Всем штормам назло - Владимир Врубель

Николай Николаевич первым из всех сибирских наместников решил лично осмотреть весь доверенный его правлению край. Он распорядился, чтобы сопровождавший его отряд не превышал 16 человек, включая свиту и охрану. Все были поражены, поскольку предшественники Муравьёва, нигде дальше Иркутска не бывавшие, путешествовали с византийской роскошью, их караван состоял как минимум из 150, а не из 40 лошадей, как у Муравьёва, из которых 20 были вьючными.

Перед одиннадцатью жёнами декабристов, поехавшими за своими мужьями в Сибирь, нужно снять шапку. Но им и не снилось того, что пришлось испытать двум женщинам в отряде Муравьёва только в дороге.

Екатерина Николаевна прекрасно понимала, что поездка из Иркутска на Камчатку по плечу не каждому. Но она уговорила мужа взять её с собой, поклявшись безропотно переносить все трудности путешествия. Незадолго до их отъезда в Иркутск на гастроли приехала французская виолончелистка Лиз Христиани. Она была почти ровесницей жены генерал-губернатора, родилась в 1827 году в Париже. Христиани прославилась уже в восемнадцать лет — сразу, как только начала выступать с концертами. В 1848 году почти во всех странах Европы начались волнения и революции, и она уехала в Россию, чтобы собрать там состояние. У этой талантливой, образованной, умной женщины в характере была склонность к риску, жилка авантюристки. Прослышав о безумных богатствах сибирских золотопромышленников, в сопровождении русской служанки и немецкого аккомпаниатора она отправилась в Сибирь. Её концерты в больших и малых городах Сибири — а добралась она даже до Кяхты — имели невероятный успех. Естественно, как могли не встретиться и не подружиться две парижанки в Иркутске, когда там гастролировала Христиани?

Узнав, что Екатерина Николаевна отправляется вместе с мужем на Камчатку, Лиз захотела поехать вместе с ней. Кроме жены генерал-губернатора, других женщин в отряде не было, в пути случается всякое, могла понадобиться женская помощь, поэтому Муравьёв согласился.

Достаточно посмотреть на карту Сибири, чтобы умозрительно представить трудности пути, ожидавшие маленький отряд. Но перенести их в реальности — совсем иное дело.

После первого же двадцатипятиверстного перехода между мужем и женой состоялся напряженный разговор на французском языке, чтобы не понимали сопровождавшие казаки. Дело в том, что в назначенный час выступления измученная поездкой в седле Екатерина Николаевна оказалась не состоянии сесть на лошадь и осталась лежать в станционной избушке, надеясь, что муж прикажет задержаться несколько дней, пока она не придёт в себя. Что касается Лиз, то та чувствовала себя довольно бодро.

Муравьёв, у которого был рассчитан каждый день пути, был вне себя от гнева, что жена нарушила своё слово. Он приказал отправить её одну с камердинером Флегонтом обратно в Якутск. Видя непреклонность мужа, демонстративно уехавшего вперёд, Екатерина Николаевна с помощью Бернгарда Васильевича Струве, чиновника, на которого генерал-губернатор возложил всю организационную часть в пути, и Флегонта вскарабкалась на лошадь и, заливаясь слезами, тронулась в путь. Чувствовала она себя ужасно, но и возвращаться домой категорически отказалась. Возможно, что ей было стыдно за нарушенное слово, а может быть, присутствовал и элемент ревности: Лиз любила пококетничать с мужчинами, в том числе и с генералом.

Больше подобной слабости Екатерина Николаевна не проявляла. Её спутники-мужчины в тот день ехали молча, сочувствуя несчастной симпатичной губернаторше и осуждая в душе жестокость и самодурство генерала. Лишь позже, несколько дней спустя, все признали правоту опытного воина: требовалось переломить себя и продолжить поездку, тогда боль в теле постепенно уйдёт. Так оно и случилось.

Запомнилась путешественникам переправа через разлившуюся после дождей реку Белую. Когда отряд приблизился к ней, то увидели стремительно мчавшуюся мутно-жёлтую воду. Выяснив, где находится переправа (вода там доходила до середины туловища лошади), Муравьёв приказал Струве следовать за собой и направил лошадь в воду. Остальные оставшиеся на берегу с ужасом смотрели на них и крестились. Проверив возможность переправы, Муравьёв со своим спутником вернулись обратно. Сначала перевели вьючных лошадей. На десять лошадей полагался один погонщик, поэтому их привязывали одну к хвосту другой, и так всех десятерых. При переправе их развязали, чтобы не потерять всех сразу. Одна из лошадей, груженная тюками с сахаром, поскользнулась на камнях и тут же скрылась в бурлящей мутной воде. Больше её не видели.

Генерал, удерживая левой здоровой рукой лошадь жены, переправился вновь на другой берег. То же самое он распорядился сделать одному из подчинённых с лошадью, на которой ехала Христиани. Был ли это безрассудный риск? Нет. Это был расчёт, основанный на опытности. Река из-за непрекращавшихся дождей разливалась всё шире, и вскоре было бы невозможно переправиться через неё. Потерянное время могло привести к непредсказуемым последствиям.

Дорога в Охотск — довольно условное название тропы, по которой ехали путешественники. Екатерина Николаевна и Лиз Христиани мужественно выдержали это испытание.

Башлыки из белого коленкора с чёрными волосяными сетками в какой-то степени спасали от гнуса в мокрой тундре и в тайге. Зато дышать в них было тяжело, пот градом стекал с лица, разъедая кожу. Все оживали только на привалах, которые устраивали в местах, где могли пастись лошади. Разводили костры, стаскивали с себя мокрую одежду, тяжеленные болотные сапоги, и сразу казалось, будто за спиной вырастали крылья. Ночевали в палатках. Молодые жизнерадостные и весёлые француженки скрашивали жизнь своим спутникам. У обеих женщин были неплохие голоса, и, когда представлялась такая возможность, или, точнее сказать, когда у них находились силы это сделать, они устраивали настоящие концерты, исполняли французские народные песни.

С собой взяли минимум необходимых вещей. Это было условием, которое распространялось на всех. Исключение составляла лишь драгоценная виолончель работы Страдивари, принадлежавшая Христиани. Для перевозки виолончели изготовили специальный футляр.

В Охотск путешественники прибыли в середине июня. Генерал-губернатор лично убедился в непригодности порта, о чём писали в Петербург его предшественники почти целое столетие.

Немного отдохнув, продолжили путь на транспорте «Иртыш» в Петропавловск. Близ острова Парамушир попали в шторм. На глазах путешественников французское китобойное судно наскочило на камень и стало тонуть. Муравьёв приказал командиру транспорта капитану 2‑го ранга Василию Константиновичу Поплонскому оказать помощь гибнущему судну. Поплонский направил на двух вельботах подвахтенных моряков. Те помогли французам закрыть течь в корпусе китобоя. До Петропавловска французское судно, которое, по иронии судьбы, оказалось тёзкой Христиани, «Elise», шло рядом с «Иртышом». По прибытии в порт китобои с помощью местных мастеров принялись за ремонт. Авачинская губа поразила генерал-губернатора. Он сразу проникся убеждённостью, что в ней нужно создавать морскую крепость и делать Петропавловск главным портом России на востоке. Отсутствие надёжной связи с Камчаткой по суше можно было компенсировать морским путём, а для этого тем более был важен Амур.