Марсиане, убирайтесь домой! - Фредерик Браун

«А ведь я мыслю», — подумал он. А не должен бы, потому что мышление каким-то образом могло все испортить. Может, потому он и работал над книгой так напряженно, чтобы не мыслить?

Но чтобы не мыслить о чем? Его разум снова встревожился. И в этот момент Люк очнулся от полусна и все к нему вернулось.

Марсиане.

«Посмотри в глаза правде, той правде, от которой ты старался сбежать: что каждый продолжает их видеть, а ты нет. Что ты безумен; а ведь ты знаешь, что это не так… или же все остальные сошли с ума.

Ни то, ни другое не имеет смысла, а ведь один вариант из двух должен быть правдой. С тех пор, как пять недель назад ты видел своего последнего марсианина, ты бежишь от этой проблемы и делаешь все, чтобы избежать мыслей о ней, поскольку даже мысли о таком страшном парадоксе могут снова довести тебя до безумия, в которое ты впал прежде и начал видеть…»

Люк со страхом открыл глаза и осмотрелся. Марсиан не было. Ну разумеется, ведь марсиан не существовало. Он был абсолютно уверен в этом, откуда бы ни бралась его уверенность.

Так же, как в том, что теперь он был здоров.

Он повернулся, чтобы взглянуть на Марджи. Она спокойно спала с лицом невинным, как у ангела. Ее волосы цвета меда, рассыпанные по подушке, вызывали восторг даже непричесанные. Одеяло сбилось, обнажив нежный розовый сосок; Люк приподнялся на локте и склонил голову, чтобы его поцеловать. Но очень осторожно, чтобы ее не разбудить; бледный свет в окне ясно говорил, что еще очень рано. И чтобы не разбудить при этом самого себя. Прошедший месяц показал, что она не желала иметь с ним дела при свете дня, а только ночью и с этими чертовыми пробками в ушах, так что он не мог с ней разговаривать. Проклятые марсиане! Впрочем, эта сторона отпуска оказалась неплоха — ведь это их второй медовый месяц, а не первый; Марджи уже тридцать семь лет, и потребности ее с утра невелики.

Люк лег на спину и снова закрыл глаза, хотя уже знал, что не сможет заснуть снова.

И не смог. Может, через десять, а может, через двадцать минут он наконец почувствовал, что с каждой секундой все больше просыпается, поэтому осторожно выскользнул из кровати и оделся. Еще не было и половины седьмого, но он мог бы выйти и погулять по парку. А Марджи пусть поспит вволю.

Взяв туфли в руки, он на цыпочках вышел в холл и притворил тихо за собой дверь. Потом сел на лестнице, чтобы обуться.

Ни одна из входных дверей санатория не была заперта; полностью изолированные пациенты — менее половины всех больных — находились в палатах, часто под наблюдением. Люк вышел через боковую дверь.

Утро было безоблачное, хотя и холодноватое. Даже в первые дни августа раннее утро в южной Калифорнии может быть почти холодным, и Люк дрожал, жалея, что не надел пуловер под спортивную куртку. Впрочем, солнце поднялось уже довольно высоко и скоро станет тепло. Если он будет идти быстро, ничего с ним не случится.

Энергично шагая, он добрался до забора, а затем пошел вдоль него. Поверху не было колючей проволоки, и любой среднеразвитый человек, включая и Люка, мог через него перебраться. Забор служил, скорее, для изоляции от города, чем как преграда.

Люк прикинул, не выбраться ли наружу и не погулять ли на свободе с полчасика, но потом отказался от этой мысли. Если его кто-то заметит, доктор Снайдер может забеспокоиться и лишить пациента привилегий. Доктор Снайдер — известный паникер. Кроме того, парк был обширен и можно было досыта нагуляться и в его пределах.

Он пошел дальше вдоль забора, потом свернул в аллею.

И тут увидел, что не один. На зеленой скамейке, какие во множестве были разбросаны по всему парку, сидел невысокий мужчина с густой черной бородой и при очках в золотой оправе. Он был одет с необычайной тщательностью, включая начищенные до блеска черные туфли, прикрытые легкими серыми гетрами. Люк с любопытством разглядывал гетры — он и не знал, что кто-то еще их носит. Бородач сосредоточенно смотрел поверх плеча Люка.

— Прелестное утро, — заметил Люк. Раз уж он остановился, было невежливо промолчать.

Бородач не реагировал. Люк повернул голову, посмотрел через плечо и увидел дерево. Ничего, кроме того, что обычно видишь, глядя на дерево, листья и ветки. Ни птичьего гнезда, ни хотя бы залетной птицы.

Люк снова повернулся к бородачу, но тот продолжал разглядывать дерево, по-прежнему не обращая внимания на Люка. Может глухой? Или?..

