Испытай меня нежностью и болью - Элли Лартер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любил ли он меня? Или я просто была для него удобной?
Я задумываюсь об этом всерьез только сейчас.
Я не идеализирую Петра — да и вообще, вряд ли между нами настоящие отношения, — но он, по крайней мере, слушает, когда я говорю. Защищает меня от таких, как Костя. И, черт побери, моет за собой посуду.
Он уважает меня — я точно это знаю. Уважал ли Костя? Не уверена.
После университета я отправляюсь к нему в больницу. У Кости серьезное пищевое отравление. По словам его мамы — еле откачали, — но я не знаю, насколько это правда. Зато знаю, что не хочу его видеть. И что Петя будет сердиться. «Еще раз выйдешь с ним на связь без моего ведома — выебу», — предупреждал он. Но сейчас у меня просто нет выбора.
В приемном покое тихо и пахнет лекарствами. Мне называют номер палаты и просят подождать. Я жду. Потом наконец прохожу внутрь.
— Привет, — говорю, поджав губы, когда обращенное ко мне спиной худощавое тело на больничной кровати поворачивается на звук, и в меня утыкаются мутные, словно пьяные глаза. — Как себя чувствуешь?
— А ты не видишь? — Костя вроде бы и огрызается, но выглядит это очень жалко. Из сгиба локтя у него торчит капельница, под глазами синие круги, губы пересохли, нос вытянулся и заострился. Я чувствую укол совести и тут же стряхиваю с себя эту вину… Это он был со мной невнимательным и грубым. Хамил, преследовал, набрасывался…
Господи, как же сложно.
— Твоя мама сказала, что ты наглотался таблеток, — говорю я. — Зачем?
— Сдуру, — буркает он.
— Что значит — сдуру?! — вспыхиваю я, все еще стоя около самой двери, словно он может вскочить и наброситься на меня, и мне придется бежать. — Ты себе отчет отдавал, когда мешал алкоголь с каким-то невероятным количеством таблеток?! Ты нормальный вообще?! Хотел сдохнуть, чтобы я всю жизнь себя винила в этом?! Это ты называешь любовью?!
Чувство вины сменяется вдруг злостью, из глаз брызжут слезы, и мне хочется шагнуть к нему, схватить за ворот футболки и хорошенько встряхнуть. Я вдруг понимаю и еще одну вещь: он ведь реально мог умереть. И я не смогла бы остаться к этому безучастной. Я бы винила себя, проклинала и загнала в угол… Я бы просто сошла с ума!
— Я правда любил тебя! — бессильно рычит он.
— Это не любовь, это манипуляция! — отвечаю я.
— Уж получше твоей любви! Ты вообще оказалась шлюхой! Не получилось с первого раза со мной — и ты скорее побежала раздвигать ноги перед другим! Нельзя было сначала поговорить со мной?! Попробовать снова?! Ты предпочла просто позорно сбежать!
Я молчу. Вспоминаю тот вечер. Мне было больно и страшно. Я уже тогда в глубине души понимала: второго раза не будет. Но еще думала, что подумаю и вернусь, что все наладится… Я просто его не хотела. Ни физически, никак. Он просто был не тем человеком. Мне нужно было полностью обнажиться перед ним и испытать ужас, чтобы понять это.
— Прости, — говорю я. — Я должна была вернуться и поговорить с тобой. Я должна была сказать, что больше не вижу тебя своим первым мужчиной и вообще своим мужчиной. Но это единственное, в чем я не права. А ты не дал мне и этой возможности. Набросился тогда в клубе… После этого ты меня окончательно потерял.
— Это ты могла меня окончательно потерять, если бы я сдох.
— Я рада, что ты жив.
Я попросила прощения — мне тут же становится легче. Теперь мне кажется, что я смогу спокойно уйти и больше не брать трубку, если он или его мать попробуют позвонить снова. Его жизнь — не моя ответственность.
Вот только могу ли я вернуться теперь к Петру? Мне хочется закрыть глаза руками, но Костя все еще сверлит меня взглядом, и я сдерживаюсь. В чем-то он прав. Я довольно быстро сдалась другому мужчине. Могу ли я винить себя за желания собственного тела? И за нежелание? Я не знаю.
28 глава. На грани и без шанса на спасение
Я возвращаюсь домой понурая, и Петр сразу замечает это.
— Что такое, детка? Что-то в университете?
— Нет, — отвечаю я односложно, потому что у меня нет ни сил, ни желания подробно расписывать свой диалог с Костей. И вообще — если я скажу про Костю… Нет, нельзя, никак нельзя.
Но этому мужчине невозможно сопротивляться, невозможно врать, невозможно увиливать. Он сразу оставляет ноутбук, встает с места и подходит ко мне, обнимает со спины за плечи, касается кончиком носа моей холодной шеи, шепчет прямо в ухо:
— Что случилось? Рассказывай.
Мне хочется рыдать. В этот момент я ненавижу их обоих. Костю — который обошелся со мной так грубо и жестоко. Петра — который был слишком ласков и нежен. Уговорил меня, уломал, уложил в постель… Может, я и правда шлюха?! Может, я и правда предательница?!
Рыдания вырываются из груди неожиданно и непроизвольно, так что я сама пугаюсь этого звука. Петр тут же обнимает меня, прижимает к себе, но я не хочу этого, я вырываюсь из его рук, разворачиваюсь к нему лицом, дышу тяжело и смотрю в глаза, которым успела научиться доверять:
— Я была у Кости! — бросаю резко, словно тут же ожидая ответного удара.
Мужчина хмурится:
— В каком смысле?! Ты… спала с ним?! — я вижу боль в его глазах.
— Что?! — переспрашиваю я, ошалевая от такого ужасного предположения. — Да как ты… Он пытался совершить самоубийство! Я ездила к нему в больницу!
— Какое еще, нахуй, самоубийство?! — рявкает Петр.
— Он наглотался таблеток! Из-за меня! — я уже рыдаю, не сдерживаясь.
— Он что, совсем ебанутый?!
— Я не знаю, не знаю… — я отступаю, утыкаюсь спиной в стену и сползаю по ней, не переставая плакать. Только теперь слезы и эмоции находят путь наружу, ведь я не могла расплакаться при Косте… Но из-за своего состояния я не успеваю заметить, как сжимаются у Петра кулаки, а глаза наливаются кровью:
— В какой больнице лежит эта мразь?!
— Что? — я поднимаю на него заплаканное лицо.
— В какую больницу ты, блять, ездила к этому эгоистичному ублюдку?! — он почти рычит на
