Здравствуй, Никто - Берли Догерти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день, проезжая бесконечную череду маленьких французских городков, мы мучились дикой головной болью, и все время приходилось напоминать себе, что уличное движение здесь другое, чем в Англии, — правостороннее. Я представлял, что подумает Элен, когда узнает, что я погиб во Франции под машиной. Шевельнется ли в тебе хоть толика сожаления, гордячка Нелл? Екнет ли хоть на секунду сердце у этой ледышки? Ночи стояли душные — не заснуть. Я весь обгорел, к тому же седло зверски натирало. Длинные французские булки застревали поперек горла. В каждой встречной девушке мне виделась Элен.
Я купил три открытки: для отца, для мамы и для Джил.
Здравствуй, Никто.
Я попросила:
— Бабушка, расскажи мне о том, как ты была маленькой девочкой.
Несмотря на то, что на улице стояла прекрасная погода, в комнате было темно — шторы задвинуты, чтобы солнечные лучи не проникали внутрь. Знаешь, Никто, я ненавижу духоту, всю жизнь ненавидела.
— Девочкой? Зачем тебе это? Я хотела во всем разобраться, выгрести пыль изо всех темных уголочков.
— Ты жила в Шеффилде? Она вдруг захихикала.
— Я жила в шкафу.
Я припомнила, что она когда-то уже говорила мне это. Давно, когда я была еще малышкой, я слышала от нее эти слова, но тогда я не стала расспрашивать, что она имела в виду. Я молча ждала продолжения. Слышно было, как дедушка, насвистывая, подстригает живую изгородь во дворе.
— В те времена мало кто мог позволить себе детскую кроватку или колыбельку, но и в шкафу было ничуть не хуже.
Я задумалась. Может быть, и мне придется так поступить, надо только будет выложить дно мягкими вещичками.
— А что? Чудесная кроватка, а как удобно! Если, например, я плакала слишком громко, или если к нам на кухню приходила хозяйка, матери достаточно было только задвинуть ящик — и нет меня. В самом деле, очень ловко придумано. — Она снова рассмеялась тоненьким детским смешком, казалось, что смеется маленькая девочка, а не семидесятилетняя старушка.
— Но ведь на самом деле она никогда так не поступала, правда?
Бабушка строго на меня посмотрела.
— Ты, может быть, думаешь, что у нее не было мужа? Ошибаешься, она была обвенчана с дворецким. Беда в том, что она не имела права рожать ребенка, пока находилась в услужении, иначе ее бы уволили. Поэтому меня держали в секрете.
— Но ведь она не закрывала тебя в шкафу?
Бабушка прикрыла глаза, сцепила руки на груди, задумчиво опустила голову и продолжала почти шепотом:
— Да, я все прекрасно помню. Полки, заставленные чугунными горшками. Звуки шагов, шелест юбок, голоса. Помню солнечные лучи, проникающие сквозь щель, они то исчезают, то появляются, вот так! — Ее руки танцевали в воздухе, ресницы подрагивали. — Вдруг толчок, скрип, и я еду наружу. Чувствую душный сладковатый запах кухни.
— И ты не боялась?
— Я слишком маленькая была, — тихонько промяукала бабушка. — И потом, я люблю темноту.
Я спустилась вниз, к дедушке. Хотела помочь ему сгребать ветки, но он сказал, что сам справится. Я сидела на крыльце и смотрела, как он работает, шумно кряхтя, переводя дыхание каждые пять минут.
— Бабушка заснула, — сказала я.
— Так точно, она теперь, должно быть, до чая проспит.
— Почему бы тебе не попробовать вывести ее во двор, посидеть на свежем воздухе?
— Захочет — спустится. Кто знает, может быть, завтра она будет скакать бодрая, как воробушек. Но когда она задумается, ее ничем не расшевелишь.
— А что, мама никогда не заходит к вам?
Дед крякнул и покраснел, продолжая сгребать ветки. Жаль, что он не позволил мне помочь ему. От свежеподстриженных кустов долетал сладковатый запах.
— У нее своя голова на плечах. Вообще-то, бывает, заходит, когда есть настроение.
— А когда она вышла замуж за отца, вы одобрили ее решение?
Видишь, Никто, я решила разузнать всю подноготную. Раньше я не решалась задавать такие вопросы. Дед, тяжело дыша, облокотился на метлу и вытер пот со лба.
— Нам казалось, что они — довольно странная пара. Он не очень-то общительный, а она, наоборот, живая, энергичная. Элис всегда стремилась учиться, развиваться, ну и все такое. Ее, должно быть, подкупило, что твой отец работал в университетской библиотеке, и ей казалось, что это потрясающее занятие. Но в конечном счете он ей здорово отравил жизнь.
— Как это? — Наверное, это было предательством — поддерживать такой разговор, но я так хотела узнать всю правду, что старалась об этом не думать. — По-моему, отец обожает маму.
— Что есть, то есть. Он для нее все готов сделать. Не любит беспокойства, вот и слушается ее во всем. — Дедушка довольно засмеялся. — Но он ей действительно здорово отравил жизнь, в смысле танцев.
— Из-за танцев?
Он яростно заработал метлой, расчищая дорожку от веток. Я соскочила с крыльца и пошла следом.
