Ворошиловград - Сергей Жадан

В саду между яблонь уже разминался Игнат Юрович, ловко забрасывая ногу за голову и по-кошачьи прогибаясь в густой траве. Меня он откровенно пугал. Нужно ли говорить, что по-настоящему я в эти самые скракли никогда в жизни не играл. Всё, что мне было известно про эту игру, так это то, что ею, кроме графа Толстого и академика Павлова, увлекался еще Владимир Ильич Ленин, что, честно говоря, оптимизма совсем не добавляло.

Все заняли свои места. Мы с Игнатом Юровичем, Ольгой и Наташей стояли на боевом рубеже, а группа поддержки рассыпалась по саду, собирая скракли и расставляя их в надлежащем порядке. Игнат Юрович деловито подошел к Наташе, взял у нее какие-то кислотные карамельки, закинул их в свою железную пасть, перемолол бронебойными челюстями и принялся объяснять правила игры.

— Слушай сюда, внучек, — сказал он, покачивая битой. — Всё очень просто. Играем пятнадцать фигур. Кто выбивает первый — тот и чемпион. Кто проиграл — за тем приходит налоговая.

— Дайте мне фору, — попросил я.

— Черта с два! — откликнулся Игнат Юрович и ступил на боевой рубеж. — Фигура первая, «пушка»! — закричал он в заросли.

Под дальними яблонями засуетилась группа поддержки, старые доходяги крысами зашмыгали в траве, выстраивая для нас «пушки».

— Давай, внучек, с богом, — сказал Игнат Юрович и отступил в сторону.

Я взял в руки биту. Ну что ж, — подумал, — сейчас посмотрим, чья возьмет.

Первая брошенная мною бита зарылась в песок, даже не долетев до цели. Толпа с той стороны радостно завопила, предвидя быструю победу своего любимца. Так что вторую биту я швырял, ориентируясь скорее на их голоса. Снаряд взлетел в небо и сочно влепился в затылок какого-то доходяги. Тот квакнул и завалился в песок. Его тут же оттащили под яблони, кидая на меня озлобленные взгляды.

— Ну что ж, — сухо промолвил на это Игнат Юрович. — Неплохо для начала.

И он лихо запустил битой в воздух. Бита описала удивительный полукруг и, круто спланировав, развалила выстроенную «пушку». Игнат Юрович перешел на полукон и второй битой довершил начатое.

После чего победно оглянулся на Наташу и выкрикнул в июньский воздух:

— Фигура вторая — «вилка».

«Вилку» быстро соорудили. Дальше игра продолжалась в том же духе — я разгонял своими ударами пациентов, оббивал яблоневые ветви, заставлял ветеранов шастать по траве в поисках снарядов, а старик легко выбивал все свои фигуры, всё больше входя в азарт. Время от времени к нему приступала Наташа, он вдыхал из ингалятора какие-то странные ароматы, от которых рука его становилась твердой, а глаз — острым. Какой-то эликсир молодости был в этом ингаляторе, что-то он делал со стариком, что-то такое, от чего почетного ветерана плющило и подрывало и он легко выбивал скракли, словно чужих кур из огорода. Я же, как ни пытался, как ни надрывался и ни злился, не мог ничего поделать — биты мои летели куда угодно, только не в цель. Через некоторое время первая партия была с позором для меня окончена.

— Вторая партия, вторая партия! — радостно забормотал Игнат Юрович, и травмированные пациенты тоже радостно подхватили эту победную песнь и снова начали выстраивать фигуры.

Я подошел к Ольге. Она тяжело вздыхала и отводила глаза.

— Герман, — сказала, — как для Сороса, ты хреново играешь в скракли.

Я не нашелся с ответом и снова взялся за биты.

Вторую партию я проиграл еще быстрее. Старик ликовал и подпрыгивал на месте, покалеченные пациенты окружили его и радостно кричали, поздравляя с триумфом. Я тоже понуро подошел к Игнату Юровичу. Тот обтирался махровым полотенцем с изображенным на нем Микки Маусом и пытался проглотить какие-то продолговатые пилюли салатного цвета.

— Ну что, внучек, — сказал, лукаво жмурясь, — всё по-честному?

— По-честному, — вынужден был признать я.

— Приезжай еще.

И вся толпа снова радостно загомонила. Я пожал его старую, отполированную годами и партийным стажем руку и развернулся, чтобы идти.

— Эй, — вдруг окликнул меня Игнат Юрович. — Бизнесмен хуев. Ты что — так и поедешь? А как же дела?

— Я же проиграл, — ответил я.

— Иди сюда, — приказал Игнат Юрович.

Я подошел.

— Что это у тебя?

— Наушники, — ответил я, не понимая, чего он хочет.

— Работают или просто так носишь?

