Апокалиптическая фантастика - Майк Эшли

Это было ужасно давно, но тот Стюарт еще был с ней; иногда она видела эту уязвимость сквозь холодную броню отчуждения и целеустремленности, которой он окружил себя после несчастья. Она предлагала усыновление — и вдруг увидела этот призрак неуверенности и страха. Муж стиснул зубы, заговорил жестким голосом. Казалось, он считал себя виновным в смерти их нерожденного ребенка.

Она немного опустила стекло и выдохнула дым в пронизанную дождем темноту. Стюарт демонстративно кашлянул.

— Прекрати, Стюарт, — сказала она.

Он поморщился. Включил радио и одной рукой принялся настраивать. К этому времени почти все радиостанции прекратили вести передачи, так же как и телеканалы. Никто толком не знал почему.

Мелисса полагала, что это произошло из-за массовой истерии. Правительство закрыло радио и телевидение, чтобы предотвратить панику. За последние две недели выпуски новостей становились все более пугающими, часто зловещими: наводнения невиданной силы в долинах рек Миссисипи и Огайо и почти во всех штатах, банды мародеров на затопленных улицах, языческие секты, приносившие человеческие жертвы с целью умилостивить разгневанных богов дождя, леса гигантских поганок, занимавшие множество квадратных километров на опустевших западных территориях. Во многих местах деньги превратились в бесполезные бумажки. В качестве валюты использовались консервы, бензин, сигареты.

На тридцать шестой день сам Стюарт начал запасать бензин и продукты длительного хранения, запихивая все это в багажник джипа. Он хотел купить ружье, но Мелисса была против; пусть все остальные превращаются в дикарей, сказала она, но она не станет в этом участвовать. По вечерам они молча сидели в гостиной, слушая, как дождь стучит по крыше. Они смотрели по телевизору новости, а потом — на сорок первый день, когда по всем каналам звучали комментарии о том, что они превзошли Ноя, — телевизор замолчал, и вместо изображения на экране мерцала лишь пустая серая завеса. Телефон компании, занимавшейся кабельным телевидением, не отвечал; по радио сообщали, что телепередачи прекратились одновременно по всей стране; а потом, в течение нескольких следующих дней, одна за другой начали умолкать радиостанции. Они просто исчезали, без предупреждения, без объяснений; из приемника доносился лишь шорох помех.

Стюарт отказывался признать это; каждый час он включал радио и шарил по всем частотам. Помехи, снова помехи, время от времени какое-то безумное бормотание (но кого можно было назвать безумцем сейчас, подумала Мелисса, когда весь мир лишился рассудка?), опять помехи. Но помехи тоже о чем-то говорили.

«Дороги размывает, — сообщали они, — мосты разрушаются. Мир, знакомый нам всем, изменяется навсегда».

И теперь, пока они ехали, Стюарт снова принялся шарить по эфиру, сначала по FM-, потом по АМ-станциям. И наконец шорох и треск сменились голосом — спокойным, разумным голосом образованной женщины, эхо которого разносилось по студии, находившейся где-то далеко-далеко.

Они замерли, прислушиваясь.

— Это конец, — произнесла женщина.

Затем послышался голос ошеломленного ведущего:

— В каком смысле конец? Что вы хотите сказать?

— Конец всего мира, цивилизации, созданной человеком за последние две тысячи лет, со времен Гомера и древних греков, со времен…

— Ну ради бога, — произнес Стюарт, протянув руку к приемнику.

Мелисса остановила его, подумав: что угодно, даже безумие, лучше этой стены молчания, которая выросла между ними за последние годы и которая сейчас, в машине, угнетала ее сильнее, чем когда-либо.

— Пожалуйста, — попросила она, и Стюарт, вздохнув, уступил.

— …апокалипсис, — говорил мужчина. — Мир будет полностью уничтожен, вы это хотите сказать?

— Вовсе нет. Не уничтожен. Создан заново, перестроен, обновлен — называйте это как хотите.

— Как в истории с Ноем? Бог недоволен тем, что мы с собой сделали?

— Не тем, что мы сделали, — поправила его женщина. — Тем, что вы сделали.

Последовала продолжительная пауза, и Мелисса уже подумала, что сигнал пропал, но затем мужчина заговорил снова. Она поняла, что он размышлял над странными словами женщины и, не разгадав эту загадку, решил не обращать на нее внимания. Он продолжал:

— Однако вы говорите, что Бог на небе наблюдает за нами. И что Он разгневан.

— Нет-нет, — возразила женщина. — Она разгневана.

— Боже! — воскликнул Стюарт и, не дожидаясь возражений, нажал кнопку поиска.

