Флибустьеры - Густав Эмар

— Ну, Блаз, что нового? Ты заметил впереди что-либо неладное?

— Ничего, сеньор, — отвечал капатас, — все идет отлично. Не более чем через час мы будем в ранчо.

— Зачем же ты так мчался ко мне?

— О, сеньор, пустяки. Мне пришла в голову одна мысль, которой я хотел бы поделиться с вами.

— Ага! — сказал дон Сильва. — Так в чем же дело, мой милый?

— Посмотрите, сеньор, — отвечал капатас, протягивая руку по направлению к юго-западу.

— Что это значит? Да там огонь, если я не ошибаюсь!

— Правда, сеньор, это огонь. Посмотрите теперь сюда.

И он указал на юго-восток.

— А вот и другой! Какой черт зажег там эти костры, с какой целью развели их на холмах?

— О! Все очень просто, сеньор.

— Ты полагаешь, друг мой? Ну, так объясни же мне.

— Я это и хочу сделать. Вот тот, — и он указал на первый костер, — разведен на холме, называемом Серро-дель-Гиганте.

— Верно.

— А этот, — продолжал капатас, указывая теперь на второй костер, — на холме Серро-де-Сан-Ксавье.

— Да, похоже.

— Я уверен в этом.

— Ну?

— Ну, костер не загорится сам собой, а в такую жару едва ли кому придет мысль разводить костер на горе…

— И ты заключаешь отсюда?..

— Я заключаю, что эти костры разведены индейцами или грабителями, которые узнали о нашем отъезде.

— Ну, ну! Звучит правдоподобно, друг мой, продолжай свое объяснение, оно крайне интересует меня.

Капатас дона Сильвы был здоровенный мужчина лет сорока, геркулесовского сложения, душой и телом беззаветно преданный своему господину, который во всем доверял ему. Услышав благосклонную речь асиендадо, этот достойный человек нагнулся вперед с улыбкой удовольствия.

— О! Теперь мне осталось сказать пустяки, — докончил он, — по этому сигналу мошенники, вероятно, хотят дать знать своим товарищам, что дон Сильва де Торрес покинул Гуаймас и направляется в пуэбло Сан-Хосе.

— Мне кажется, что ты прав, я совсем забыл об этих хищных птицах, которые подстерегают нас по дороге. Но, в конце концов, к чему все это! Пусть себе разбойники идут по нашим следам, мы не скрываемся и выехали из города при таком скоплении зевак, что каждый желающий мог знать об этом. Нас так много, что никакое покушение нам не страшно. Но если кто-либо из этих бездельников осмелится напасть на нас, у нас найдется кое-кто, кто сумеет поговорить с ними по душам! Я уверен в этом. Поэтому едем вперед смело и спокойно, мой милый Блаз, с нами не может случиться ничего неприятного.

Капатас поклонился своему господину и галопом вновь вернулся на свое место во главе каравана.

Час спустя караван без особенных приключений достиг Сан-Хосе.

Дон Сильва все время ехал рядом с паланкином дочери и разговаривал с ней, получая от нее лишь редкие односложные ответы. Несмотря на все свои старания, она не могла скрыть своей грусти. В это время асиендадо услышал, как его кто-то окликнул несколько раз. Он обернулся и узнал в человеке, звавшем его, графа Лорайля.

— Как, сеньор граф! Вы здесь? — воскликнул он. — По какой причине я встречаю вас так близко от дома? Ведь вы хотели за ночь отъехать далеко вперед.

Увидев графа, молодая девушка почувствовала, что ее охватило волнение и краска залила щеки. Она откинулась на спинку сиденья и опустила занавеси.

— О! — отвечал граф, приподняв шляпу и приветствуя асиендадо. — Со вчерашнего вечера со мной случилось нечто, о чем я расскажу вам, дон Сильва. Я знаю, это удивит вас. Но сейчас некогда разговаривать.

— Как вам угодно, друг мой. А теперь, что вы здесь делаете? Вы хотите ехать или остаться?

— Я еду, еду. Я остановился здесь лишь для того, чтобы дождаться вас. Если я не помешаю вам, поедем вместе. Вместо того, чтобы приехать в Гетцали раньше вас, мы приедем вместе, вот и все.

— Вот и отлично. Вперед, — прибавил асиендадо и сделал капатасу знак отправляться, так как, увидав, что господин его беседует с графом, он остановился. Караван тронулся.

Пуэбло Сан-Хосе скоро осталось позади. Отсюда, собственно, и начиналось настоящее путешествие.

Перед путешественниками раскинулась пустыня. Во все стороны тянулась бесконечная песчаная, слегка всхолмленная равнина. Извилистая линия, обозначенная только белеющими костями павших мулов и лошадей, представляла собой дорогу, которой следовало держаться, чтобы не сбиться окончательно с пути.

В двухстах шагах впереди каравана трусил на ослике какой-то человек. И ослик, и его всадник, казалось, вот-вот упадут на землю и заснут под горячими лучами солнца, отвесно падавшими на голову, — так они качались из стороны в сторону.

— Блаз! — подозвал асиендадо своего управляющего. — Кликни-ка этого индейца, который едет впереди, эти черти краснокожие знают пустыню как свои пять пальцев. Он будет служить нам проводником, с ним мы не заблудимся.

— Это верно, — заметил граф, — в этих проклятых песках нет ничего легче, чем потерять направление.

— Ну, ступай, догони его.

Капатас пришпорил лошадь. Подъехав к одинокому путнику, он приложил рупором руки к губам и крикнул:

— Эй, хосе!

В Мексике все индейцы, сделавшиеся мансос, то есть оседлыми, называются хосе и отвечают на этот призыв, ставший для них нарицательной кличкой.

Индеец обернулся.

— Чего надо? — спросил он, сохраняя полную невозмутимость.

Это был тот самый индеец, которого мы видели в Гуаймасе перед домом дона Сильвы, внимательно следивший за приготовлениями к отъезду.

Каким образом очутился он здесь, случайно или нарочно? Никто не мог ответить на это.

Блаз Васкес, капатас дона Сильвы, слыл человеком уже издавна хорошо знакомым со всеми хитростями индейцев, так же как с характером и нравами диких зверей, с которыми он одинаково часто сталкивался, охотясь за теми и другими. Он оглядел путника инквизиторским взглядом, который тот вынес с полным спокойствием. Голова его была боязливо наклонена, руки беспомощно лежали на шее ослика, оголенные ноги болтались по обоим бокам животного. Словом, это был тип мансоса, в полной мере переделанного гибельным влиянием белых людей.

Капатас с недовольным видом тряхнул головой, его проницательный взгляд ничего не открыл ему, поэтому он обратился к индейцу с прямыми вопросами.

— Что ты делаешь здесь один, хосе?

— Еду из дель-Пуэрто, я был там плотником. Я жил там месяц, немного заработал, как мне хотелось, и теперь еду домой в деревню.

Ни малейшего сомнения не могли возбудить эти слова, все яки поступают таким образом. Да и к чему бы человеку этому обманывать капатаса? Он был один и безоружен. Напротив, караван был многочислен и состоял из преданных людей. Чего опасаться этого индейца?