Джек. В поисках возбуждения - Антон Ульрих
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эта особа ведет себя настолько вульгарно и распущенно, что я даже допускаю мысль о том, чтобы отказаться от нашего плана, – заявила мать. – Мне бы вообще хотелось больше не видеть ее у нас в доме. Ни ее, ни ее дочери, такой же вульгарной особы, как и эта, как ты ее называешь, Адели.
Чарли некоторое время молчал, видимо размышляя над сказанным, затем, громко вздохнув, произнес:
– Но ведь это же подло. То, что ты задумала.
– Что? – повысила голос Анна.
– Твой план ниже достоинства истинных аристократов, – промямлил Чарли.
– Что?
Я хоть и не видел Чарльза, но прямо-таки чувствовал, как он вжался в кресло под пристальным взглядом матери.
– Еще одно слово, и я больше никогда, ты меня слышишь, больше никогда не надену кандалы, не позволю себя связывать и не лягу в гроб! – ледяным тоном заявила Анна.
– Милая, я не хотел…
Больше я слушать не стал, так мне стало горько и обидно за отца, за себя, за тетю Аделаиду и за кузину Долорес. Однако стоит отметить, что даже в такой момент я не потерял чувства опасности и, стараясь не шуметь, на цыпочках удалился прочь от кабинета Чарльза. Позднее, разбирая деловые бумаги и письма, оставшиеся после родителей на хранении у нотариуса, я наткнулся на переписку Анны со своим сводным братом, прижитым ее отцом, мистером Эмберли, с горничной через пять лет после моего рождения. В письмах Анна напоминала брату свое обещание, данное перед смертью отцу, позаботиться о нем и предлагала ему сделку. Мать обещала брату свою помощь и покровительство в сватовстве к тете Аделаиде, весьма богатой вдовушке, которая в то время еще не успела растранжирить оставшееся от Генриха состояние. Взамен посредничества мать требовала, чтобы сводный брат заверил у нотариуса гарантию, что в случае успешного исхода дела он отдаст Анне половину полученного от Аделаиды имущества, которое, согласно английским законам, жена обязана была отписать на имя мужа. Конечно, жены далеко не всегда передавали свой капитал во владение мужчин, в законах всегда имелась на этот счет пара лазеек, хорошо известных стряпчим, но, как мне стало известно из тех же писем, Анна обещала брату, что недавно приехавшая из колоний вдова, прозванная ею «глупой гусыней», о подобных лазейках не знает. Действительно, сделка была недостойной истинных аристократов, поэтому я поспешил письма сжечь, дабы не чернить имя родителей на случай, если переписка попадет в чужие руки.
На следующий день после подслушанного мной спора между отцом и матерью Долли предложила мне отправиться купаться. Стояла чудесная летняя погода, солнце сияло с самого утра, море было гладким и спокойным – идеальное время для купания. Кухарка Полли еще рано утром собрала нам корзинку с продуктами, положив туда вкусные вещи, которыми она в последнее время с явного попустительства матери баловала нас. Кузина захватила с собой полотенца и другие купальные принадлежности, и мы отправились на причал, сооруженный пару лет назад рабочими напротив поместья. Там, покачиваясь в воде, нас ожидала небольшая яхта – подарок отца по случаю моего прошлого дня рождения. Катаясь на ней вместе с дедулей прошлым летом, я изрядно преуспел в умении лавировать против ветра, что теперь с гордостью продемонстрировал кузине.
Отплыв подальше от причала, старательно гребя веслами, я поднял парус, уселся у руля и направил яхту в укромную бухту, куда я в детстве любил сбегать и где собирал раковины, во множестве спрятанные в песке. Долли, одетая в очаровательное легкое платьице, устроилась на носу нашего маленького корабля, скинув туфли и опустив босые ноги в воду. Я видел лишь голову кузины, над которой, как всегда, кружилась дымка из легких пшеничных волос. Долорес беззаботно любовалась открывающимися видами, коими славился наш берег, поминутно оборачиваясь ко мне и одаривая лучезарной улыбкой. Натянутый парус на секунду обвисал, так как я кренил руль, и тогда девушка открывалась мне вся, свежая, словно дыхание весны, внезапно прорвавшееся сквозь зимнюю непогоду и наполнившее грудь необъяснимым весельем и любовным трепетом.
Вскоре мы причалили к берегу укромной бухты, которую практически невозможно было увидеть с берега. Бухта была чудесной, с мягким песком, озаряемая солнечными лучами и закрытая с противоположной от моря стороны высокой, почти вертикальной скалой, рядом с которой рос густой кустарник, за которым при случае можно было укрыться. Долли, увидев это великолепие, с восторгом выскочила и по колено в воде бросилась к пляжу. Я, предварительно кинув якорь и прихватив с собой купальные принадлежности и корзину с провизией, присоединился к ней.
– Как здесь чудесно! – без конца восклицала Долорес, перебегая с одного края пляжа на другой и обозревая изумительный вид, открывавшийся на пролив.
– В подзорную трубу отсюда можно увидеть берег Франции, – сказал я.
– Правда? Замечательно! – обрадовалась Долли. – Боже, как я люблю Францию!
– Сюда никто не придет, – добавил я. – Мы здесь совсем одни.
Кузина остановилась напротив меня, пристально посмотрела прямо в глаза своим смешливым взглядом и со значением произнесла:
– Признайтесь, сэр Джек, что у вас есть план на сей счет.
– Конечно, – не стал отпираться я, – у меня есть план. Я хотел, чтобы мы позагорали без помех.
– Без помех? – переспросила Долли с серьезным видом, однако же в ее серых глазах так и резвились чертики. – Что ж, это замечательно. Тогда я переоденусь для загорания и плавания.
И она скрылась за кустом. Я же расстелил на песке большое цветное покрывало, положил посередине него скатерть и принялся старательно расставлять припасенные заботливой толстухой Полли угощения. За этим занятием я и не заметил, как сзади ко мне подошла Долорес.
– А ты почему не раздеваешься?
От неожиданности я выронил из рук яблоки и резко развернулся. Представшее передо мной зрелище было настолько неожиданным, что у меня захватило дух, а сердце, наоборот, с силой застучало в груди, отдаваясь в висках. Долорес стояла передо мной совершенно голая, бесстыдно раскинув руки и непринужденно глядя куда-то вдаль. Затем она нарочито медленно перевела взгляд на меня и ласково улыбнулась.
Думаю, не стоит описывать того, что произошло далее между нами, тем более что произошло это столь естественным образом и было настолько волнующим, что я и не помню толком. Помню лишь мои ощущения да весь спектр радуги перед глазами.
Позже, лежа в ее объятиях, я начал постепенно приходить в себя. И тут Долли сообщила мне, что знает о том, что я подглядывал за ней той ночью.
– Ты слишком громко пошевелился, когда я вошла в спальню, – тихо прошептала она мне на ухо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});