Летос - Алексей Пехов

Сойка понимала, что на нее нападут, как только она окажется беззащитна, и это случится в тот момент, когда придется набирать новую порцию воздуха. Какой бы крепкой она ни была, жители моря, в отличие от человека, могут находиться под водой бесконечно долго.

Поэтому она решила сыграть. Запаниковала, задергалась, попыталась всплыть, но как будто ошиблась в направлении, пустила пузыри, словно захлебывалась. Они ринулись на нее со всех сторон, желая пронзить, разорвать, вцепиться мелкими зубами в плоть, чтобы выпить теплой крови и отомстить за гибель подруг. Когда уины оказались близко, Лавиани атаковала.

Ожог на правой лопатке. Бабочка, которую она обрела всего лишь несколько часов назад, снова исчезла. Вокруг сойки образовалась прозрачная сфера, стенки которой ударили во всех направлениях, точно кувалда.

Одна из уин лопнула бледной, фосфоресцирующей звездой в глубине. Остальные, оглушенные, забились в конвульсиях, опускаясь вниз, ко дну. Единственная уцелевшая бросилась прочь, а Лавиани, зло оскалившись, продолжила свой путь.

Следовало добраться до берега прежде, чем они вернутся.

Тэо не удержался, когда корабль угодил на скалу. Ощутил, как палуба начинает менять свое положение, взмахнул руками, взлетая в воздух, приземлился сгруппировавшись, смягчая падение, и понял, что Лавиани бросило в море.

Пружина не колебался и не раздумывал. Нырнул в волны, пытаясь найти ее, едва не разбил себе голову, когда волна качнула его, подхватила и со всего маху приложила о борт тонущего корабля.

Он не был слабаком и сперва сопротивлялся морю. Искал женщину, звал, но вокруг было слишком темно, чтобы Тэо мог ее увидеть. Рядом кричали матросы, покинувшие сползающий с рифа, уходящий под воду корабль. Акробат попытался держаться с ними, но волны и течение стали быстро относить его в сторону.

Тэо решил плыть к берегу, но, несмотря на свою силу, не мог сражаться со стихией. Она болтала его как щепку, кидала, накрывала с головой и пила тепло, заставляя мышцы деревенеть, а ноги наливаться свинцом.

Он понял, что тонет, когда мир перед глазами померк. Почувствовал тонкие руки на плечах, тянущие его вверх, подумал, что Лавиани сама нашла его, вновь спасая. Холод убивал, и Пружина впал в полузабытье, слыша лишь рев ветра да грохот прибоя, и не помнил, как оказался на берегу.

Волна просто вытолкнула его, протащила по мелкой гальке.

Теперь акробат стоял на четвереньках, и море выливалось из него бесконечной рекой. Он не знал, когда успел так наглотаться воды, которая сейчас ножом резала горло, покидая желудок и легкие.

Лавиани рядом не было. Покачиваясь, он встал, отшатнулся назад, когда по берегу упруго ударила очередная чудовищная волна. Пружина увидел в воде своих спасительниц. Их было трое или четверо, рассмотреть у него не получилось, но он догадался, кто это такие.

По какой-то прихоти уины вытащили его на берег.

– Спасибо, – сказал он им, но слишком тихо для того, чтобы его голос мог расслышать даже он сам.

Со следующей волной они исчезли, и Тэо, обхватив себя руками, стуча зубами, осмотрелся. Вверх вела дорожка, размокшая от ледяного дождя. Впереди, на скалистом берегу, слабо горели фонари. Справа, за холмом, поднималось желтое зарево. Там стоял маяк.

Он поспешил вперед. Оскальзываясь, обессилевший, Пружина заставлял себя идти, думая о том, что стало с моряками и его спутницей. Акробат знал ответ на свой вопрос. Скорее всего они уже по ту сторону. Затем вздрогнул, понимая, что находится в Летосе, оглянулся назад, на бесноватое море, не зря получившее свое название. Но не увидел ничего, кроме густого мрака.

Он оказался на окраине города. Постучал в первый же дом, окна которого были закрыты тяжелыми ставнями. Бил кулаками по доскам, пока не сообразил, что ему никто не откроет, и побрел по вымершей, залитой водой улице, опираясь рукой о стены.

Женщина появилась неожиданно. Она вышла из-за угла, в длинном, до пят, алом плаще. Отшатнулась, не ожидая увидеть здесь кого-нибудь, быстро посмотрела на фонарь на углу дома и убедилась, что тот горит не синим светом.

Тэо через силу улыбнулся, стараясь стоять ровно и не трястись, словно лист на осеннем ветру. Он понимал, что выглядит ничуть не лучше утопленника.

– Я не опасен, госпожа.

