Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2. - Дмитрий Волкогонов

Как Брестский мир 1918 года был преступлением боль­шевиков, так и потенциальная возможность еще одного такого „соглашения" лежит на совести „ленинского По­литбюро".

Сотни тысяч, миллионы архивных дел ЦК КПСС, КГБ свидетельствуют: "ленинское Политбюро" и после смерти его основателя во имя достижения цели не гнушалось никакими, даже самыми грязными, средствами. Достаточно вспомнить, что партийная верхушка, поставленная в кри­тическое положение фашизмом, обратилась за содействи­ем к церкви (которую буквально до этого уничтожила), к ученым, конструкторам (которые были в числе мно­гомиллионного „населения" ГУЛАГа), к еврейской обще­ственности (которая испытала весь ужас советского анти­семитизма). Когда нацистский враг был повержен, верный ленинец счел, что еврейской общине было сделано слиш­ком много уступок. На своем заседании 8 февраля 1949 года Политбюро решило:

„…принять предложение правления Союза советских писателей (т. Фадеева):

а) о роспуске объединений еврейских писателей в Москве, Киеве и Минске;

б) о закрытии альманахов на еврейском языке „Геймланд" и „Дер Штерн" (Киев)". А дальше террористиче­ская машина уже пошла по накатанной колее.

Правда, сила Сталина была уже столь беспредельна, что часто он даже не прибегал к камуфляжу решения Политбюрю. Оно всегда было „за", если вождь хотел чего–либо. Сталин счел нужным, чтобы Молотов вместе с Риббентропом 23 и 28 августа, 28 сентября 1939 года, 10 января 1941 года подписали целый пакет „секретных дополнительных", „доверительных" „разъяснений к секрет­ному дополнительному протоколу", по которому произо­шел циничный преступный дележ целой группы стран. Из всего Политбюро кроме Сталина лишь Молотов был посвящен во все эти тайны. В данном случае персона вождя выступала олицетворением того же „ленинского Политбюро"… Нередко во время многочасового ночного хмельного застолья у Сталина рождались мысли, идеи, планы, которые он высказывал своим сановным собутыль­никам. Те дружно соглашались, поддакивали. Маленкову лишь оставалось назавтра „мудрое решение" оформить как „постановление Политбюро".

На счету „ленинского Политбюро" под руководством Сталина множество преступлений. Но есть одно, которое особо выделяется своим изуверством, цинизмом и жесто­костью. Речь идет о решении Политбюро от 5 марта 1940 года. Приведу в сокращении этот документ. У меня с ним связаны особые воспоминания, ибо именно мне и еще трем членам президентской комиссии удалось оты­скать в залежах цековских сверхсекретных архивов этот потрясающий до ужаса документ. Приведу лишь часть его.

„1. Предложить НКВД СССР

1)  дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 человек — бывших польских офицеров, чиновни­ков, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, охранников и тюремщиков;

2)   а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 000 человек — членов различных контрре­волюционных шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, чиновников и перебеж­чиков — рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела.

II. Рассмотрение дел провести без вызова арестован­ных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения…"

Прочитав десятки страниц этого дела, хранившегося в „Особой папке"* архива Политбюро, я действительно испытал потрясение. Это были даже не „военнопленные". Ведь Польша не вела с нами войну в 1939 году… Мысль спотыкалась на словах: к „высшей мере наказания"… На­казание — за что? „Ответы" Политбюро чудовищны по своей бессмыслице и жестокости.

Я не мистик, но почему-то бросились в глаза детали: протокол № 13 от 5 марта 1940 года. Ровно через 13 лет, именно 5 марта, не станет самого кровавого ленинца.

Стенограммы обсуждения вопроса о расстреле поля­ков не существует. Вопрос решался устно, вербально. Но выдержку из постановления Политбюро я в книге привел.

Стоит добавить, что, хотя советская сторона до конца пыталась скрыть злодеяния Сталина, Берия и других боль­шевистских руководителей, с документами о расстреле поляков были знакомы все основные лидеры СССР. На­пример, Хрущев ознакомился с делом в марте 1959 года, Андропов — в апреле 1981 года. Были эти документы и у помощников Горбачева (в частности, у В.И.Болдина) в апреле 1989 года, видимо, для ознакомления генсека. И тем не менее все утверждали, что документов этих не существует.

