Счастливый билет - Линн Грэхем

— Я хочу оставить этого ребенка, — прямо сказала она Наварру, не желая обсуждать с ним другие варианты. — Моя мать считает меня идиоткой. Она полагает, что то, что она меня тогда родила и стала одинокой матерью, сломало ей жизнь. Я это слышала тысячу раз, но я с ней не согласна. Может, это и незапланированный ребенок, но я уже его люблю, и мы справимся.

— Мне нравится твой оптимистичный настрой.

— Правда? — Она немного оттаяла, и на губах ее появилась едва заметная улыбка.

— Но, похоже, мы оба подходим к этому вопросу с точки зрения собственного нелегкого детства. Ни у кого из нас не было отца, и мы оба из-за этого страдали. Ребенку тяжело, когда у него только один родитель.

— Да, — с грустью согласилась Тоуни.

— Кроме того, воспитание ребенка ложится тяжелым грузом на плечи одинокого родителя. Твоя мать с трудом с этим справлялась, а в результате разочаровалась в жизни. А моя вообще не справилась со своими родительскими обязанностями. Наш личный опыт показал, как тяжело одному воспитывать ребенка, и я не хочу отстраняться и смотреть, как вы с нашим ребенком проходите через все это.

Тоуни удивило то, как глубоко Наварр понимает ее проблемы, а еще ее впечатлила его заботливость и готовность взять на себя ответственность за случившееся.

— Я не преуменьшаю старания своей матери, она сделала все, что могла, когда меня растила, но она и правда ожесточилась. Однако я считаю себя более практичной. И не тешу себя напрасными ожиданиями.

— Не думаю, что в твоем возрасте тебе стоит отказываться от надежд и ожиданий лишь из-за того, что тебе нужно будет заботиться о ребенке.

Тоуни усмехнулась:

— Давай будем реалистами.

— Именно потому, что я очень реалистично смотрю на жизнь и на то, какой она для тебя будет, я приехал сюда просить тебя выйти за меня замуж. Только брак позволит мне взять на себя ответственность за ребенка в полной мере, — спокойно и решительно сказал Наварр. — Вместе мы сможем больше предложить ребенку, чем если бы мы жили отдельно.

Тоуни была поражена. Такой вариант она даже не рассматривала. Она уставилась на Наварра, догадавшись по его поведению, что он серьезно обдумал этот вопрос.

— Ты не шутишь?

— Я хочу быть с тобой с той самой минуты, как этот ребенок родится, — признался Наварр. — И не желаю, чтобы другой мужчина занял мое место в жизни моего ребенка. Лучшим выходом для нас обоих будет пожениться.

— Но мы так мало знаем друг о друге…

— А разве это так уж важно? Думаю, намного важнее то, что нас сильно влечет друг к другу и что мы оба готовы взять на себя определенные обязательства, чтобы вместе растить нашего ребенка.

Тоуни была зачарована силой его убежденности. Она даже чувствовала себя виноватой, ведь она не подумала, что Наварр может чувствовать ответственность за ее благополучие и благополучие их ребенка. Она ждала, что он обойдется с ней так же, как ее отец обошелся с матерью, с презрением и негодованием. А он не бежал от тягот заботы о ребенке, он пытался с ней сблизиться, чтобы принять эту заботу на себя. Слезы облегчения покатились у нее из глаз. И она отвернулась в надежде, что он ничего не заметит.

— Что такое, дорогая? Я что-то не так сказал?

Тоуни улыбнулась сквозь слезы:

— Все нормально, дело не в тебе. Просто я плачу из-за каждой глупости. Наверное, это все гормоны. Мой отец ужасно обошелся с мамой, когда она сказала ему, что беременна, и, наверное, я подсознательно полагала, что ты поведешь себя так же. Мы оба виноваты в том, что строили неправильные предположения.

Наварр старался изжить циничные подозрения на ее счет. Внутри у нее потеплело от чувства, очень похожего на надежду. Она не обналичила его чек, не говорила о нем с прессой, в результате он готов вознаградить ее своим доверием. Теперь он обращался с ней уважительно. И не подвергал больше сомнению то, как был зачат их ребенок. И предложил ей обручальное кольцо как залог их нового совместного будущего.

Тоуни поняла, что ответит на его предложение согласием. Грешно будет хотя бы не попытаться ради их общего ребенка. Тем более что именно в этого мужчину, невзирая ни на что, она по уши влюбилась. Он был тем самым человеком, который заказывал ей потрясающие завтраки и восхищался ее аппетитом; все время спрашивал, не голодна ли она; тем, кто и глазом не моргнул из-за всех этих газетных откровений о ее прошлом и происхождении, а ведь они тогда находились среди законченных снобов. А еще он до нелепого ревновал, когда другой мужчина хотя бы смотрел на нее. И сделал так, что она впервые в жизни почувствовала себя неотразимой.

— Ты любишь детей? — коротко спросила она его.

Наварр рассмеялся:

— Я никогда об этом не думал. Но да, похоже, люблю.

Когда он вот так улыбался, мощь его харизмы многократно усиливалась, и сердце у нее начинало колотиться как бешеное, а дыхание перехватывало.

— Да, я выйду за тебя замуж, — сказала Тоуни по-французски.

— Ты художница. Я думаю, тебе понравится жить в Париже.

С ним все было так просто. В тот первый свой визит он настоял на том, чтобы назавтра вечером встретиться за ужином с ее матерью и ее бойфрендом в очень маленьком отеле. Сначала мать и дочь общались довольно скованно, но к концу вечера Сьюзен Бакстер отвела Тоуни в сторону.

— Я так счастлива, что у тебя все хорошо складывается, даже не знаю, что сказать, — со слезами призналась она. — Я знаю, ты рассердилась из-за того, какой выход из этой ситуации я предложила, но я просто не хотела, чтобы твоя жизнь пошла под откос, ведь ты еще такая молодая. Я боялась, что ты повторяешь мои ошибки и что это я во всем виновата…

— Наварр не такой, как мой отец, — с гордостью перебила ее Тоуни.

— Нет, он производит впечатление человека зрелого и ответственного.

Ответственного. Тоуни больно было это слышать. Наварр не бросал ребенка потому, что сам вырос без отца и без матери, и только он знал, чего ему это стоило. И он не собирался оставлять мать своего ребенка в одиночестве. Во всей этой конфигурации Тоуни была чем-то вроде объекта благотворительности или упражнения, в котором Наварр сам себе доказывал, что у него был ген ответственности, которого, к сожалению, не было у его родителей. Это впечатление легко было развеять. Для этого нужно было только, чтобы Наварр попытался снова вступить в интимную близость со своей невестой… Но он этого не сделал. Кольцо с розовым бриллиантом снова оказалось у нее на пальце, на этот раз по-настоящему. Но его отстраненность, сосредоточенность на практической стороне вопроса больно ранила Тоуни, вызывала в ней неуверенность.