Она, услышав акцент чужеземца, оказалась рядом, совсем маленькая и хрупкая, он бы сказал, даже миниатюрная, крепко взяла его горячими пальцами за локоть.

– Кто ты? Ходить ночью опасно!

– Я путешествовал на корабле. Он разбился. Мне удалось выплыть.

– Проклятье! – вздохнула та. – Много вас было?

– Еще четверо. Они…

Та покачала головой:

– То, что забрало море, не возвращается назад. Даже ночью. Меня зовут Шерон. Идем. Тебе надо согреться.

Глава седьмая

Маяк

Раз, два, три –  фонарь, гори!Всем на свете говори,Что опять –  четыре, пять —Вышел Мицлав погулять.Этой ночью умер МицлавИ идет тебя искать!

На улице выл ветер. Стучал дождем по крыше, пытался вырвать тяжелые ставни, пробраться в дом под свирепый рев обезумевшего штормового моря.

Шерон перестала протирать только что вымытую тарелку, склонила голову, прислушиваясь к непогоде, и в который раз возблагодарила Шестерых за то, что живет далеко от берега. Она отлично представляла, что там сейчас происходит.

Огромные свинцовые валы неслись по широченному заливу и неумолимо, словно стая трупных гончих шауттов, приближались к городу. Они жаждали пожрать спящих людей, утащить за собой в беснующуюся стихию. В ледяную воду, в пучину, на поживу кракенам, уинам и утонувшим рыбакам. И лишь каменные волнорезы-бивни, построенные в первые века после Катаклизма, служили защитой от опасного соседства с безумным морем. Благодаря созданным магами прошлого строений грохочущие волны теряли ужасающую мощь, рассыпались, словно ряды солдат под сплоченным ударом противника, плевались хлопьями злой, шипящей пены и холодными брызгами, заливая все, до чего могли дотянуться. Свирепо ревели, откатывались назад, в открытое море, чтобы спустя секунду без жалости и усталости вновь пойти в атаку.

Шерон поежилась от этих мыслей, бесшумно убрала тарелку в шкаф, подхватила со стула теплую шаль из овечьей шерсти, набросила на плечи. В это время из стоящего на очаге чайника повалил пар, и девушка поспешно сняла его с огня. В жестяной кружке уже лежали истолченные корни девясила, так что оставалось всего лишь залить их крутым кипятком. По комнате сразу же пополз горьковатый запах лекарства. Почувствовав его, она подумала, что это то, что сейчас нужно Ауше.

Ветер пошел на очередной приступ. Кинулся на стену, как попавшая на гарпун касатка бросается на рыбацкий бот, отчаянно и свирепо. Ставни содрогнулись от удара. Шерон внутренне сжалась, но наверху, в детской, так никто и не заплакал. Найли не проснулась.

Взяв книгу, указывающая села за маленький стол и углубилась в чтение. Она любила читать и учиться, часто беря у Йозефа старые фолианты, но этот оказался сложным, и некоторые абзацы приходилось перечитывать по несколько раз, чтобы хоть немного разобраться в хитросплетениях текста.

Однако сосредоточиться не получалось. Она думала о человеке, которого в самом конце ее дежурства выбросило на берег. Сейчас тот спал в доме Ирмы, укрытый шестью одеялами и даже во сне дрожащий от пережитого. Он счастливчик, в отличие от Димитра, которого море забрало у нее.

Шерон недавно исполнилось двадцать пять, но она выглядела моложе своего возраста, возможно, потому, что была невысокой и худощавой, а быть может, из-за коротких темно-русых волос, делающих ее похожей на мальчишку. Большие светло-серые глаза, острый подбородок и задорный нос только усиливали сходство. Но стоило посмотреть на ее губы, прекрасные и женственные, и это впечатление исчезало раз и навсегда.

Бесчинствующий ветер несколько раз отвлекал Шерон от чтения, она сбивалась, хмурилась, из-за чего на ее лбу появлялась морщинка, и переворачивала приятно шелестящую страницу, начиная снова.

Тихо заскрипели рассохшиеся ступени. Вниз, тяжело кряхтя, спустилась старая Ауша. Она поймала вопросительный взгляд хозяйки дома, растянула губы в беззубой улыбке и прошептала:

– Спит, слава Шестерым. Я уж думала, что до утра прокудахчем.

Шерон благодарно кивнула. Встала, осторожно взяла кружку с отваром, протянула старухе. Та закашлялась, уселась в любимое плетеное кресло и стала осторожно прихлебывать настой, изредка морщась от неприятного вкуса. Служанка молчала, Шерон продолжила чтение, но обе они слушали ветер и море, радуясь, что вокруг надежные стены, за которыми не страшна любая непогода.

– Ей уже лучше, – наконец произнесла женщина, возвращая опустевшую кружку. – Когда болеют, некоторые дети становятся несносными. Ты тоже была такой.