Дом учителя - Георгий Березко

— Жена — это жена, — сказал командующий и усмехнулся про себя: получалось совсем по Чехову.

— Точно: жена — это жена! — подхватил с удовольствием генерал-лейтенант. — Без семьи человек — не человек! У меня дочка, способная, понимаешь, девчонка, особенно к музыке!

Он просто не понял командующего, но тот не стал его вразумлять. Две черные машины с узенькими щелочками синего света в фарах неслись уже к ним по темной улице — наконец можно было ехать. Командующий козырнул командирам, вышедшим его проводить, и повернулся к командарму.

— Смотри на юг, — сказал он своим однотонно звучным, негибким голосом, — не упускай юг! И — разведка, разведка! Займись сам разведкой. Желаю успеха!

С адъютантом и автоматчиком он сел в первую эмку; во второй поместились два сопровождавших его полковника из штаба фронта и еще один автоматчик. Машины тронулись, и облака пыли, заголубевшей в свете месяца, закрыли их.

К себе в штаб командующий добрался лишь незадолго до полуночи и некоторое время знакомился с новостями, смотрел карту и читал донесения, пришедшие в его отсутствие, затем он отправился в аппаратную. Докладывая по телеграфу начальнику Генштаба, он еще раз перечислил то, в чем нуждался его фронт: «Повторяю: плотность обороны у нас недостаточная, фронт жидкий, обеспеченность противотанковыми средствами неудовлетворительная», — продиктовал он телеграфисту и еще раз прочитал на бумажной ленте неутешительные ответы маршала; в конце переговоров тот сказал, что доложит обо всем Верховному. Оставив в аппаратной ворох телеграфного серпантина, командующий поработал потом со своим начальником штаба и уже глубокой ночью совещался с членом Военного совета фронта, только что приехавшим с правого, северного, фланга — там также назревала тревожная ситуация. Вместе с членом Военного совета он вновь прошел на узел связи и разговаривал с командармом, стоявшим на правом фланге; не сказав ему в свою очередь ничего утешительного в ответ на его просьбу усилить армию, он потребовал доклада о ходе траншейных работ. А вернувшись, опять вызвал к себе начальника штаба, подписал донесение в Ставку и еще несколько документов о дислокаций частей, об их переподчинении, о награждениях, об отдаче под суд, в трибунал…

К счастью, командующий был завидно телесно здоров, мог по суткам не спать и вообще спал мало, мало ел и мало обращал внимания на то, что он ест, не курил и лишь в особых случаях немного выпивал; никогда не жаловался на усталость, на головную боль, вот только рановато стал лысеть. И удивительной, и как бы даже неправдоподобной была неиссякаемая, тренированная работоспособность этого худощавого, не столь уж крепкого по виду человека со скуластым крестьянским лицом и зеленовато-светлыми, как ледок, глазами.

Поздней ночью командующий распорядился привести к нему пленного немецкого летчика, доставленного сегодня во фронтовой штаб. Этот немец вызывал к себе серьезный интерес. Перелетев на истребителе линию огня и углубившись несколько в наш тыл, он неожиданно посадил свою машину где-то на колхозном выгоне. И без сопротивления сдался бойцам строительного батальона и колхозницам, набежавшим с огородов. Те его все-таки слегка потрепали, стащили с него шлем, порвали куртку, но он и тут только закрывался и увертывался. А на допросе в штабе батальона попросил отправить его в высший штаб, где бы он мог сообщить нечто весьма важное; назвать свое имя он отказался. И действительно, как доложили командующему, сведения, полученные от этого летчика, были исключительно важными, если только они были правдивыми.

Сейчас на столе у генерал-полковника лежало отпечатанное на машинке донесение с его показаниями, а перед столом в конусе света, падавшего с потолка от сильной верхней лампы, стоял он сам — фельдфебель германских военно-воздушных сил, вытянувшись «смирно», прижав к тощим бедрам руки. Это был молодой, лет двадцати двух — двадцати трех, парень того лишенного приметных черт облика, который называют спортивным; безбровое лицо его масляно блестело от пота, губы часто беззвучно приоткрывались, и он был похож на бегуна-стайера, еле уже дышавшего на финише своего долгого бега.

— Переведи ему, он может сесть, — сказал командующий подполковнику из разведывательного отдела, который привел пленного. — Пусть сядет.

Подполковник перевел, показал на стул, и пленный, подождав немного, как бы не сразу уразумев, чего от него хотят, опустился нерешительно на сиденье. Составив вместе под прямым углом ноги, он симметрично положил на колени худые кисти рук, испачканные землей.