Снова зашуршали помехи, а потом приемник поймал еще один канал. Машину наполнила мелодия «Криденс» — «Кто остановит дождь?». Эта шутка устарела уже три недели назад. Он выключил радио.

С самого начала он занял такую позицию — отказался признать реальность их положения. Он продолжал заниматься своим делом, возиться с документами и свидетельскими показаниями, несмотря на то что суды практически прекратили работать. Как будто он верил, что может вернуть тот мир, что существовал до потопа, просто игнорируя дождь. Но вчера — на сорок восьмой день — напряжение наконец-то взяло свое. Мелисса увидела в глазах мужа страх.

В тот день в пустом доме, когда Стюарт ушел на работу, Мелисса стояла у окна и смотрела во двор на поганки, похожие на служек, кланяющихся дождю. Бледные грибы, холодные, на ощупь напоминавшие резину, повсюду появлялись из земли и расправляли свои шляпки под сумрачным небом.

Мелисса беззвучно ходила по дому; она задернула занавески в гостиной, опустила жалюзи в кабинете, шторы в спальне. Она обошла весь дом, закрывая, опуская и задвигая все, стараясь отгородиться от дождя.

Вечером, когда Стюарт вернулся домой, его влажные волосы прилипли к голове, глубоко запавшие глаза блестели.

— Как прошел день? — спросила она.

Она стояла на верхней ступени лестницы, у дверей кухни, и держала в руках кастрюлю.

Он остановился внизу, на площадке; одна рука была засунута в карман блестевшей от дождя куртки, в другой он сжимал кожаный портфель, который она подарила ему на Рождество в прошлом году.

— Нормально, — ответил он.

Он всегда говорил так. Разговор превратился в ритуал, походил на какую-то древнюю религиозную церемонию. Мелисса произнесла следующую фразу:

— Что ты сегодня делал?

— Ничего особенного.

Это тоже было частью ритуала. Она отвернулась. Ее интересовало то, чем он занимался, не больше, чем его — ее занятия. Ей не было дела до схем производственных процессов, налогового права и офисной политики, а ему было совершенно наплевать на ее сад, ее курсы и еще тысячу вещей, которыми она пыталась заполнить пустоту своих дней. Это была их жизнь — несмотря на то что дождь уже начал уничтожать мир, который они знали, смывать и налоговое право, и схемы производственных процессов, и сады, и курсы по истории искусства.

Но в тот вечер — вечер сорок восьмого дня непрекращающегося ливня, — в тот вечер что-то изменилось. Она вошла в кухню, поставила кастрюлю на плиту и услышала за спиной шорох его шагов по линолеуму. Он стоял у нее за спиной. Она чувствовала запах его туалетной воды, почти заглушенный запахом дождя, земли и сырости. Она обернулась; он замер, и на кончике его носа повисла капля воды. Дождевая вода стекала с его непромокаемой куртки, образуя лужицу на линолеуме. Его влажные от дождя волосы прилипли к голове.

— Стюарт? — удивилась она.

Портфель выпал у него из рук. Его влажные щеки и глаза блестели. Он вытащил руку из кармана и протянул ей.

В кулаке его, бледном и похожем на губку от влаги, были зажаты поганки — бледные, тоже похожие на губку, по цвету напоминавшие кожу какой-то амфибии, живущей в темных пещерах. Поганки, ядовитые, покрытые пятнышками, торчали у него между пальцами.

— Во дворе растут поганки, — сказал он.

— Я знаю.

— Нам нужно перебраться выше.

— Там все будет точно так же, — возразила она.

Она представила себе домик в горах, три комнаты — и вокруг них только дождь, заключивший их в эту гробницу.

— Дождь идет во всем мире, — сказала она.

Он отвернулся и вышел, уронив поганки на пол. Мелисса пристально разглядывала ножки грибов, лежавших на линолеуме, холодные, бледные, словно плоть мертвеца. Прикоснувшись к ним, чтобы убрать, она вздрогнула всем телом.

И вот этим утром, утром сорок девятого дня потопа, они наконец бежали из дома. Шоссе были практически пусты; время от времени мимо проносились внедорожники, спешившие навстречу им или в том же направлении, что и они; за рулем сидели бледные, охваченные паникой люди. На полях, тянувшихся по обе стороны от шоссе, образовывались озера, пруды, превращавшиеся в моря. На горизонте виднелись заросли грибов, возвышавшихся над кронами деревьев; на склонах холмов стояли дома и амбары, гнившие под слоем зловонной плесени. Три раза асфальт исчезал под водой; три раза Стюарт переключался на полный привод и осторожно двигался вперед, опасаясь провалов и промоин; три раза им везло, и они снова выезжали на мокрый асфальт.