Чужой среди своих 2 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич Маленький Диванный Тигр

Я помалкиваю, раздирая рыбу на вкуснейшие волоконца и ностальгируя по пиву. Оно здесь пока ещё не испортилось, и (а я уже пробовал его в этом времени) вполне на уровне мировых стандартов. Не самых лучших, наверное, но меня бы устроило…

По первой кружке они выпили достаточно быстро, а потом уже начали цедить, смаковать, разбавляя пиво разговорами о войне. Но никакого, чёрт бы его побрал, трэша, а почти сплошь что-то забавное, хотя казалось бы…

— Мужики! — нерешительно окликнул их немолодой дядька в старом, давно вышедшем из моды, костюме, — Позволите присоединиться⁉

— А то вот… — он потряс промасленным газетным свёртком, с одуряющим запахом рыбной копчёности, — и даже разделать негде! Напасть какая-то, право слово!

Отец с дядей Петей переглянулись…

— Да я недолго! — заторопился мужчина, — Понимаю, что поговорить вам хочется, но сами видите…

Он повёл рукой, показывая, что чахлый скверик, и в самом деле, сегодня переполнен, и если просто выпить пива, привалившись спиной к стволу дерева и не теснясь, вполне возможно, то вот почистить рыбу, ну никак!

Смущённо улыбнувшись, дядька пожал плечами, показывая, что так бы он, конечно, не стал лезть… но сами видите!

Видим, да… Да и возраст у него, при ближайшем рассмотрении, явно за шестьдесят, и неплохо так. Но несмотря на возраст, язык не поворачивается назвать его стариком.

— Давай, — чуть нехотя согласился дядя Петя, подвигая газетный натюрморт на пеньке.

— Вот спасибо! — обрадовался мужчина, раскладывая свою газету и ловко разделывая копчёную рыбу, — Да вы угощайтесь! Знакомый прислал с Камчатки, с оказией.

— Благодарствую, — охотно согласился подобревший дядя Петя, не став отказываться или скромничать. Ну а мы с отцом, привыкшие к северной рыбе, взяли по чуть, просто из вежливости.

Пошёл обычный трёп за футбол и международное положение. Я в такие разговоры не лезу, да и не особо слушаю, хотя наверное, и надо бы…

— Отойду… — отставив кружку, сообщил дядя Петя, заторопившись за сараи. Проводив его глазами, наш новый знакомец усмехнулся, и, уколов меня глазами, наклонился к отцу и очень быстро сказал несколько слов на идише.

Я разобрал несколько слов, но по отдельности, без связки с другими, они совершенно бессмысленны…

… а отец явно всё понял, и весь напрягся, как перед прыжком. Ну и я… приготовился…

А этот… кто бы он ни был, несколькими глотками допил остатки пива, подхватил рыбу вместе с газетой, и снова — несколько слов на идише, от которых отца чуть отпустило.

— Вот так вот, — уже на русском сказал мужчина, вставая и подмигивая мне.

— Ну, счастливо! — он пожал руку отцу, мне, и снова подмигнул, — Ещё увидимся!

Десяток секунд спустя он растворился среди прохожих, как и не было…

— Кто это был? — оглянувшись, поинтересовался я, — КГБ?

— Нет, — медленно отозвался отец, — не думаю…

[i] Не нашёл адрес редакции в Москве на 1967. Есть несколько адресов в интернете, но там непонятно ни по годам, но по тому, где была Главная Редакция, а где всё остальное. Написал через ВК в Комсомолку, но пока без ответа. Кто знает, подскажите, пожалуйста.

[ii] Желающие могут поискать сами, но образование у верхушки СССР, в большинстве своём, было весьма формальным. За редким исключением, дипломы они получали, занимаясь в рабфаках и ВУЗах не учёбой, а «работой по линии партии».

Были ещё и отдельные ВУЗы и Академии, созданные специально для обучения партийных работников, например, знаменитая ВПШ, или Высшая Партийная Школа. Обучение там (особенно на период 20-х — 30-х, то есть на время, когда там учились будущие вожди ПостСталинского СССР) было для партийных работников откровенной профанацией.

Но даже такое, зачастую формальное высшее образование, имело всего 63%, входящих в руководящие органы ЦК Партии, а 17% имело начальное или неполное среднее образование.

