Ангел-хранитель - Ирина Глебова

Анна и Василий тихо разговаривали, сидя у кровати спящей малышки. Они были одни – кормилицу и няню отпустили отдыхать.

– Проще было бы ребенка убить. Но – и сложнее. Насильственную смерть можно определить: вдруг бы Берестовы согласились на вскрытие…

– Может быть и по-другому, Вася, – Анна глянула на малышку, улыбнулась. – Не так-то просто убить ребенка. Эти Коробовы все-таки молодые люди, воспитанные, религиозные, наверное. Не решились живую душу погубить. В этом для них кроется как бы и моральное оправдание: девочка-то жива…

– Возможно, и так, – согласился Лобанов. – Скорее всего, этого мы никогда не узнаем. А вот что мы можем узнать и должны – кто и почему направил служанку Коробовых к нам?

– Как же мы узнаем? У нас нет детей, мы мечтали о ребенке – это знали многие. У меня на работе, в больнице, например. Я ведь не скрывала.

– Вот с больницы, Анечка, ты и начни поиск. Я об этом уже думал! – Василий прошелся по комнате. – И вот какая логическая цепочка выстроилась: нужен был на подмену другой младенец – умерший своей смертью. Где же такого искать, как не в больнице для бедных.

– Да, у нас часто умирают и роженицы, и детки – от истощения да болезней… Бог мой, Вася, но ведь это так страшно – мертвого ребенка брать на подмену!

– Успокойся, дорогая, успокойся… Все это произошло буквально на днях. И если в твоей больнице, ты сумеешь об этом узнать, не сомневаюсь. Причем даже уверен, что именно там – к тебе ведь ниточка тоже из больницы тянется.

– Вася… Я вот что подумала. И смерть того, другого ребенка, и подмена должны были происходить в один день – тот самый, когда служанка Коробовых принесла нам нашу малышку. Я завтра же наведу в больнице справки.

В тот день, о котором говорила Анна, в больнице скончалось трое младенцев – две девочки и мальчик. Две девочки… Анна поняла, что ей нужно увидеть документы – заключения врачей, справки о родителях. Она быстро придумала предлог: одна родившая недавно женщина хочет подать прошение о пособии на ребенка-инвалида, просит дать ей справку. Анечку Лукашову-Лобанову знали в больнице более десятка лет, никто и не подумал усомниться в ее словах. Она получила доступ к документам и скоро знала, что одна из умерших девочек не была новорожденной – ей шел уже третий месяц, она родилась с сильной травмой головы и чудом прожила свой недолгий срок. Ее, конечно же, на подмену взять не могли.

Вторая девочка родилась накануне, а умерла в тот самый день! Ее мать привезли из ночлежки без сознания, а когда женщина очнулась, ребенок уже умер. В тот же день роженица совершенно незаметно куда-то исчезла, оставшись безымянной. В справке написано было лишь: «Женщина 16–17 лет, крайне истощенная»

Когда Анна прочитала эту скупую запись, у нее заболело сердце. Обездоленное существо, сама еще дитя! Так ко всему прочему, у нее еще и мертвого ребенка крадут!

Впрочем, остановила сама себя Анна, у нее ли? Хорошо бы проверить, убедиться. Два дня она вела осторожные разговоры вокруг да около – с сестрами, няньками, уборщицами. На третий день в приемном покое пожилая прибиральщица сама заговорила с ней.

– Какое вы доброе дело сделали, Анна Дмитриевна! Господь вас наградит! Брошенного ребенка взять, это не каждый на такое способен.

– Спасибо, Авдеевна, на добром слове.

– А я тут давеча как раз говорила одной женщине: какая нищенка или гулящая и не хочет дитя, а рожает, а добрые люди хотят, да не судьба. Вот и у нас Анна Дмитриевна Лобанова с мужем – обеспеченные, образованные люди, какое б воспитание хорошее могли б предоставить дитю, а вот – Бог не дал…

– Так и сказали?

– Да. Или зря болтала? – испугалась прибиральщица.

– Нет, Авдеевна, ничего, – успокоила ее Анна. – Может, как раз ваши слова до Бога и дошли… А когда разговор-то этот был?

– Во вторник минувший, – припомнила Авдеевна. – Я ведь ей почему про нищих да гулящих говорила? Потому как раз, что девчонку молоденькую из ночлежки привезли. Она родила девочку, а зачем ей-то ребенок нужен?

У Анны сильно забилось сердце. И даже голос слегка дрогнул, когда она спросила:

– Это какой ребенок? Что умер потом?

– Да, он. Может, и лучше, что помер. Что бы та бедняга с ним делала. А то работает – я как раз случайно видела на соляных складах эту Глашу.

– Значит, вы с той женщиной разговаривали, когда ребенок у Глаши уже умер?

