Мы, народ… (сборник) - Андрей Столяров

– Вот увидишь, Штуттгарт тебе понравится…

И еще он оказался чрезвычайно предусмотрительным. Буквально на следующий день принес Вете две упаковки с немецкими противозачаточными таблетками, подняв палец, предупредил, что принимать их следует каждый раз. Будут заканчиваться – скажи. Учти: на русскую фармацевтику полагаться нельзя, она вся делается в Таиланде.

Не могло быть и речи, чтобы она приходила к нему: для входа в Кукуй надо было заказывать специальный пропуск. Это все равно что по радио объявление дать. И точно так же он не мог прийти к ней: вдруг кто-то увидит… Майн готт!.. Фердамт нох маль!..[8] Тогда – все, конец!..

Оставалось только у него в кабинете. Но даже это, надо сказать, весьма скромное действие, Гюнтер, все педантично продумав, обставил множеством разнообразных предосторожностей.

Запирать кабинет, конечно, было нельзя: вызовет подозрения, мгновенно поползут слухи. Можно было надеяться только на бдительную оперативность. Гюнтер тщательно, с помощью секундомера, установил, сколько времени потребуется человеку, чтобы, зайдя в приемную и увидев, что секретарши там нет, добраться до кабинета. Получалось десять-пятнадцать секунд. Вот за это время мы должны привести себя в полный порядок. Более того, он заставил Вету прорепетировать данные действия. Ей-то что – одернула быстро юбку, и все. А ему требовалось застегнуться, сесть в кресло, принять офисный вид. Ничего, вроде бы укладывались в намеченный интервал. Вете во время этих репетиций было смешно. Менее забавным оказалось, однако, то, что Гюнтер после развода, видимо, сильно оголодав, будто сорвался с цепи: хотел и того, и этого, и третьего, и пятого, и десятого, такого, чего Вета раньше и вообразить не могла. Ей далеко не все было приятно. Она, конечно, старалась, но, вероятно, настрой в этих случаях у нее был не тот. Старания не могли восполнить недостаток искренности. Гюнтер не на шутку сердился: ты что? Уснула? Не можешь делать элементарных вещей!.. Наверное, он просто слишком ее торопил, хотел, чтобы она за месяц прошла тот эротический путь, который у женщины при обычных условиях занимает добрый десяток лет.

Впрочем, порицания Гюнтер искупал приветливостью: даже когда делал ей выговор, все равно улыбался. Сказывалась, видимо, корпоративная дрессировка. Подарил ей сотовый телефон, чтобы они могли без помех созваниваться по вечерам. Много рассказывал о своей Германии. Вета слушала и воспринимала его рассказы как романтический сон: ходить по чистым улицам, по асфальту, жить без решеток на окнах, без множества замков на дверях, не просыпаться от пьяных криков, драк по ночам, а полиция, это ж надо, вместо того, чтобы дать в морду и обобрать, стремится человеку помочь. Перед ней в интерьере роскошного телевизионного сериала разворачивалась необыкновенная жизнь. Можно будет не думать о деньгах, можно будет не переживать, как дальше жить, можно будет поехать во Францию, в Португалию, в Сингапур. Да, вот просто так, взять и поехать, а собственно – что?

– А в Мексику, например?

– Конечно, – весело отвечал Гюнтер. – В Мексику – никаких проблем…

– А на Сейшельские острова?

– Майн гот!.. Рад-ди бога…

Все это рухнуло в одно мгновение. Когда в понедельник, после пустопорожних, томительных выходных, отсидев пять уроков, смысл которых Вета даже не пыталась понять, она, ни о чем не подозревая, явилась в фирму – рабочий день у нее начинался здесь в шестнадцать часов, – то охранник, посмотрев пропуск, сказал, что ее ждет герр Зайкофф, идти надо прямо к нему, а герр Зайкофф, тот самый молодой человек, который ее сюда оформлял, несколько брезгливо поглядывая, объявил, что, как установлено службой дисциплинарного наблюдения, ею, Ветой, нарушены моральные нормы, обязательные для сотрудников корпорации.

– Я имею в виду ваши интимные отношения с господином Трамалем. Мы не будем разбираться, кто тут более виноват. Герр Трамаль по особому решению совета директоров ныне переведен в наше нидерландское отделение. Он вчера улетел. Что же касается вас, то должен вам объявить, что отношения сотрудничества между нами прекращены, договор расторгнут, вы более не являетесь нашим работником.

Молодой человек забрал у нее пропуск.

Вета сидела ошеломленная. Как так улетел? Даже не позвонил? Ведь есть же сотовый телефон!.. И вдруг поняла, что Гюнтер опять до смерти перепугался. Вот они, западные мужики: сорок лет, инженер, спортсмен, солидный счет в банке, состоятельный человек, а перед мелким корпоративным начальником дрожит как пацан.

С ней что-то случилось. Черная боль, много месяцев копившаяся внутри, неожиданно прорвалась и хлынула по всему телу. Колени ослабли – чтобы подняться, она была вынуждена опереться руками о стол. Казалось, что по пальцам ее, по суставам, по коже течет жидкое пламя.

Так оно и было, наверное, потому что когда она, наконец, с трудом оторвала руки, то на лакированной гладкой поверхности офисного стола – морщинились вплавленные следы…

Стипендию ей, к счастью, оставили. И оставили, по крайней мере пока, бесплатную аренду квартиры. Фирма, вероятно, не хотела скандала. В новостях и так время от времени сообщали о различных инцидентах, связанных с пребыванием в России Международных миротворческих сил. То возникнет грандиозная драка, куда оказывается замешанным иностранный патруль, то солдаты одной из российских ракетных частей наотрез откажутся подчиняться офицеру с голубыми нашивками, то обнаружится вдруг, что под видом фонда, долженствующего стимулировать развитие в стране мелкого и среднего бизнеса, существует организация, отмывающая деньги криминальных структур.

Вета догадывалась, что в действительности таких инцидентов гораздо больше. Сообщают, конечно, не обо всех, чтобы не накалять ситуацию.

Ничего удивительного, что руководство консорциума побаивается.

Гораздо хуже было другое. Слухи о ее отношениях с Гюнтером каким-то образом просочились в поселок. Не помог никакой корпоративный заслон. Однажды, придя утром в школу, Вета обнаружила на своей парте листок бумаги, где крупными печатными буквами было выведено одно слово: «Овчарка». Ее будто током ударило. «Овчарками» называли девушек, которые жили с немцами. Таких парни из Православного корпуса, по слухам, отлавливали, имели хором, а потом стригли наголо. Ничего толком, впрочем, известно не было, милиция не вмешивалась, поскольку заявлений от пострадавших не поступало. Так – жутковатые, с подробностями, рассказы, составляющие местный фольклор.

И вот теперь это с ней.