Молох Империи. Книга 2 (СИ) - Валидуда Александр Анатольевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Санчасть оказалась мрачным местом – те же камеры, решетки и теперь уже отключенные лазерные заграждения. Те раненые, которым не хватало коек, а их было абсолютное большинство, лежали на суррогатных матрацах прямо на полу и так тесно, что некуда было ступить ногой.
– Медикаментов хватает? – спросил Фохт у лейтенанта медицинской службы.
– На исходе, командир.
– Нельзя ли как-то улучшить их содержание?
– Пока нет, командир. Вот когда будем эвакуировать… Тут много и зэков, некоторых привели недавно.
– Тоже раненые?
– Отчасти. В основном доходяги и больные. Среди них есть одна женщина. Красивая женщина. Она в глубокой депрессии и отрешенности.
– Ее пытали?
– Следов пыток не обнаружено, по крайней мере физических. Похоже ей промывали мозги и применяли психическое воздействие.
– Откуда ее привели?
– Из седьмого блока.
Лейтенант провел Фохта в отдаленную палату на третьем этаже. Войдя, подполковник увидел несколько рядов коек вплотную придвинутых друг к другу. Женщину он заметил сразу, она лежала на койке у голой серой стены под узким зарешеченным окном. Фохт понял, почему лейтенант упомянул ее в разговоре. Ее нельзя было обойти вниманием. Она действительно была красивой.
– Сейчас она спит, – сказал медик.
Фохт кивнул, рассматривая ее черты, которые не смогла исказить изможденность.
– С ней можно будет поговорить?
– Не думаю, командир. Она безучастна к происходящему. Ей срочно нужна помощь специалиста. Сам я не имею нужной квалификации. Я хирург.
– Что ж, я подумаю где разыскать специалиста.
Во время следующего допроса Гетнера, Фохт решил расспросить об увиденной в санчасти женщине.
– Она меня тоже заинтересовала, – ответил бээнец. – Содержавшиеся в седьмом блоке находились под особым контролем. А ее внешность, пусть и пострадавшая, согласитесь, не может оставить равнодушным ни одного мужчину. Я просмотрел ее дело… – Гетнер многозначительно замолчал.
– И что вы в нем увидели?
– Гриф "совершенно секретно", номер и отметку с одним единственным словом: "Антисеть". Что означает "Антисеть" я даже не догадываюсь. Больше в ее деле ничего нет. Можете в этом сами убедиться, если соизволите поискать ее дело в картотеке.
– Вы сказали, что она не оставила вас равнодушным. Тем не менее вы приказали бы ее убить, следуя этой зверской инструкции?
– К чему этот вопрос, подполковник? Мы с вами люди военные, а в армии приказы не обсуждаются, даже зверские или идиотские. Я привык держать руки по швам…
– Но есть же нравственный предел!
– Нравственный предел?… Нравственность… О какой нравственности вы говорите? Знаете, люди которые издают приказы если и знают что такое нравственность, то только потому что когда-то встречали это слово в энциклопедиях. Те кто издают приказы когда-то сами их исполняли… А что до меня, то я пытался ей помочь. Сначала я привлек специалистов из ТСК, но они оказались способны только ломать, а не врачевать. Да-а, ломать, как говорят, – не строить. Конечно, я бы мог вызвать хорошего спеца из Медицинского Управления БН, но это оказалось бы последним, что я сделал бы на этой должности. Здесь на Ламаске я розыскал врача-психотерапевта. Его зовут Владимир Экгардт, у него клиника в городе Мальвин. Экгардт навещал эту женщину, немного помог ей, но потребовал ее перевести в клинику. Естественно, я не смог удовлетворить его требование. Представляете себе? Он даже стал бушевать и мне пришлось напомнить ему, что он ссыльный и положение его довольно шатко.
– Почему вы отказали Экгардту в дальнейшем лечении здесь в ТСК?
– Ну, тут две причины. Первая – лечение в застенках, тем более когда оно касается психики и всего такого, это тоже по своему изощренная пытка. Это и мое мнение и мнение самого Экгардта. Вторая причина и главная – меня известили, что подследственную с таким-то номером скоро этапируют в другой ТСК, куда-то в центральные миры. До своего ареста, мой предшественник Самхейн занимался ей лично и кажется это именно он ее брал. Я не знаю что стало с самим Самхейном, но вся его деятельность, по видимому, представляет для Центра большой интерес.
