Ворошиловград - Сергей Жадан

Пепельная убийственно прищурилась, та, что цвета промышленной меди, выстрелила в меня молниями возрастной дальнозоркости.

— Что вы имеете в виду? — медленно, как преподаватель на экзамене, переспросила меня пепельная.

— Бга? — булькнула со своей стороны другая.

— Герман, — испуганно попыталась остановить меня Ольга.

— Ну, я не знаю, — я растерялся, не ожидая такой реакции. — Есть же какие-то способы договориться. Полюбовно, — снова зачем-то добавил.

— Что вы себе позволяете? — постепенно повышая свой отяжелевший голос, словно выкатывая на гору камни, стала заводиться Анжела Петровна. Брунгильда нервно кивала головой. — Что вы себе вообще думаете? Это вы ТАМ у себя научились так вопросы решать? Это у вас ТАМ так все говорят?! — Голос ее сорвался наконец, как камень с горы, и теперь сломя голову летел вниз, сминая всё на своем пути. — Вы вообще думаете, что вы говорите? Думаете, это вам комедия? Это у вас ТАМ всё можно! А ТУТ вы не у себя дома. Ольга Михайловна, — обратилась она к Ольге, — я вас не понимаю!

И, гордо поднявшись, пенсионерки бросили мне пренебрежительное «до свиданья» и исчезли за дверью. Пообещав, впрочем, завтра вернуться.

Чувствовал я себя неуютно.

— Кажется, ты их оскорбил, — заметила Ольга, перебирая какие-то бумаги.

— Это может нам навредить?

— Еще как, — серьезно проговорила Ольга. — Если эти ведьмы, Герман, поймают тебя где-нибудь посреди улицы, мало тебе не покажется.

— Это ты о чем говоришь?

— О сексуальных домогательствах, ясное дело, — сказала Ольга и спрятала бумаги в стол. — Одним словом, у нас теперь проверка. Эти две старые тумбы будут ходить ко мне каждый день и требовать, чтобы я прикрыла твой бизнес.

— И что ты будешь делать?

— Я бухгалтер, Герман, — сказала Ольга, — я буду отрабатывать свою зарплату. Так что не бойся.

— Но они же не просто так начали эту проверку.

— Думаешь? — Ольга сбросила очки и оглядела меня с головы до ног. Взгляд у нее был несколько утомленный.

— Я вчера разговаривал с их представителем.

— С кем именно?

— Николай Николаич, маленький такой. Их представитель.

— Маленький? — переспросила Ольга.

— Да.

— Хуевый такой?

— Точно.

— Это их компьютерщик.

— Как это?

— Ну, компьютерщик, он у них компьютеры ремонтирует.

— Да ты что?

— Точно. Похоже, они к тебе совсем несерьезно относятся. Я бы на твоем месте об этом подумала.

— Это ж надо — компьютерщик. Внешне — приличный человек.

— Так или иначе, проблемы это не решает.

— А в чем наша проблема? — спросил я на всякий случай.

— Сейчас я объясню.

Проблем была куча, но главной и очевидной оказалось отсутствие у нас какой-то копии протокола собрания трудового коллектива, насколько я мог понять, той самой нефтебазы, которой в свое время принадлежала моя теперешняя собственность. Брат, видимо, не слишком заботился о бумагах. Не такого склада был человек, вопросы обычно решал с помощью частных договоренностей и обычного мордобоя, так что неудивительно, что с документацией не всё было в порядке. Теток-санитарок явно подготовили, прежде чем забросить во вражеский тыл, и действовали они вовсе не наугад. И если со всяческими отчетами и декларациями, как утверждала Ольга, у нас всё складывалось, то с разрешениями проблемы действительно могли возникнуть. И нужно что-то срочно с этим делать. Что именно, я, конечно же, не знал. Всё очень просто, сказала на это Ольга, нужно вызвонить бывшего директора нефтебазы (почетного гражданина нашего города) и договориться, чтобы он подписал задним числом копию этого злоебучего протокола. И она села вызванивать директора.

Я подошел к окну и выглянул на улицу. Под окнами всё еще стоял джип, тонированные стекла были полуопущены, и я мог поклясться, что на переднем сиденье Коля страстно целовался с Брунгильдой Петровной, а Анжела Петровна с заднего сиденья тыкала в них наточенным химическим карандашом.

Сделав несколько звонков, Ольга наконец обнаружила, что не всё так просто, как могло показаться на первый взгляд. Почетный гражданин города, оказалось, в самом городе теперь не жил, а пребывал на перманентном лечении на соляных озерах, за несколько десятков километров отсюда. И совершенно непонятно было, в каком состоянии он находился, что там ему, на этих соляных озерах, лечили и насколько широкими в данном случае выглядели возможности медицины. Одним словом, история была темная и непонятная. Я сразу вспомнил вчерашний день, суровый голос Николая Николаича, который оказался компьютерщиком, вспомнил сегодняшние недобрые взгляды ветеранок, и мне от всего этого вдруг стало горько и противно и едва ли не впервые по-настоящему захотелось домой, в офис, с его серыми, как мокрый сахар, партийными буднями. Однако я быстро взял себя в руки.

— Так что — едем? — предложила Ольга.

— Куда? — не понял я.

— К директору, куда ж еще.

— Я тебе нужен?

— Вообще — нет, — четко ответила Ольга. — Но в этом конкретном случае — лучше, чтобы ты там был.

— Я себя просто капиталистом чувствую. Имею бизнес, и у меня его хотят забрать. Я чувствую себя Соросом.

— Не морочь мне голову, — сказала Ольга и встала из-за стола.

