Жена Дракона - Анна Бабина

– 

Екатерина Алексеевна… Ну что вы… Не плачьте. Всё хорошо будет.

– 

Меня закопают, – прошептала, давясь слезами, Катя. – А он получит ребёнка и сделает из неё монстра. Вы слышали, что он говорит? Это же нацизм чистейшей воды… Он хочет воспитать сверхчеловека.

– 

Екатерина Алексеевна, не накручивайте сами себя. Он, конечно, со странностями, но не демонизируйте. Это не на пользу делу.

– 

Мама, почему, когда мы гуляем с папой, он не даёт мне общаться с девочками?

– 

В смысле?

Катя подняла голову и посмотрела на дочь. У неё страшно ныла шея и рябило в глазах, но со штопкой нужно было разделаться сегодня. На её взгляд, конечно, все эти вылинявшие носки, расползающиеся под пальцами, надо было давно выбросить, но Дракон был другого мнения. Он не любил расточительности, даже если дело касалось носков.

– 

Папа говорит, что им нечего мне дать. А я и не хочу, чтобы давали. Я хочу дружить.

– 

Ты, наверное, неправильно поняла папу.

«Да все она правильно поняла, – шептал внутренний голос. – Твой муж – невыносимый сноб».

Тем же вечером Катя осторожно подняла эту тему, когда, уложив Танюшу, они сели пить чай с мёдом. Дракон считал, что мёд помогает от всех болезней и поглощал его в огромных количествах. Он не хотел верить, что у Тани аллергия, и один раз Катя, страшно крича, в последний момент успела отнять у него ложку с мёдом, которым он собирался накормить дочь. «У драконов не бывает аллергии». Как она тогда не поняла, что перед ней не просто эгоист и истероид, а шизофреник и мракобес?!

– 

Танюша расстраивается из-за того, что ты запрещаешь ей общаться с девочками.

– 

Некоторые вещи стоит запрещать. Алкоголь, курение, сахар в больших количествах…

Дракон лениво помешивал ложкой чай.

– 

Что вредного в общении со сверстниками?

– 

Смотря с какими. К сожалению, мы не можем подобрать Тане подобающее окружение.

Не выдержав, Катя фыркнула, но, поймав суровый взгляд Дракона, сделала вид, что поперхнулась.

– 

Зря смеёшься, Катюша. Окружение формирует личность, тебе ли об этом не знать. Думаю, нам с тобой было бы легче, если бы ты росла в более интеллигентной среде.

Катя вспыхнула.

– 

Не обижайся, я же знаю, что не боги горшки обжигают. Но я хочу, чтобы моя дочь поднялась на самую верхнюю ступень современного общества. Чтобы она развивалась гармонично. Лишние связи становятся обузой и тянут вниз, Катюша. Люди, к сожалению, все же делятся на круги и сорта. Это – люди не нашего с Танюшей круга.

– 

Я все жду, – с холодным звонким бешенством проговорила Катя, – когда ты заговоришь про сверхлюдей и тем самым окончательно распишешься в нацизме.

Она неловко встала, едва не опрокинув стул.

– 

Нет нужды оскорблять меня, Катюша. Это от бессилия, конечно, но тебя не оправдывает. Учись владеть собой.

Дракон зачерпнул ложечкой мёд и, довольно сощурившись, отправил его в рот.

– 

Врача не нужно? – коротко спросил пристав у Ирины, глядя на рыдающую Катю.

Молодой парень, с простым деревенским лицом в веснушках и с неудачно подстриженными рыжеватыми волосами, весь был – сплошная неловкость, мучительно краснел, когда приходилось заглядывать в дамские сумочки, постоянно заикался, грыз ногти и не знал, куда деть большие рабочие руки. Он весь был – противоположность Дракону, совсем «не его круга», и все же – странное дело! – человеческого в нем оказалось в разы больше.

– 

Не стоит, спасибо. Сейчас пройдёт.

Но не прошло. Слезы не заканчивались. Они капали Кате на руки и на пальто, на скамейку, на пол. В них было столько горечи, что, казалось, они должны прожигать дыры. Ирина терпеливо сидела рядом и тихо что-то говорила. Катя не слышала. У неё в ушах скороговоркой звучали реплики из зала суда. Они будто записались на невидимую пленку у неё в мозгу и прокручивались туда-обратно без перерыва. Наконец, слезы иссякли. Плёнка закончилась, шипя, пошёл ракорд.

28

Мама всегда чувствовала Катю. Она как знала, что Таня заболела, и Катя валится с ног, воюя с Драконом и пытаясь вызвать врача. Традиционной медицины он не любил и боялся, врачей называл шарлатанами и взяточниками, а себя выдавал за знатока народного лечения, способного исцелить любую болезнь.

Мама будто знала, что ночью над Катиной головой промчалась гроза – не только в переносном, но и в прямом, фарфорово-осколочном смысле слова.

Она ощущала, как Катя костенеет на матрасе под пледом, сцепив намертво ресницы, чтобы не выпустить слезы наружу, а они уже бегут по щекам и затекают в уши.

Мама брала старый дисковый телефон, закрывалась в своей комнате и набирала Катин номер. Она принципиально не звонила по мобильному: для спокойствия и равновесия ей нужно было ощущать в руках нагретую пластмассовую трубку, пахнущую папиным одеколоном, в которую за долгие годы выболтали столько секретов, что хватило бы на целый роман.

В этот раз Мама звонить не стала. Она прилетела на самолете в ночь перед судом и в семь утра появилась на Катином пороге. Папа, Катя и Таня спали, когда над их головами, взрезав утреннюю тишину, пронёсся звонок. Не успев проснуться, Катя облилась потом. Это Дракон, и он идёт убивать – по-иному быть не могло. Но, поразмыслив секунду, она поняла, что звонок не драконий – настойчивый и наглый, а знакомый с детства, честный и добрый, столько раз слышанный в далеком уральском городе.

Катя не бросилась Маме на шею: боялась разрыдаться. Она и так размякла, но уже потом, а на заседании держалась молодцом, даром что ничего не поняла.

Катя даже не разглядела маму толком. Механически взяла пальто, кокетливую шляпку с мехом (вязаных шапок Мама не признавала), сумочку. Сварила Маме кофе и сделала бутерброд – молча, словно боясь разрушить видение…

И вот теперь, после суда, она летела домой, не разбирая дороги, как в детстве после особенно тяжелого школьного дня. Она бежала к Маме в объятия, сладко пахнущие духами «Пани Валевска» – рассказать, пожаловаться, поплакать. Мама открыла дверь за секунду до звонка, словно стояла за ней всё время, пока дочь была в суде. Она остановилась прямо под лампочкой, не прикрытой плафоном, и Катя пошатнулась, заметив, как Мама постарела.

В те месяцы, когда она жила в П. после побега, ей было не до маминых морщин: все мысли занимали когтистые драконьи лапы. Мама была рядом – и этого хватало, чтобы жить.

И вот теперь Мама замерла в лучах безжалостного электрического света, который стекал по её упавшим плечам, обтянутым безупречно отглаженной шёлковой блузой. И скулы остались прежними высокими скулами, и разрез глаз абсолютно мамин, и зеленое пламя полыхало в них как раньше, но все же что-то было не так. Какой-то неуловимый пугающий подвох. Дело даже не в сетке мелких морщин, которые Кате хотелось стереть движением руки, и не в