Паутина чужих желаний - Татьяна Корсакова

Если я правильно рассуждаю, то выходит, что призраку или неприкаянной душе – уж не знаю, как это назвать, – есть из-за чего злиться. Я получила все, а она ничего. У меня работоспособное тело и перспективы, а у нее тело-ловушка и полный беспросвет. Сказать по правде, очутись я на ее месте, я бы тоже злилась и одними лишь надписями не ограничилась. Хотя, с другой стороны, откуда мне знать, что надписи – это не единственное орудие в ее арсенале! И узнавать совсем не хочется. Значит, нужно поторопиться. На первых порах надо что-то решить с моим старым телом. С ума сойти – с какой легкостью я об этом рассуждаю, как о смене гардероба...

Главное, чтобы за ним, за телом, хорошо присматривали. Это на тот волшебный случай, если я вдруг найду способ в него вернуться. Завтра же съезжу в больницу, продлю договор еще на полгода, чтобы быть совсем уж спокойной. Может, еще каких спецов нанять? Кого-нибудь покруче Валентина Иосифовича. Или круче уже некуда? Надо будет узнать.

В общем, вот такой у меня на завтра план действий. Конечно, неплохо было бы привести и новое тело в надлежащий вид, сводить в косметический салон, в солярий и к стилисту, но это чуть позже. Есть проблемы куда более актуальные, чем немодный цвет волос.

Спать я ложилась с чистой совестью и твердым намерением начать новую жизнь.

– Я со всем разберусь. Обещаю, – бросила я в пустоту, выключила ночник и до самой макушки натянула на голову одеяло.

Ночь прошла без сновидений, но чувствовала я себя совершенно разбитой, голова болела, а противный металлический привкус во рту не исчез даже после чистки зубов. Дрова в камине за ночь выгорели, я с тоской посмотрела на подернутые сизым пеплом остывшие угли. Живой огонь люблю, а мертвый пепел терпеть не могу. Надо сказать, чтобы поскорее все это прибрали.

В шкафу, куда расторопная прислуга перенесла весь мой гардероб, не нашлось ничего приличного. В сером учительском платье я уже вчера находилась, белый верх, черный низ – это тоже не для меня, а больше тут и нет ничего. Все убого-унылое, некрасивое, подчеркнуто асексуальное. За что же она себя так не любила-то?

Покопавшись в вещах, я с грехом пополам нашла черные джинсы и белую водолазку. Тот же белый верх, черный низ, но уже в более демократичном исполнении. Мышино-серые волосы я собрала в узел на макушке, скрепила найденными в ящичке туалетного стола серебряными шпильками. Шпильки явно остались от блудной маменьки, надо бы порыться в комнате, вдруг еще что толковое найду. Я порылась и нашла пудру: завалящую, с истекшим сроком годности, зато нужного тона и французскую. Спасибо, маменька!

Закончив наводить марафет, я не без душевного трепета вышла из своей комнаты и запоздало подумала, что вчера было бы неплохо уточнить, где комната Раи. А теперь вот придется разбираться самостоятельно, но мне же не привыкать.

Здравый смысл и чувство голода привели меня на кухню. Рая уже суетилась у плиты. Интересно, вот она вроде бы экономка, а готовит сама. Нет кухарки или это она для меня так старается?

– Доброе утро. – Я плюхнулась на стул и придвинула к себе вазочку с печеньем.

– Доброе утро, Евочка. – Рая смерила меня внимательным взглядом. – Как спалось на новом месте?

– Нормально. – Я решила не делиться с экономкой своими переживаниями по поводу призрака.

– Выглядишь ты не очень хорошо. Болит что-нибудь?

Я уже хотела сказать, что все в порядке, но паутина на запястье полыхнула огнем, и я прикусила губу, чтобы не застонать.

– Голова немного побаливает, – я одернула рукав водолазки, – и слабость.

– Может, доктору покажешься?

– Уже показывалась вчера. Ты что, забыла? – Я сунула за щеку печенье. В своем нынешнем почти дистрофическом состоянии могу себе позволить.

– Евочка, а вдруг это серьезно? – Рая больше на меня не смотрела, но ее тревогу я чувствовала кожей.

– Это не серьезно. Гораздо серьезнее то, что я голодна как волк. В нашем доме положен завтрак?

– В нашем доме положен завтрак, обед и ужин – и все по высшему разряду, – послышался за моей спиной незнакомый мужской голос.

Я обернулась. На пороге кухни стоял парень. Да что это я! Не просто парень, а красавец, каких свет не видывал: волосы – натуральный блонд, в меру длинные, в меру вьющиеся, глаза зеленые, подбородок волевой, фигура атлетическая. Похоже, дом Ставинских богат не только завтраками, обедами и ужинами, но еще и красивыми мужиками. Друг детства Лешик, художник Севочка, а теперь еще и этот...

– Не узнаешь? – Блондин улыбнулся широко и приветливо.

– Серафим, надо полагать? – Я посмотрела на него поверх очков. Хоть Амалия и не была так ослепительно хороша собой, но некоторое фамильное сходство все же угадывалось.

– Он самый. – Красавчик, который, если верить моей экономке, ни дня в своей жизни не работал и очень даже неплохо существовал за мой счет, шагнул к столу, по-хозяйски положив ладони мне на плечи.

Не то чтобы мне было так уж неприятно – руки у него оказались крепкие и ласковые, – но вот не люблю я, когда меня лапают незнакомые мужики, пусть даже и такие красивые.

Я повела плечом, одарив Серафима многозначительным взглядом. В прошлой жизни взгляд «отвали, козел!» мне всегда удавался очень хорошо. С Серафимом же произошла осечка, мой коронный взгляд на него не только не подействовал, но, кажется, даже раззадорил. И рука с моего плеча нагло поползла вверх к затылку.

– Что это у тебя? – Кожу головы что-то больно царапнуло. – Симпатичная вещица. – Серафим поигрывал шпилькой, которую бесцеремонно выдернул у меня из прически.

– Дай сюда! – С детства не любила делиться своими игрушками. Во-первых, игрушек у меня было не так и много, а во-вторых, не хрен чужое брать, да еще и без спросу.

– А то что? – Серафим помахал шпилькой перед моим носом, едва не задев очки. – Разберешься со мной, как вчера с моей сестрицей? Ева, я ушам своим не поверил! Ты, умница, эстетка, аристократка, вырвала у Амалии клок волос!

– Дай, – повторила я.

Красивый, но глупый. Или не глупый, а самоуверенный. Или я была в прошлой жизни такой овцой, что меня все, кому не лень, пинали...

– Нет, ты сначала скажи, радость моя, врет Амалия или правду говорит.

Красивый, глупый, самоуверенный...

Удара локтем под дых хватило, чтобы Серафим со стоном сложился пополам. Шпилька со звоном упала на пол. Рая испуганно вскрикнула.

– Амалия говорит правду. – Я подняла шпильку и зажала ее в кулаке. Получилось весьма грозно: шпилька длинная, тонкая – покруче заточки будет. Хотя, наверное, этот хлыщ заточек в своей жизни никогда и не видел.

Он видел. Или не видел, но понял, что я не расположена к пустым угрозам, потому что дернулся было в мою сторону, но тут же замер.