Имеется около десятка различных постановлений По­литбюро, начиная с 1971 года, направленных на то, как скрыть, закамуфлировать дикое преступление. К этому сокрытию причастны Брежнев, Андропов, Черненко, Гро­мыко и другие партийные бонзы, в том числе и некоторые здравствующие поныне.

Добавлю, что личным решением Сталина осуществле­ние чудовищной „миссии" по реализации решения Полит­бюро было возложено на Меркулова, Кобулова, Баштакова (начальника 1-го спецотдела НКВД СССР). Возможно, это одно из самых страшных решений высшей партийной коллегии.

В архивах Политбюро есть множество документов, издание которых способно создать объемную фотографию этого большевистского органа. Многие заседания Полит­бюро или Центрального Комитета — это потрясающие спектакли ортодоксальности, невежества, полицейщины, мракобесия, фарисейства. Особенно в 20—50-е гады.

Как известно, уже после разоблачения Сталина на XX съезде в высшем эшелоне партии шла глухая борь­ба сторонников классического сталинизма и людей, пы­тавшихся его сохранить, так сказать,в „либеральном" виде. В конечном счете все это вылилосьв осуждение так называемой антипартийной группы в составе Маленкова, Молотова, Кагановича, Булганина, Первухина, Шепилова и некоторых других деятелей.

Пленум, где судили Молотова сотоварищи, состояв­шийся в июне 1957 гада, шел несколько дней. Стенограмма заседания, конечно, абсолютно засекреченная и состоящая из 344 страниц, — уникальный документ, анатомирующий как мораль коммунистов, так и нравы членов Централь­ного Комитета, раскрывающий фанатичный догматизм чле­нов партийного ареопага и полицейское мышление по­давляющего числа его членов. Чтобы лучше представить, что такое „ленинское Политбюро", его секретари и члены ЦК, я просто приведу несколько крошечных фрагментов из огромного тома стенограммы пленума.

Г.К.Жуков, обвиняя Кагановича и Молотова в репрес­сиях 1937—1938 годов, зачитал документ, согласно кото­рому эти лица (разумеется, вместе со Сталиным) дали санкцию на расстрел 38 679 руководящих работников, деятелей культуры, военачальников.Эти люди на списках заранее определяли своими резолюциями меру наказания (расстрел), а Военная коллегия лишь формально исполняла свои обязанности. Жуков привел пример, когда лишь в один день — 12 ноября 1938 года — Сталин и Молотов дали указание на расстрел 3167 руководителей!

Таковы были члены „ленинского Политбюро"… Член ЦК Дуров рассказал, как многих партийных секретарей вызывали в Центральный Комитет партии к Маленкову, а при выходе из его кабинета их тут же арестовывали. Так были схвачены секретарь ЦК Кузнецов, Председатель Совета Министров РСФСР Родионов, секретарь Ленинг­радского обкома КПСС Попков, секретарь Саратовского обкома Криницкий, нарком связи Берман и другие руко­водители. После встреч с Маленковым были арестованы секретарь ЦК Белоруссии Гикало, секретарь Тульского обкома Сойфер, секретарь Ярославского обкома Зимин, секретарь Татарского обкома Лена и другие люди. „Штаб" партии не только организовывал террор против собственного народа, но и сам был органом политической полиции.

Хрущев, полемизируя с Маленковым, напомнил, что квартиры (находящиеся в одном доме), в которых жили он сам, Маленков, Булганин, Тимошенко, Буденный и другие военачальники, были снабжены подслушивающими устройствами, которые установили спецслужбы. За все­ми следили.

Но на пленуме никто не возмутился, что практически все первые лица государства находились под полицейским надзором! Центральный Комитет партии, демагогически рассуждавший о „самой высокой демократии в мире", счи­тал обычной нормой шпионские порядки, которые суще­ствовали в стране, „идущей по пути Ильича"…

Но даже в обстановке, когда кровь могла застыть в жилах при упоминании подробностей диких беззаконий сталинского режима, такие члены высшего партийного анклава, как Каганович, заявляли на пленуме 1957 года:

— Я любил Сталина, и было за что любить — это великий марксист… Мы должны им гордиться, каждый коммунист должен гордиться… Мы развенчали Сталина и незаметно для себя развенчиваем 30 лет нашей работы…

Ленинизм в сталинской форме стал частью советской натуры, глубоким фанатичным мировоззрением, обычной методологией мышления и действия. В этом, в частности, проявилось в огромной степени процветание догматизма в партии и стране. А по тропе догматизма самый короткий путь к диктатуре.