Избранные творения - Афанасий Великий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пусть также провозвестники и провещатели таковых лжебогов (разумею стихотворцев и бытописателей) просто написали бы, что они – боги, а не описывали бы их деяний в обличение небожественности и срамного жития! Одним именем Божества могли бы они скрыть истину, лучше же сказать, отвратить многих от истины. Теперь же, повествуя о любодеяниях и непотребствах зевсовых, о деторастлении других богов, о сладострастной похотливости на женский пол, о страхе и робости и об иных пороках, не иное что делают, как изобличают самих себя, что не только не о богах они повествуют, но даже слагают свои басни не о честных, а о гнусных и далеких от совершенства людях.
16. Но, может быть, злочестивые прибегнут в этом случае к свойству стихотворцев, говоря, что отличительная черта стихотворцев изображать несуществующее и лгать, слагая басни в удовольствие слушателей. Посему-то, скажут, сложили они басни и о богах. Но предлог этот всего более для них ненадежен, как докажется это тем самым мнением, какое имеют и предлагают они о богах. Ибо если у стихотворцев все – вымыслы и ложь, то ложно будет и само именование, когда говорится о Зевсе, Кроне, Гере, Арее и о других. Может быть, как говорят они, вымышлены и имена и вовсе нет ни Зевса, ни Крона, ни Арея; стихотворцы же на обольщение слушателей изображают их как существующих. Но если стихотворцами вымышлены боги, которых нет, то почему же поклоняются им, как существующим? Или, может быть, скажут еще, что имена стихотворцами не вымышлены, деяния же приписаны богам ложно. Но и это не более надежно к их оправданию. Ибо если солганы ими деяния, то, без сомнения, солганы и имена тех, чьи деяния описывались. Или, если соблюдена ими истина в именах, то по необходимости соблюдена и в деяниях. С другой стороны, сложившие баснь, что они боги, верно знали, что и делать должно богам, и не стали бы приписывать богам человеческих понятий; как действий огня никто не припишет воде, потому что огонь жжет, а вода, напротив, в сущности холодна. Посему, если деяния достойны богов, то и деятели будут боги. Если же людям, и людям злонравным, свойственно прелюбодействовать и делать все выше исчисленное, то и делавшие это будут люди, а не боги; потому что сущность и деяния должны быть соответственны между собой, чтобы образ действования свидетельствовал о том, кто действовал, и по сущности познавалось деяние. Кто рассуждает о воде и об огне и описывает образ их действования, тот не скажет, что вода жжет, а огонь прохлаждает. И если кто поведет речь о солнце и земле, то не станет утверждать, что земля светит, а солнце произращает травы и плоды; напротив того, утверждая это, превзошел бы он всякую меру безумия. Так языческие писатели, особенно же преимущественнейший из всех стихотворец, если бы знали, что Зевс и другие суть боги, то не приписали бы им таких деяний, которые обличают, что они не боги, а, напротив того, люди, и люди нецеломудренные. Или, если солгали они, как стихотворцы, и ты уличаешь их в этом, то почему же не солгали они, говоря о мужестве героев, и вместо мужества не изобразили немощи, а вместо немощи – мужества? Как лгали они о Зевсе и Гере, так надлежало им уличать Ахиллеса в недостатке мужества, дивиться же силе терситовой, Одиссея оклеветать в неблагоразумии, изобразить несторово малоумие, сложить баснь о женоподобных деяниях Диомеда и Гектора и о мужестве Гекубы, потому что стихотворцам, как утверждают они, должно все вымышлять и лгать. Теперь же, говоря о людях, соблюли они истину, но не побоялись оклеветать так называемых богов.
Кто-нибудь из них скажет следующее: стихотворцы лгут, говоря о непотребных деяниях богов, а в похвалах, когда Зевса называют отцом богов, верховным, олимпийским и царствующим на небе, не вымышляют они, говорят же истину. Но не я один, а и всякий другой может доказать, что это рассуждение идет против них, потому что из прежних опять доводов в укор им обнаружится истина. Деяния изобличают, что они – люди, а похвалы – выше человеческой природы. Но то и другое не согласно между собой, и небожителям не свойственно делать подобные дела, и о делающих подобные дела никто не предположит, что они – боги.
17. Что же остается подумать? Не то ли, что похвалы ложны и дело льсти; деяния же, вопреки им, говорят истину? И справедливость этого можно дознать из обычая. Кто хвалит другого, тот не отзывается худо о жизни его; скорее же, если и гнусны чьи деяния по укоризненности дел, стараются превозносить таких людей похвалами, чтобы, обольстив слушателей избытком похвал, прикрыть беззакония хвалимых. Посему как предположивший похвалить кого-нибудь, если ни в жизни, ни в душевных доблестях не находит предлога к похвалам, потому что все это срамно, то превозносит его в других отношениях, приписывая ему качества, которые выше его, – так и стихотворцы, которым удивляются язычники, приводимые в стыд срамными деяниями так называемых ими богов, присвоили им имя выше человеческого, не зная того, что предположением чего-то вышечеловеческого не прикроют в них собственно человеческого; скорее же человеческими их недостатками изобличат, что неприличны им Божественные черты. Думаю же, что стихотворцы против воли своей говорили о страстях и деяниях богов своих. Поелику они несообщно, как сказало Писание (Прем. 14, 21), Божие имя и Божию честь старались приложить тем, которые не боги, но смертные люди, и дерзкое предприятие их было весьма важно и злочестиво, то по сему самому невольно вынуждены они истиной изобразить их страсти, чтобы сказанное в писаниях их о богах всем последующим родам служило доказательством, что это – не боги.
18. Какое же оправдание, какое доказательство представят суеверные чтители сих богов, что это действительно боги? Тем, что говорено было незадолго пред сим, доказано, что это – люди, и
