите зла…»

Заметьте, извинился лейтенант-«налетчик» образца декабря одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года, офицер, который командовал взводом, и уделом его было одно — выполнение приказа. А те, которые посылали его, мальчишку, на смерть и живы до сих пор, — помалкивают с извинениями, зато криком кричат о выполненном долге и готовности повторить все сначала, отдай им только родина приказ. Может, это и хорошо, что они не способны «повторить» — в силу своего возраста. А то бы — ой, сколько дров наломали бы кавалеристы-конники лихие. В атаку сердце рвется, а духу молвить «извини» не достает…

Над Володей Шариповым довлело чувство ответственности. Он снова вспоминает:

«За всполохами и взрывами впереди трудно было что-то разглядеть и разобраться. Перед самым подъемом на серпантин выныривает неожиданно передо мной бронетранспортер, обрызганный светом наших фар, — вроде бы из небытия. Большой игрушкой, брошенной капризным чадом, валяется. Но видно — живой: фыркает, клубит сизыми дымами, вошкается туда-сюда, рычит в потугах вырваться из плена-канала, куда угодил, спеша к подвигу и победе. Соображаю — это те, которые вопили по рации, что свалились. Четвертый экипаж Турсункулова — БТР № 013 (чертова дюжина!), в котором разместили десантом группу Щиголева».

Владимир Курилов, офицер КГБ, из того же четвертого экипажа, дополняет Володю:

«Не шибко упали — сначала даже не поняли, что кувыркнулись, не вписавшись в крутой поворот. Командир нашей машины, сержант из батальона ГРУ, скомандовал: „Быстро все выгрузились! А ты, горе-водила, давай, действуй… действуй, мать твою за ногу, не рассиживайся!“ Наверное, правильнее было бы дать сержанту указание: не залеживайся. Однако пронесло нас — мы нормально отделались, без серьезных ушибов, царапин и потерь. Стали карабкаться в гору, к дому, где уже шел настоящий бой. Наш сержант, парень молодой, легкий в беге, ланью несется, и только призывает: „За мной, ребятки, за мной!“ Мы, ребятки, и перли, не задумываясь.»

Володя Шарипов снова вступает в разговор и холодно констатирует:

— У Турсункулова из четырех машин одна была подбита. И дело-то не началось. Хорошо, что у нас пока… Мысли мои прервала эфирная трескотня в наушниках.

— Сокол, Сокол, нас подбили!..

Докладывал взводный Абдуллаев, он командовал головной машиной. Лейтенант мог и не голосить — я шел за ним, почти вплотную, и так было видно попадание — машина завертелась на месте. Обидно — поражение на виду торца дворца, пару сотен метров не хватило до места спешивания десанта. Огонь сокрушительный. Лупят гады почем зря и из всего, что у них там было. А было у них до хрена и больше. Рок навис над этой машиной, скажу я вам. Лейтенант Абдуллаев и все четыре офицера-кагэбэшника из десанта были ранены.

Со временем станут заверять, что именно из крупнокалиберного пулемета подбили БМП. Члены десанта — Швачко, Федосеев и сам Василий Праута — выскажутся однозначно: боевая машина была поражена снарядами «Шилки». Отсюда и несколько взрывов в непосредственной близости от БМП и «дополнительные» ранения и контузии бойцов. И Виктор Карпухин (БМП № 036 — вторая подбитая), вспоминая минувшие дни, неизменно будет утверждать, что, едва они спешились у самого входа, как по ним жахнул снаряд. И гостинец этот пришел к ним от Прауты, то есть «Шилки» своих «не узнали».

Владимир Федосеев, член экипажа, перенес ужас этого фатума, но создатель миловал бойца — в живых остался, ему гранатой только стопу раздробило, так что позже он мог рассказать подробно, как и что: «На подъезде к Тадж-Беку по нам открыли яростный огонь. Нашу БМП подбили. Машина начала кружиться, командир наш, лейтенант, закричал — ему перебило ноги, и приказал нам покинуть десантное отделение. Открыли дверь, выскочили, залегли, открыли огонь по дворцу. А тут как жахнет — это второй снаряд попал в нашу машину. Рвануло мощно, и — дикий грохот. Взрывной волной меня сбросило с бруствера вниз. Острая боль пронзила тело — почувствовал, как что-то теплое разлилось, потекло…»

Их временный командир (до парадного подъезда), взводный Хамид Абдуллаев, истекая кровью, продолжал командовать! По заслугам потом наградят джигита — орденом Боевого Красного Знамени.