– Когда ее должны были этапировать?
– Точно не знаю. Где-то на следующей неделе должен был бы прийти тюремный транспорт. Н-да, целый корабль за ней одной…
…Доктор Экгардт выглядел добродушным толстяком, таким он по сути и был. У него был редкий талант – располагать к себе людей. И может быть поэтому он входил в число не только известных на Ламаске людей, но и уважаемых. Местные власти его любили и были даже в тайне рады, что Экгардту запрещалось покидать планету. В этом мире он был единственным врачевателем души, имеющим научное звание.
С тех пор как в его клинике появилась та самая безымянная женщина из ТСК, Экгардт, что говорится, был на подъеме профессиональной деятельности. Пациентка представляла довольно сложный и нестандартный в его практике случай, ему по человечески было ее просто жаль.
– Вы не лежите, – сказал он заходя в ее палату. – Вам крайне необходим покой.
– Не могу больше, Владимир Геннадьевич, все бока отлежала. Погулять хочется, заняться чем-нибудь. Хотя конечно, после нар в моей камере, эта постель – одно удовольствие.
– Великолепно! Вы идете на поправку и мне, признаться, будет жаль с вами расставаться.
Она улыбнулась, поправляя больничную пижаму.
– Вы улыбнулись! Впервые за столько времени!
– А сколько я здесь?
– Почти месяц уже.
– Вы кудесник, Владимир Геннадьевич. За месяц побороть мой непростой недуг…
– Все благодаря последним достижениям науки. Теперь я хочу задать вам мой старый вопрос.
– Задавайте.
– Вы готовы назвать свое имя?
– Хух, – она пожала плечами, мол почему бы и нет? – Готова. Меня зовут Цинтия.
– Цинтия, – Экгардт кивнул и повел бровями.
– Что-то не так? – забеспокоилась Хельга. Ух, как ей не хотелось врать этому милому человеку! – Я говорю правду. Это мое имя.
– Ничего-ничего! Я вовсе… Просто у вас красивое имя.
– Хорошо. А когда вы мне разрешите посмотреть город?
– Хотите погулять? Это замечательно! Думаю, сегодня же это можно будет устроить.
– Правда?… А когда вы меня окончательно… того?
– Скоро, Цинтия, уже скоро. От наркозависимости вы уже избавлены. Хотя вот с вашей душой еще надо поработать, а точнее с вашей психикой. Вам ее ломали весьма умело, не гнушались применять и возбуждающие препараты, и транквилизаторы. Когда я посещал вас в ТСК, в вашей крови, помимо прочей дряни, я обнаружил амизил, который иногда применяют при невротических реакциях. Вам не раз проводили психосканирование мозга, но вот выяснилось, что кто-то заранее вам поставил психоблоки, поэтому вас так долго мордовали. И еще, я сделал одно существенное открытие, может быть вам станет легче. Я надеюсь.
– Говорите же.
– Вам, Цинтия, вживлен блок ложной памяти, причем выполнено это на таком высоком уровне, что я долгое время ни о чем не догадывался. Понять это мне помогли некоторые, с позволения сказать, неувязочки. Ваша ложная память спаяна с эмоциональными слепками, скажем так, высоких энергий. Сделано это специально для выведения вас из устойчивого психического состояния, чтобы сделать вас уязвимой и более податливой для дальнейшей над вами работы. Так вот, когда я проведу в вашей памяти грань между реальными и апокрифичными воспоминаниями, тогда я с чистым сердцем отпущу вас на все четыре стороны.
Хельга зажмурилась. Потом она открыла глаза и подошла к большому натуральному (а не стереоэкранному, как зачастую бывало во многих домах) окну с видом на лужайку, где росли странно-непривычные крючковатые псевдодеревья.
– Мне страшновато, Владимир Геннадьевич.
– Понимаю вас, Цинтия. Всегда страшно сделать открытие, что что-то в вашей жизни всего лишь фантом памяти. Так вот знайте – ваш фантом – вещь далеко неприятная.
– То есть?
– Избавившись от него, вы станете чувствовать себя намного легче. Поверьте мне.