Глава 5

Квартирный вопрос

— Да кто ж знал-то… — шумно вздыхает широколицый, простоватого вида парень в замасленной, не отстирывающейся одежде сельского механизатора, щурясь от солнца, неистово светящего через открытые ворота ангара, — ну, есть чертежи…

В поисках поддержки он просительно оглядывается на товарища, с ленцой опирающегося на полуразобранный механизм, и тот, сочувственно подёрнув широкими плечами, сплёл словесную конструкцию из мата и междометий, полностью удовлетворившую напарника. Отец на это, привычный ко всякому, только вздёрнул бровь, поощряя говорить дальше, снова уткнувшись в чертежи.

— Ну и вот… — развёл руками широколицый, со страдающим видом несправедливо обиженного человека, — оно так и всегда, но кто ж, ети их, знал⁈

— Да вот оно и вот, бляха-муха! — сочувственно, и даже, пожалуй, с некоторым вызовом, согласился с ним сельский богатырь, перекинув папироску из одного угла рта в другой, — Понапридумывают херо́ту всякую, а ты голову ломай! А она, голова, у меня одна, и, бляха-муха, не для того!

— Ага! — закивал первый, неловко переминаясь с ноги на ногу, шумно вздыхая, отфыркиваясь по лошажьи и закусывая верхнюю губы вместе с обильными усами, изрядно уже пожёванными, — Нет, так-то оно так… всё правильно!

Не умея подобрать слов, он снова оглянулся на более интеллектуально одарённого товарища, и тот, сплетя воедино междометия и мат, полностью его поддержал, закончив, впрочем, почти членораздельно.

—… а главное, туды их… сейчас, а⁈ У нас план горит, и жопы уже к сидушкам намертво пришкварились, а они, мать их, пригнали! Нате! Пользуйтесь, туды вас… осваивайте! Ёб их… чтобы им глушаки к пердакам приварить, изобретателям херовым!

— Ага, ага… — размашисто закивал широколицый, — и председатель гавчет! Ему, значит, хвоста понакрутили и под хвостом, того… смазали скипидаром через клизму, вон он и того…

— А тут — чертежи, бляха-муха! — веско подытожил атлет, и, затянувшись глубоко, докурил папиросу, потушив её о мозолистую ладонь.

Отец, не ответив, вздохнул еле заметно, и широколицый тёзка снова затоптался, всем своим видом и поведением напоминая циркового медведя, попавшего в новую для себя обстановку, и ни черта не понимающего. Вот и стоит, растерянный, топчется и ждёт команды дрессировщика.

— Та-ак… — протянул отец, наклоняясь чуть ниже над чертежами, — вот оно что! Действительно, мудрёно…

— А я о чём! — воспарил тёзка, оглядываясь, за-ради поддержки, на прочую сельскую мазуту, возящуюся с техникой в ангаре, и с нескрываемым любопытством прислушивающуюся к беседе, отпуская специфические ядрёные комментарии, — Они, ети их, не знали, что ли, куда и кому технику делают! Понапридумывают всякого, дисиртаций и рацпредложений понаделают, а там хоть трава не расти! Ты вот, Аркадьич, не сразу разобрался, хотя на что стоумовый, а уж мне куда⁈

Отец, не отвечая, покивал, и, оторвавшись от карты, полез в железные внутренности, глазами приказав мне подать нужные инструменты.

— Так это… — переглянувшись с товарищем, неуверенно спросил широколицый, — Аркадьич, ты того… скажи председателю, а? А то ведь сгноит, сука такая! Он ведь, падел шерстяной, злопамятный! За нами, если что, не заржавеет, ты не думай!

Зачем-то подмигнув мне, он выразительно щёлкнул себя по горлу и осклабился.

Он, кажется, хотел сказать что-то ещё… но длинный гудок подъехавшего ГАЗика сорвал резьбу с мыслей сельского механизатора.

— Да чтоб его… — оглянувшись и нешуточно перекосившись широким лицом, тёзка суеверно сплюнул на бетонный пол ангара, — помяни чёрта!

Председатель, упитанный агрессивный колобок, задыхающимся астматичным мячиком влетел в ангар, сходу облаяв подчинённых, стукнул мясистым кулаком по животу моего широколицего тёзки, пообещав ему и всем его родственникам, а также домашним животным, обширную и разнообразную сексуальную практику.

—… и бабушку твою… — раз за разом вколачивая кулак, свирепо обещал председатель, брызгая слюной и гневом.

Отец, не обращая на это представление внимания, вылез из железных потрохов, неторопливо обтёр руки, и подошёл к председателю, разом смягчившемуся, и я бы даже сказал — очеловечившемуся. Вот только что — хтонь страшная, из русских инородных колхозных сказок, и нате — человек как человек, немолодой и усталый низкорослый толстячок с округлой, несколько бульдожьей физиономией, плешивый и бровастый.