Бегущая в зеркалах - Людмила Бояджиева

Да и ей самой не верилось, что нарядный затемненный зал в стиле «конца прошлого века» с фонтанчиком, стеклянным потолком-фонарем, малиновыми бархатными драпировками и огромными пальмами в ампирных керамических вазонах, солидный господин, требовательно делающий заказ похожему на опереточного графа официанту — совсем скоро станут привычными атрибутами ее нового мира, мира, принадлежащего ей по праву. Вечер близился к концу, оркестр перешел к томным танго, и уже за десертом, подняв бокал шампанского «За тебя, Ванда» — Вольф протянул ей большой продолговатый конверт. Ванда ждала предложения, меняющего ее судьбу, но не авиабилета до Граца, возвращавшего ее на место. Сам же Вольф летел на Богамы, где уже месяц ждала его жена с двумя сыновьями.

Карточный домик рассыпался. И как же не легко было начинать все заново — наигрывать беззаботность и удовлетворение жизнью, держать себя в форме, снова прикидывать, просчитывать, добиваться. Ванда, ожесточенная полученным уроком и еще более раззадоренная неудачей, заняла боевую позицию.

4

Однажды ясным сентябрьским вечером, когда ведущая к лечебному корпусу клиники аллея каштанов расслабилась после дневного жара в прохладной свежей голубизне, профессор Вернер, едва выехав за ворота, притормозил возле голосующей на тротуаре девушки. Узкое трикотажное платьице в широких оранжево-бело-синих полосах, вздернутое ее поднятой рукой значительно выше загорелых коленок, привлекло внимание уставшего и привычно погруженного в свои думы профессора. Увидев, что машина останавливается, девушка заторопилась к ней, слегка прихрамывая на левую ногу, так что высокий каблук-шпилька, казалось, вот-вот подломится. Вернер распахнул дверцу и ее губы, слегка тронутые помадой, быстро залепетали у его виска:

— Простите, профессор, студентка третьего курса Ванда Леденц. Я только что подвернула ногу. На Гартенштрассе меня ждет больной… Я знаю, что Вы…, Не будете ли так любезны…. — Садитесь, — предложил Вернер, удивляясь, что вместо раздражения от неожиданной спутницы и задержки, отодвигавшей момент вожделенного отдыха, почувствовал слабый, бодрящий импульс. Видимо, в этот цветущий по-летнему праздничный вечер ему не очень-то хотелось оказаться одному в своем большом, всегда содержавшемся в стерильной чистоте усилиями приходящей работницы доме. К тому же улица, названная девушкой, находилась совсем рядом с его домом, да и больная нога студентки обязывала врача… «Ах, что церемонии! — Вернеру не хотелось заниматься самоанализом. — Подумаешь — пустяк!»

Они направлялись к загородному шоссе, пересекая тихие, готовящиеся к ужину райончики с уютными коттеджами, зелеными лужайками и оживленными детской возней скверами. Девушка что-то объясняла извиняющимся голосом, безуспешно пытаясь натянуть на колени подол узкого платья. Вернер понял лишь что она остановила его по крайней необходимости, которой очень смущена, а так же крайне тронута его любезностью. Он видел в зеркальце простодушное, открытое лицо под копной пушистых, слегка отливающих медью, волос, по-детски припухший тупой носик, слышал, как гремят ее подобранные в цвет платья пластмассовые браслеты, падая к запястью, когда она наклонялась, чтобы растереть ушибленную лодыжку, ощущал слабый запах духов и начинал понимать, что ему очень не хочется высаживать свою незваную спутницу.

— Я очень благодарна Вам, профессор, — мило улыбнулась сказала Ванда, уже стоя на дорожке возле необходимого ей дома. Вернер с секунду наблюдал, как удаляются по гравию, изредка подкашиваясь, тонкие каблучки, профессионально отмечая напряжение икроножных мышц. И вовсе не собираясь делать этого, а повинуясь какому-то стихийному импульсу, он вдруг окликнул удалявшуюся девушку:

— Фролейн Ванда, если у вас не долгий визит… Я думаю с вашей травмой… не стоит… Я мог бы подождать Вас…

Вернер чувствовал, что какая-то сила несла его помимо воли и не хотел сопротивляться ей — искушение казалось ему не серьезным. Этот жесткий человек, считавший, что никогда не теряет голову и не поддается эмоциям, недооценил ситуацию.

Людвиг Вернер вдовствовал уже более пятнадцати лет, существуя в самодостаточном одиночестве и растрачивая все силы души и тела в возглавляемой клинике. Коллеги Вернера женского пола, обнадеженные поначалу его завидным холостяцким положением и веским именем, делали более или менее активные попытки покончить с одиночеством шефа, вскоре признавали поражение — сдержанность Вернера противостояла самым активным домогательствам. Правда, дело было не только в исключительной силе воли, как думалось самому Вернеру, просто чувства этого с головой ушедшего в свое дело мужа, долгое время контролируемые и подвергаемые жесткой муштре, не отличались бурными взлетами. Редкие встречи с постоянной «дамой сердца для головы», как она себя называла, намекая на рациональность их связи, были для обоих скорее привычным ритуалом, нарушать который не хотелось из какой-то суеверной боязни, чем сердечной привязанности. РазЛукка означала бы признание подступавшей старости, холодности души и торжествующего эгоцентризма.

Ванда старательно подготовилась к нападению, собрав исчерпывающую информацию и рассчитала все: и версию с заболеванием племянника, якобы соседствующим в Вернером, и травму ноги, и свой образ наивной милашки-простушки, в котором и выступила в тот решающий вечер. Она выбрала платье достаточно яркое и сексапильное, чтобы привлечь равнодушный взгляд усталого мужчины и достаточно юношески-небрежное, чтобы не показаться искушенной и легкомысленной искательницей приключений. Она почти отказалась от привычной дозы косметики, придав своему лицу свежесть и обаяние милой некрасивости: тон загара с легким природным румянцем фирмы «Мах Faktor», удлиненные без перебора тушью ресницы и слегка очерченные губы — все это должно было выглядеть вполне натурально, разве что — чуть-чуть лучше. Мягкие кудряшки были небрежно взбиты таким образом, что не разберешь — что больше в ее прическе — умения или небрежности. Ванда знала, что запах хороших духов производит сильное действие даже на тех, кто искренне считает себя полным невеждой в парфюмерии или даже ее противником. Ненавязчиво-вкрадчивый он действует исподтишка, создавая ауру смутных ассоциаций, намеков — то ощущение чувственного комфорта, которое фиксирует подсознание.

Словом, Ванда, караулящая «оппель» Вернера в уединенном и живописном месте больничного парка, была именно такой, какой ее создала бы природа, не пожалей она затратить еще немного дополнительных творческих усилий на свою, не слишком избалованную вниманием «поточную продукцию».