— Прошу прощения, — сказал Люк, а когда не получил ответа, у него родилось страшное подозрение. Он шагнул вперед и осторожно коснулся плеча мужчины. Тот чуть вздрогнул, протянул руку и машинально потер плечо, не отводя, однако взгляда от дерева.

«Что бы он сделал, если бы я размахнулся и ударил его», подумал Люк. Вместо этого он вытянул руку и повел ею взад-вперед перед лицом мужчины. Бородач моргнул, снял очки, потер сначала один глаз, потом второй, снова надел очки и опять уставился на дерево.

Люк вздрогнул и пошел дальше.

«Боже, — сказал он сам себе, — он меня не видит, не слышит и не верит в то, что я здесь, перед ним. Точно так же, как я не верю…

И все же, когда я его коснулся, он это почувствовал, хотя…

Слепота истерического происхождения, объяснил мне доктор Снайдер, когда я спросил его, почему — если существуют марсиане — я не вижу пустых пятен, сквозь которые ничего не видно, даже если не замечаю самих марсиан.

Он объяснил мне еще, что я…

Точно как этот человек…»

Недалеко стояла еще одна скамейка, и Люк сел на нее, повернув голову, чтобы видеть бородача, все еще сидящего на своей лавке метрах в двадцати дальше. Все так же смотрящего на дерево.

«На что-то, чего там нет, — подумал Люк. — Или на что-то, чего там нет для меня, но существует для него. И кто же из нас прав?

Он думает, что меня нет, а я думаю, что я есть… и кто прав в этом немом споре?

Видимо, я по этому вопросу, если не по всем другим. Я мыслю, следовательно существую.

Но откуда мне знать, существует ли он?

Почему он не может быть плодом моего воображения?

Глупый солипсизм — пример сомнений, которые каждый переживает в возрасте созревания, а потом освобождается от них.

Однако это дает пищу для размышлений, когда другие люди и ты начинаете видеть все по-разному.

Не бородач, нет. Это просто еще один псих. Он тут ни при чем».

16

Возможно, — только возможно — что именно короткая встреча Люка с этим человеком подтолкнула его мысли на нужные рельсы.

В ту ночь, когда он упился с Грэшемом, прямо перед тем, как вырубиться, появился марсианин, и Люк поругался. «Я тебя придумал», — вспомнил он свои слова.

Ну и что?

А если это правда? Что если мой разум в пьяном виде признался в том, о чем трезвый не имел даже понятия?

А если солипсизм не так уж и глуп?

Что если Вселенная и все люди внутри нее просто созданы воображением Люка Деверо?

Что если это я, Люк Деверо, придумал марсиан в ночь появления, когда сидел в одиночестве в домике Картера Бенсона под Индио?

Люк встал и снова пошел, да побыстрее, чтобы ускорить работу мозга. Он сосредоточился на том вечере. Перед тем, как в дверь постучали, ему пришла идея фантастического романа, который он пытался написать. Он еще подумал тогда: «что было бы, если бы марсиане…»

Однако продолжения мысли он никак не мог вспомнить. Ее прервал стук марсианина.

Вот только прервал ли?

А если — даже сознание не сформулировало эту мысль до конца — она закончилась уже в его подсознании: — что было бы, если бы марсиане оказались маленькими зелеными человечками, видимыми, но и бесплотными, а через секунду один из них постучал бы в дверь и сказал бы «Привет, Джонни. Это Земля?» И с этого места идея развивалась.

Почему бы и нет?

А вот почему: он напридумывал уже сотни возможных ситуаций, если учесть короткие рассказы, но ни одна из них не воплотилась в тот момент, когда он о ней думал.

Ну… а если в ту ночь обстоятельства были несколько иными? Или, что правдоподобнее, в его разуме возник дефект от усталости мозга и беспокойства… вызвавший оторванность «факта» — книжного мира, который его разум обычно создавал вокруг себя, от «фантазии», — того, что он воображал и переносил на бумагу в виде литературной фикции, и что в данном случае действительно было фикцией-внутри-фикции.

Это имело смысл, хоть и звучало бессмысленно.

Но что же произошло чуть больше пяти недель назад, когда он перестал верить в марсиан? Почему другие люди, коль скоро они сами были плодами воображения Люка, не перестали в них верить и продолжали видеть то, во что сам он уже не верил и что, следовательно, перестало существовать?

Он заметил очередную скамейку и сел на нее. Да, это был крепкий орешек.

В самом деле? Ночью, пять недель назад, его разум пережил потрясение. Он не мог вспомнить, что именно случилось, за исключением того, что речь шла о марсианине, но, судя по результату, кататонии, это было необычайно сильное потрясение.