Любовь, или Кошка на окошке - Алина Кускова

— Как она страдала! — укоризненно прокричал он вслед вырвавшейся на свободу кошке.

Матильда умчалась в сторону кухни. Женька благоразумно предпочла не высовываться из туалета и навести там порядок.

— Зачем вы ее оставили здесь?! — Пока Женька убирала, внук Ольги Геральдовны ходил мимо нее по коридору, сложив за спиной руки. — И где вас черти носили?!

— Меня где носили?! — возмутилась Женька. — Это вы шлялись неизвестно где! И неизвестно с кем!

— Да будет вам известно, я ходил на концерт с вашей подругой Колокольцевой!

— Ах, какая прелесть! Странно, что сейчас вы без нее!

Женька побежала за пылесосом, схватила его и принялась собирать конфетти.

— Я без нее, потому что…

— Я ничего не слышу, пылесос гудит. И ничего не хочу слушать. Мне не нужны ваши оправдания.

— Мои оправдания?! — возмутился Евгений и, выхватив у Женьки пылесос, стал убирать мусор сам. — Это вы во всем виноваты! Сами забыли кошку, сами навязали мне эту гопницу…

— Гопницу?! — не смогла сдержать радости Женька.

Она села на телефонную тумбочку, отодвинув в сторону аппарат, и, положив ногу на ногу, принялась наблюдать за действиями Евгения.

— Да потому что я впервые хожу в концертный зал с девушкой, которая там предпочитает спать!

— Что? — притворилась Женька, которой жутко захотелось, чтобы он все это повторил. Именно с такой интонацией, именно с такой обидой и горячностью. — Не слышу.

— Ваша подруга спит, слушая Дебюсси, Грига и Чайковского. И ко всему прочему, этот великий композитор у нее ассоциируется с чаем!

— Ах, какая беда! — рассмеялась Женька. — Прям бедствие мирового масштаба — уснуть на концерте. А может быть, у нее бабушка при смерти. И бедная Колокольцева перед тем, как идти к вам на свидание, всю ночь просидела в больнице перед кроватью умирающей!

— Что, правда, что ли? — Евгений остановился и выключил пылесос.

Женька была готова сама себя убить за эту выдуманную историю про доброе сердце Колокольцевой, у которой этот орган предназначался исключительно для перекачки крови по здоровому и не обремененному чувствами организму. Потому что у Романовского был такой виноватый взгляд, словно это он бросил умирающую бабулю, Колокольцеву и всю больницу целиком.

— Неправда, — вздохнула Женька, забирая у него пылесос и относя в кладовку.

— Нет, Евгения. — Евгений пошел за ней. — Вы мне так и скажите, что у Зайки, то есть Зойки, была уважительная причина спать. Скажите честно! Ничего не утаивайте.

— Честно? — хмыкнула Женька. — Ладно, тогда слушайте. Зайка терпеть не может классическую музыку. Она под нее всегда спит.

— Тогда зачем она пошла со мной?

— За тем, что последует после концерта.

— Знаете, Евгения, вы отвратительная подруга, — сморщился Евгений.

— Знаете ли, Евгений, вы — отвратительный сожитель, — не осталась в долгу Женечка.

— Кто? Я — кто?! Да как вы можете…

— Мы живем в одной квартире? — принялась объяснять непонятному типу Женька.

— Ну, допустим.

— Допускать будет учитель геометрии. Да или нет?

— Да.

— В соседних комнатах?

— Да.

— Тогда получается, что мы живем вместе — сожительствуем.

— Не вздумайте привести такой аргумент моей бабуле! — рявкнул Евгений.

— Да уж, такой перспективе она не обрадуется, — усмехнулась Евгения. — Хотя кто знает?

— Вы о чем?

— Вы, Евгений, тормоз.

— А вы, а вы… Ты знаешь кто?!

— Стоп! — Женька приблизилась к нему вплотную. — Стоп!

— Или что? — прищурился он, сжимая кулаки.

— Или я вас сейчас поцелую.

Произошло то, чего Женька и добивалась. Евгений от неожиданности обмяк, на его раскрасневшемся лице заблуждала странная улыбка, глаза округлились… Глаза у него были поразительные. Именно они поразили Женьку в самое сердце, когда она посмотрела в них. Только она все это поняла потом, спустя время, данное ей судьбой на раздумье.

— Но в одном вы правы, — кивнула она, отходя от него. — Пора нам перейти на «ты», как мы уже это пытались сделать. Только мирным путем и без оскорбления достоинства каждого из нас.

Евгений кивнул. Открыл рот, чтобы что-то сказать. Понятно, что не предложение делать о скором замужестве, но все-таки что-то ценное собирался произнести. Это было видно по его сосредоточенному лицу…

На кухне послышался грохот посуды.

— Матильда! — закричали оба и побежали к ней.

Кошка продолжала хозяйничать, нервничая от того, что ее отпустили, но накормить не накормили. И миска для воды стояла пустая.

— Это не кошка, — возмутилась Женька, — а троглодит какой-то! Она только и делает, что ест. Может быть, у нее глисты?

— Глисты у вашего рыжего друга! У твоего, вернее. Матильда проверяется у ветврача каждый месяц. Бабуля поддерживает ее здоровье в полном порядке. Оно крепче нашего с вами…

— Подождите! То есть подожди. Ты что-то сказал про моего рыжего друга? Разведка доложила? Гаврик насплетничал?

— А что, скажешь, что такого не было? И вы с рыжим в обнимку не шли через весь наш двор?!

— О, какие наблюдения! — Женька обомлела, достала из сковороды кошку и опустила ее на пол. Сковороду сунула Евгению и направила его с ней к мойке. — И кто же шпионил за нами? Вы с Колокольцевой спали, слушая Чайковского…

— Я не спал. Но и не видел. Народ говорит. Народу рот не заткнешь!

— Народ! — Женька побежала в свою комнату и вышла на балкон. — Гавриил! Иди сюда!

— Не ходи, Гаврюха! — прокричал за ее спиной Евгений. — У нас семейная, сожительская ссора!

— Счастливые вы, ребята, — вздохнул сосед, тут же возникая перед ними, поднимаясь в полный рост. Он, оказывается, сидел на дверном порожке и медитировал. — Ссоритесь! Сожительствуете!

— Что вы наделали?! — прокричала Женька, гневно оборачиваясь к Евгению. — Завтра весь двор будет говорить, что мы с тобой живем!

— Мы живем в одной квартире?

— Ну, допустим.

— Допускать будет учитель геометрии. Да или нет?

— Да.

— В соседних комнатах?

— Да.

— Тогда получается, что мы сожительствуем.

— Не вздумай привести такой аргумент Ольге Геральдовне!

— От меня-то что надо? — тоскливо поинтересовался Гавриил.

— Ничего, — отмахнулся Евгений.

— Ничего, — повторила Женька. — Только ничего никому больше не рассказывайте.

— А мне некому рассказывать, — развел руками сосед, — даже если бы я сильно этого захотел.

Женька поубавила пыл и вздохнула сопереживательно.

— Что, опять кондитерша?

— Снова и снова я у ее дома, — развел руками Гавриил. — Может быть, мне опять начать писать стихи?