— Твоя мама обожает танцевать. Не знала? Девчонкой она порхала по дому, как маленькая феечка. — Он снова радостно рассмеялся каким-то своим воспоминаниям. — Бегает и крутит над головой ленточку, или шарфик, или веревочку, да что угодно. Бывало, что в туалете бумаги отмотает или из газеты лент нарежет. Ну в общем. А с отцом твоим они в джаз-клубе познакомились. Он на рояле играл — подрабатывал по вечерам. Элис частенько туда наведывалась с подружками. Потанцевать она любила. И танцевала, надо сказать, неподражаемо. Поэтому-то он и запал на нее, не иначе.
Я представила: отец за роялем в одной рубашке наигрывает рэгтайм, а мама… Нет, этого я не могла представить.
— И как же он отравил ей жизнь?
— Точно не знаю… Но судя по всему, сразу после женитьбы он топнул ногой и запретил ей ходить по клубам. Честно скажу: ни до, ни после этого он ничего подобного не совершал. Твой отец, ты ведь знаешь, очень скромный человек. Наверное, ему казалось, что она выставляет себя напоказ перед всеми. Жена все-таки.
— Мне никто не рассказывал…
— Ну ясно, ясно. — Дед засмотрелся на барахтающихся в пыли воробьев, которые, должно быть, чего-то не поделили. — Дети очень многого не знают о своих родителях, так всегда бывает. — Он взмахнул метлой, и воробьи упорхнули на другой конец двора. Дед замел последний листок и отряхнул руки о штаны. — Часто так бывает: женятся люди и думают, что теперь-то для них откроется новый мир. А получается наоборот. Старый мир — и тот закрывается.
Он оттащил мешок на задний двор и высыпал в кучу уже собранных веток и листьев.
— Сейчас не разгорится, должно подсохнуть сначала, — проворчал он. — К тому же, лучше зажигать костер вечером. Приятно спокойно посидеть на бревнышке, поглядывая, как дымок закручивается к небу. Нет ничего приятнее, чем запах древесного дыма. Знаешь, Элен, когда я сижу тут один, а кругом никого, только мошкара, ко мне иногда выходит лягушка и садится рядом, ну вот прямо как ты сейчас, совсем близко к огню. Сидит себе, глазками моргает, кадыком шевелит и смотрит прямо в огонь, так что он у нее в зрачках отражается. Словно думает о чем-то, совсем как я! Не видел бы своими глазами, не поверил: ведь от костра идет такой жар! — Он покачал головой. — Да, очень странная лягуха, ничего не скажешь.
— Ладно, дед, мне, наверное, уже пора, — оторвала я его от размышлений. Хотя уходить не хотелось. С дедушкой всегда так хорошо.
— Элен… — он склонился ко мне и поцеловал на прощание. — Этот парень, он женится на тебе?
Я отвела взгляд.
— Нет, не женится. Я не хочу выходить замуж.
— Он неплохой парнишка, но еще зеленый. Рано вам, обоим еще рано.
— Знаю. Я уже все решила.
Он проводил меня до калитки, по дороге подбирая оставшиеся обрезанные веточки, словно собирая букет цветов.
— Элен, я знаю твою маму. Боюсь, она тебе житья не даст. Так что помни: если что, то ты с ребеночком… Конечно, у нас не дворец, но я был бы очень рад.
Я кивнула.
— Мы тебе всегда рады. Не забывай этого.
Длинный был сегодня день, мой милый Никто. Мы словно прошли много-много миль по неизведанным местам. И, знаешь, мне кажется, что я стала немножко ближе к своей матери. Но путь еще очень долог, и еще слишком много вопросов, на которые у меня нет ответов.
Оглядываясь назад на то, что случилось во Франции, можно было, конечно, оправдаться, свалив все на обстоятельства. Но я не хочу оправдываться.
Мы были в пути уже более двух недель. В тот день, когда это началось, мой велосипед просто довел меня. На заднем колесе появилась восьмерка, и шина с мерзким скрипом терлась о крыло. Цепь постоянно соскакивала, весь день мы перли в гору, обгоревшие, как черти, к тому же задница жутко болела. Мы решили отыскать велосипедный магазин, а когда нашли, он оказался закрыт, потому что был понедельник. Мы сидели на бордюре тротуара и жевали багеты.
За две недели я так натер себе десны корками, что сейчас ел только мякиш. Да, самому мне эту развалюху не починить. Спицы разболтались. Некоторые даже прошли сквозь обод и прокололи камеру. Скорее всего, кто-то наступил на заднее колесо на последней стоянке, пока мы спали. Персиг в «Дзэне» называет такие ситуации «испытаниями смекалки». Я мог бы подобрать выражение покрепче. От Тома никакого толка нет. Он только мог предложить взвалить велики на попутный грузовик и отправиться домой. В конце концов мы добрались до палаточной стоянки и два часа провозились, устраиваясь на ночлег. После чего я все же решил вплотную заняться своим задним колесом. Одна спица намоталась на ось, три висели, а оставшиеся десять, казалось, готовы отвалиться в любую секунду. В общем, два дня надо сидеть и чинить, не меньше. Но, как ни странно, я был абсолютно спокоен.