— Работают.

— Давай так, — внезапно по-мальчишески загорелся Игнат Юрович. — Ты мне наушники, а я тебе помогаю.

Я молча снял наушники, достал плеер и отдал старику. Тот взвесил его на ладони и посмотрел на меня.

— Что с тобой такое, внучек? — спросил. — Почему так легко отдаешь то, что принадлежит тебе?

— Вы же попросили, — не понял я.

— А если я попрошу тебя отсосать, что ты будешь делать? — заинтересованно спросил Игнат Юрович.

Я не знал, что ответить. Старик меня просто добивал.

— Держи, — протянул он мне плеер. — Нужно защищать то, что принадлежит тебе по праву. А то так и будешь ходить — без наушников, без бизнеса и партийного стажа. Понял?

— Понял, — ответил я, стараясь не смотреть на Ольгу.

— Ну, тогда пошли, — устало сказал Игнат Юрович, — документы у меня в палате. Будем спасать твой чертов бизнес.

8

Дождь сливался с сумерками, и потоки воды грубыми нитками вплетались в воздух. Мы словно ехали по руслу, на которое вдруг опустилась тьма. И внутри этой густой реки двигались лучи и тени, невидимые жители поднимались из ила и подходили к нам совсем близко, рассматривая нас, точно затонувших рыбаков. Дождь был теплый, как речная вода в устье. Скутер смывало волнами, и несколько раз мы едва не съехали с дороги. Ольга остановилась и растерянно оглядывалась. Нужно переждать, — крикнула она, струи дождя сразу же залили ее лицо, так что я почти ничего не расслышал, но понял, что именно она имела в виду — нужно где-то остановиться, поскольку ни вперед, ни назад двигаться было невозможно. Где? — крикнул я в ответ. Она задумалась: здесь рядом дорога поворачивает, можем попытаться, — крикнула, и мы поехали дальше, разгоняя волны и отпугивая речных призраков. Время от времени скутер сильно увязал в дожде и останавливался, Ольга в своих солнцезащитных очках дороги почти не видела, так что мы двигались вслепую. Однако повернула в нужном месте, и мы выкатились на лесную дорогу. Узкое, заросшее травой асфальтовое покрытие петляло между соснами, мы всё углублялись в лес, трава наматывалась на колеса и мешала движению, но Ольга знала, куда ехала, уверенно огибала кусты и глубокие ямы, и вскоре мы оказались перед темными воротами.

Я спрыгнул и принялся их отворять. Размотал проволоку, оттащил железную створку, и Ольга затолкала скутер во двор. Дождь заливал всё вокруг, и вода стояла по щиколотку. Был это, очевидно, бывший пионерский лагерь, поодаль виднелись старые металлические строения, на которые опадали дождевые потоки. Справа находилась площадка с каким-то облезлым пионерским монументом, за ним высоко стояли сосны, а над соснами висел дождь. Мы подкатили скутер к зданию, приставили к стене. Ольга, похоже, была тут не впервые, быстро перебежала под соседнее здание, которое казалось больше остальных, прошла под окнами, завернула за угол. Там имелся еще один вход, заросший мокрыми цветами, за которыми двери почти не было видно. Склонилась над замком, что-то там покрутила, дверь вдруг открылась, и мы запрыгнули внутрь, словно попав в жестяную коробку из-под печенья, по которой молотили палками веселые дети. Дождь глухо бился о железные стены дома, сотрясая его и наполняя сладким гулом. Мы даже не ощущали собственного дыхания, прислушивались только к этому мокрому перестуку, который всё не заканчивался. Пройдя по коридору, оказались в просторном помещении. По стене тянулись полки со старыми книгами, стены напротив завешаны были детскими рисунками, на подоконниках темнели горшки с высохшими цветами, посередине стоял развалившийся диван с прорезанной во многих местах обшивкой.

— Это ленинская комната, — сказала Ольга и деловито подошла к полкам с книгами. Долго там копалась, но ничего интересного не нашла.

— Откуда ты знаешь?

— Я работала в этом лагере несколько лет, — объясняла Ольга. — Мы тут проводили собрания и заседания. Библиотекой, помню, никто не пользовался. Послушай, — обернулась она ко мне, — нужно что-то придумать с одеждой. Я совсем мокрая. Если я развешу свои вещи, ты это нормально воспримешь?

— Я могу вообще выйти. Хотя лучше остаться, конечно.

— Тогда не смотри на меня, хорошо?

— Ну а куда мне смотреть?

— Черт, ну хорошо, смотри, — согласилась Ольга. — Но воспринимай это нормально.

Она стащила майку, бросила ее на подоконник. Рядом повесила джинсы. На них положила очки. Осталась в оранжевом белье и поглядывала на меня недовольно.