– Нет, еще живой был. Хотя доктор сразу сказал: не жилец, скоро помрет. Я той женщине так и сказала: если выживет младенец – вот и помогите им.

– О чем это вы? – не поняла Анна. – Какая помощь?

– Так ведь та женщина сюда пришла от каких-то своих богатых господ. Говорит: «Мои господа хотят помочь какой-нибудь матери с младенцем – бедным, одиноким…» Она сюда в приемный покой пришла, а я ее к главному врачу направила. Она потом и пошла, но долго со мной говорила.

– Интересно… От каких господ – не сказала?

– Нет… Сама, видно сразу, не из господ, а в услужении у них. Молодая, но не слишком. Востроносенькая, кудряшки завитые.

Когда Лобановы сложили все сведения, собранные за последние дни, у них сомнений не осталось: их приемная дочь – княжна Берестова. И Анна дрогнувшим голосом спросила у мужа то, что должна была спросить:

– Что же будем делать, Вася? Может, заявим в полицию?

Он улыбнулся печально, покачал головой:

– Я каждый день об этом думаю. Но, Аннушка, чего мы добьемся? Скорее всего – шишек на свою голову, если не хуже. И даже неоспоримое доказательство – родимое пятно – опытные адвокаты смогут объяснить случайным совпадением. Нужно нам это? А девочке? Не окажется ли ее жизнь под угрозой?

Анна подошла к ширме над дверным проемом, заглянула в соседнюю комнату, где кормили девочку. Оглянулась с сияющими глазами:

– Нет! Ничего не нужно! Это наша дочь!

Василий Николаевич тоже подошел, обнял жену, глянул через ее плечо в комнату:

– Наша… А все угрозы от нее мы отведем…

15

Лобановы спешно уезжали. Куда – об этом старались говорить как можно меньше. Объясняли свой отъезд просто: пусть их дочь не знает о том, что она им не родная. Останься они здесь – непременно кто-то проговорится, ребенок услышит… А на новом месте никто не будет знать, что девочка – приемная.

Люди понимали их, соглашались: да, это верное решение. Об истинной причине знали только Лобановы.

– Пока Коробовы знают, у кого растет девочка, над ней висит дамоклов меч. Если уедем отсюда – они не станут нас искать. Во-первых, придется объяснять: зачем? А это для них опасно. А главное: коль нет ребенка в поле зрения – то словно бы и совсем нет. Это психология.

– А помнишь, Вася, когда служанка принесла нам девочку, она сказала что-то вроде: «Наказано было отдать в приют, а я решила отдать хорошим людям».

– Помню, Анечка… – Василий Николаевич задумчиво покачал головой. – Я думал об этом. Возможно, она и в самом деле ослушалась наказа – пожалела ребенка. В этом случае она, конечно, хозяевам своим правду не сказала.

– Значит, Коробовы могут и не знать, что Аленушка у нас?

– Могут и не знать… И даже никогда не узнать, если служанка станет молчать. А если нет?

– Ты совершенно прав, дорогой. Коль мы наверняка ничего не знаем, надо уезжать. Главное теперь – ее безопасность.

Анна держала дочь на руках. Василий наклонился, щелкнул пальцами. И девочка улыбнулась ему во весь свой беззубый ротик.

Документы на удочерение девочки были уже все оформлены. Малышка была записана Еленой Васильевной Лобановой. Над именем думали не долго. Анна предложила:

– Пусть она носит имя своей матери. Это будет справедливо.

– Тем более что это очень красивое имя, – согласился Василий Николаевич. – Елена… Алена… Аленушка…

Так отец и звал ее всю жизнь: Алена, Аленушка.

Уехали Лобановы недалеко – в Рязань. Во-первых, это были родные места Василия. И потом, он не хотел удаляться от Москвы, где можно было всегда узнать о Берестовых и Коробовых. Василий Николаевич прекрасно знал: владение информацией делает человека защищенным. С собой Лобановы привезли новую няню для Аленки – юное существо, которое можно было бы назвать девушкой, если бы не застывшее, почти не меняющееся выражение лица да взгляд – отрешенный, неживой… Василий Николаевич нашел ее в Серпухове, на соляных складах. Звали девушку Глашей. Он пришел взглянуть на нее, движимый странным чувством: что-то неудержимо толкало посмотреть на женщину, чей ребенок похоронен под именем его дочери. И он увидел ее, похожую не на живого человека, а на привидение: обсыпанная белой соляной пылью, худенькая, бледная, с огромными неподвижными и странными глазами. У Лобанова заболело сердце. И он вдруг подумал, что с этой женщиной-девочкой странным образом связаны судьбы и его, и жены, и их ребенка. Он сразу же принял решение. Отозвал Глашу и сказал ей: у него маленькая дочь, ей нужна няня.

– У меня нет молока, – ровно и тихо произнесла женщина.