Ротный Шарипов соображал: по серпантину афганцы недурственно пристрелялись, сволочи, малейшее промедление смерти подобно, поэтому по-наглому и — вперед. Только вперед. Подбитую машину прошел на скоростях с необстреливаемой стороны, перед ним только одна, которая входила на второй блин. Ей два кругаля, и они — на месте. Ну, отец небесный, подсобляй!

Предупредил десант, чтобы держались, и притопил. Зло ринулся, как учили в школе. Каким образом виделся мой наземный полет со стороны, не знаю, но внутри меня все закипело, когда представил раненого взводного. Обошел подбитую машину. Наблюдаю, вроде бы бойцы десантировались, залегли, отстреливаются. Судя по интенсивности огня и количеству «огневых точек», с нашей стороны потери невелики. Укрытие рядом — постовая будка. Не так уж плохо — могло быть гораздо хуже. Проносясь мимо, посигналил ребятам для поддержания духа. Остальным — циркулярно: «За мной, плавить до упора и не отставать». Передаю команду через своего «командира» — механика-водителя: патронов не жалеть, бить со всего, что есть и чего нет. Продублировал это же по ротной сети.

У последнего виража, перед самым взъездом, подошел впритык к первой БМП.

— Ну, товарищ солдат-водитель, — бормочу про себя, — давай же, парень, еще чуть-чуть, и мы…

И мы… приехали! Мощно приплыли — неслышно поощряемый мною механик-водитель влип в твердь, что на его пути оказалась. Топлю — чуть мышцы не рву — педаль тормоза. Машина кормой — на дыбки. Десант горохом ссыпался по инерции, и тут как застучало: та-та-тах! Мать честная, а это еще что за «татах» такой?

— Что там у нас?

— Лбами посталкивались, командир, шлемы бренчали. А у тебя что?

Стрельба вовсю распаляется, из дворца по нам в упор лупят. Пули ливнем по машине колотят. Рикошеты какие-то, зараза, веселенькие: сверчками — прыг да скок. Думаю: «Не хватало только еще гранатометчиков, по одному на каждую машину. Здесь нас, недвижимых, и перещелкают, как куропаток». Даю команду спешиться. Всем — стоп, к машине, залечь. Такого огня мы не ожидали, и он такой плотный, что за БМП только и можно укрыться! Охрана пристрелялась — пули все ближе и ближе к нам, все точнее пощелкивают-повизгивают. Чувство мерзкое: кажется, каждая из них — твоя, вот-вот достанет. Войдет мимолетно, беспрепятственно толкнется в ребро или в жировую прослойку, выйдет навылет, и — все. А еще морозец по коже от мысли, что нет на мне бронежилета. Нам сказали, что они другим нужнее, тем, кто идет на дворец. А я, можно подумать, — на привокзальную площадь, в шалман пивка попить собрался. Впрочем, что проку и защиты от тех пластин в жилете? Он для успокоения больше и утешения наивных. Бронежилет — чистый антураж, глянцевая обложка для укрепления психики. Серьезное оружие не держит — автомат его прошивает бесцеремонно. Каски у ребят — другое дело: действительно неплохие, западногерманские. Балашову и Карпухину жизнь сохранили.

Под огонь не полезешь, и отлеживаться не след — мне дорогу надо чистить до самых покоев дворца. Судя по огню, человек пятьдесят-шестьдесят палят по нам. У полковника Григория Бояринова ребята из кагэбэшного «Зенита» и «Грома» отчаянные, вижу, начинают попарно дряпаться поверху блина — по накату яруса. А неподалеку взрывы. Наших «Шилок».

Приказал механикам-водителям — все, что светит и светится в машинах, включить. К тому времени мы поразили все прожектора, и глаза после ярчайшего света еще недостаточно освоились с теменью. Думаю, Вася сообразит по зажженным фарам машин, где мы находимся в данную минуту, и не накроет нас снарядами. Рисковал, конечно, но Васю знал и не хотел в нем ошибиться. И Василек наш сообразил — как бабахнет! И перед самым нашим носом. Перекинул полымя на верхние этажи. Визг остервенелый и вой глушащий. А для меня эта надсадная гадская какофония — прямо симфония спасительная, героическая. Сила удара снарядов была такая, что стены дворца содрогнулись, и толчки от земли мне передались. У «Шилок» бешеная начальная скорость, и уж как даст — мурашки по коже от силищи такой. Первый раз наблюдал, как зенитки по наземной цели шпарят. Загляденье и восторг! Афганцы, думаю, давно присели на задние лапы и онемели от удалой мощи, без разбора молотящей по камню, жести, лицам и телам.