Дорога перетекала по зеленым холмам и залитым солнцем, словно гипсом, долинам. Асфальт был вконец разбитым, так что ехали мы осторожно и не спеша. Я уверенно держался за Ольгу, майка ее раздувалась ветром, но она, казалось, этого не замечала. Иногда на пути попадались бары, около них стояли черные запыленные фуры, в которых спали дети и одуревшие от жары проститутки. Ольга смотрела вокруг строго и сосредоточенно, только однажды остановилась, чтобы спросить дорогу. Проститутка, с которой она говорила, даже не вылезла из кабины и направление показала босой ногой. Выехав на очередной холм, Ольга затормозила и настороженно посмотрела на юг. Может пойти дождь, — сказала обеспокоенно, и мы двинулись дальше.

Через некоторое время потянулись сосновые леса.

Директор лечился в старом, побитом временем санатории. По словам Ольги, его тут держали чуть ли не принудительно, поскольку старик постоянно требовал работы и общественной нагрузки. У него, по словам опять-таки Ольги, были героическая биография и сложный характер, поэтому со мной, предупреждала она, у него вполне могли возникнуть проблемы. Я напрягся, но деваться было некуда.

Санаторий был окружен редким лесом, вокруг тянулись соляные озера, в которых плавали униженные и оскорбленные. Мы проехали сквозь ворота, завернули к главному корпусу. Ольга оставила свой скутер и пошла вперед. Я, рассматривая больных, потащился за ней, и больные мне не понравились. Смотрели с подозрением, отходили в сторону и перешептывались, показывая на нас с Ольгой длинными худыми пальцами. От соляных озер несло илом и адским огнем. В регистратуре Ольгу знали, радостно закивали ей головами и сообщили, что Игнат Юрович не в настроении, что целое утро артачился, завтракал плохо, обедал со скандалом, в сортир не ходил и вообще вел себя сегодня как мудак, впрочем, как и вчера, и позавчера. Посоветовали быть осторожными, не поворачиваться к старику спиной и, пожелав успехов, затворили перед нами свое окошко. Ольга пошла по санаторным коридорам, я, озираясь на больных, выглядывавших из процедурных кабинетов, старался не отставать. По стенам висела странная наглядная агитация, в которой граждан призывали не перегреваться на солнце, не переохлаждаться в воде и не заниматься сексом без контрацептивов. Секс без контрацептивов агитаторы изображали как нечто господу неугодное, нечто такое, после чего тебя отлучают от церкви и забивают камнями на собрании партактива. В общем, после подобных плакатов сексом не хотелось заниматься вообще — никогда и ни с кем.

Палата Игната Юровича находилась на втором этаже. Ольга твердо постучала в дверь, открыла ее и зашла внутрь. Я собрался с духом и тоже зашел.

— Добрый день, Игнат Юрович, добрый день, дорогой! — защебетала Ольга старику, который сидел на кровати под окном, подбежала и радостно чмокнула его в блестящую лысину.

— Здравствуй, Олечка, здравствуй, внучка, — Игнат Юрович потянулся слюнявыми губами, пытаясь попасть ей в щеку. Тут же бросил на меня подозрительный взгляд: — А это что за слизняк с тобой?

— Это Герман, — ответила Ольга, — бизнесмен.

— Добрый день, — поздоровался я, не отходя от дверей.

— Бизнесмен? — недоверчиво переспросил Игнат Юрович. — Ну, черт с ним, с бизнесменом. Рассказывай, как дела, — повернулся он к Ольге.

Ольга начала рассказывать о каких-то их делах, об общих знакомых, о ситуации на рынках и биржевых операциях, а я тем временем рассматривал старика. Выглядел Игнат Юрович бодро и оглядывался вокруг с ленинской лукавинкой в глазах. Его щедрая лысина была приправлена седыми припавшими кудрями, по лицу косматились грозные брови, нос у него был крючковатый, и когда Игнат Юрович говорил, то где-то в районе черепной коробки хищно поскрипывала вставная челюсть. На лацканах пиджака прикручены были значки передовика и участника каких-то профсоюзных конференций. В костюме, под которым виднелась белоснежная накрахмаленная рубашка, Игнат Юрович и полулежал на расстеленной постели, на ногах торчали резиновые пляжные тапки, которые несколько контрастировали со значками передовика. Чем-то он был похож на писателя Уильяма Берроуза, которого приняли в ряды союза писателей. Рядом с директором на синем, грубо выкрашенном табурете сидела большая сисястая санитарка, которую Игнат Юрович называл Наташей и над которой он откровенно измывался, не стесняясь посторонних. Наташа, однако, четко придерживалась партийной субординации, терпеливо подавала Игнату Юровичу его ром в железной кружке, набивала табаком серебряный кальян, сгоняла с лысого черепа бабочек, растирала старческие ноги какими-то французскими духами и забирала из рук порнографические журналы. И всё это не говоря ни слова, даже не глядя в нашу сторону. В палате были еще двое. Один — толстый, одышливый дядька — лежал напротив Игната Юровича. Он ошеломленно смотрел на своего почетного соседа выпученными глазами, словно охуевая от его наглости и безнаказанности. Одетый скромно — в полосатую больничную пижаму и теплые гетры — держал в руках газету, из-под которой время от времени боязливо, но заинтересованно оглядывал Наташу. Третий житель палаты лежал ближе к двери, никаких признаков жизнедеятельности не подавал и, казалось, вообще уже умер. По запаху я даже мог предположить, что смерть наступила дня три назад. Впрочем, я мог и ошибаться.