Генерал-полковник снова пробежал глазами запись показаний пленного. Было не исключено, конечно, что летчик преувеличивал, потому что сам неточно знал, не исключалось и то, что он перелетел с заданием ввести в заблуждение противную сторону. Во всяком случае, трудно было поверить, что для нового наступления немцы в короткий срок сосредоточили в армейской группе «Центр» ни много ни мало — сто дивизий и до тысячи танков; дивизии, как показывал пленный, были полностью укомплектованы, а с воздуха их поддерживала авиация в тысячу самолетов, в том числе пятьсот бомбардировщиков. Нацелившись на Москву, враг собирался нанести нокаутирующий удар, после которого оставалось бы только «подчищать остатки». И день «X», то есть день атаки, был уже, по показаниям пленного, назван — 1-е октября. А это означало, что фронт, прикрывавший прямую дорогу к Москве, опаздывал с завершением подготовки к жесткой обороне.

— Спроси у него, — командующий обращался к подполковнику, но смотрел на пленного, — откуда ему, фендрику, все так хорошо известно? Или немецкое командование информирует о своих планах младший комсостав?

Подполковник — голубоглазый, рыжеватый грузин в щегольском, обуженном в талии кителе — не скрывал своего отличного настроения. Никто не мог оспорить того, что ему первому посчастливилось получить эти особо ценные сведения, и он почувствовал себя их добытчиком, «автором». Вообще этот буквально с неба свалившийся «язык» был дорогой находкой для разведки. И что-то похожее на симпатию, на ласку появлялось в голубых глазах подполковника, когда он смотрел на пленного.

— Мы у него тоже интересовались, откуда… — Подполковник словно бы обрадовался такому совпадению. — Фендрик пояснил, что у него есть хорошее знакомство в штабе корпуса. Он пояснил еще, что о близости генерального наступления знает вся немецкая армия.

— Переведи ему мой вопрос, — сказал командующий, — и его ответ — дословно.

Услышав вопрос от переводчика по-немецки, пленный вскочил и вновь окаменел в стойке «смирно». Он догадался, что русский генерал настроен подозрительно, и, не уверенный в точности перевода, все возвышал голос, повторяя по нескольку раз одно и то же.

— Он говорит, что адъютант командира корпуса его лучший друг, — перевел подполковник. — Они из одного города, земляки по-нашему, из Кенигсберга. Говорит, что он узнал содержание секретной директивы, полученной в штабе корпуса. Директива подписана фельдмаршалом фон Боком, который командует группой «Центр». Он поясняет, что готов отвечать головой.

И подполковник опять обласкал глазами пленного летчика, довольный им, как охотник бывает доволен своим трофеем. Спохватившись, он потупился; предпочтительнее, конечно, было бы, если б в данном случае «язык» приврал в своих слишком тревожных показаниях.

Командующий всматривался в немца открыто и холодно — чересчур нервный, потеющий от волнения парень не походил на агента, переброшенного для дезинформации, его трепет выглядел безыскусственным. Но кто его, в конце концов, знает? А то, что он сообщил, было почти невероятно; ведь и немцам совсем не дешево обошелся этот их марш на восток! Командующий еще отлично помнил недавние смоленские бои; солдаты, которыми он там командовал, навалили перед своими позициями горы гитлеровских гренадеров. Да и в приграничных боях, и на всем пути от Бреста к Москве немецкие армии непрерывно таяли — это не было прогулкой от Седана к Парижу… Откуда же, из какой прорвы веялись эти сто полных дивизий, тысяча самолетов, тысяча танков?!

— Спроси у него, с каких направлений переброшены сюда новые дивизии? — нетерпеливо приказал командующий. — Пусть назовет номера.

И, отвечая, летчик заметался взглядом от офицера-переводчика к генералу.

— Он поясняет, что есть дивизии, прибывшие из-под Киева, есть из самой Германии, — подполковник повторил несколько номеров. — Об авиации он говорит, что имел встречи с летчиками, летавшими на бомбежку Ленинграда. В настоящий момент, говорит, их части имеют базу на аэродроме в районе Орши.

Командующий кивнул — это последнее подтверждалось донесением, которое он получил из штаба военно-воздушных сил: по данным разведки ВВС, противник перебросил с Ленинградского и Юго-Западного фронтов на московское направление до 400 самолетов. Пленный летчик говорил, как видно, правду.