Девятое имя Кардинены - Татьяна Мудрая

Он и Танеида заранее сняли кители. Клинки им тоже подобрали заранее, еще вчера, из богатого запаса обоих: почти парные, но у каждого свой, чтобы было по обычаю.

Обнажили оружие, бросили ножны на траву. Сошлись. Первая Танеида выпала — будто нехотя. Тейнрелл отбил.

— Смотри, — шепнул Дан своему закоренелому приятелю, — вот это настоящее.

Тот отмахнулся — не до того сегодня.

Действительно, противники — для неопытного глаза — почти не двигались, только кисти рук. Удар — парир, удар — отбито. Знали друг друга назубок, испытывать, кто чего стоит, как принято у фехтовальщиков, было не нужно. И как будто сами опасались проявить в полную силу свой бойцовский азарт.

Тейн всё же разыгрывался, забывал, что они не в зале для тренировок: движения стали размашистей, легче. Игра Танеиды вовлекала его во всё убыстряющийся, привычный обоим ритм и подчиняла себе. Он уже раза три задел ее, но только испятнал сорочку. Его собственная пока оставалась белой.

Бились каждый на своей стороне, лицом к «войску противника». Вдруг Танеида резко отпрыгнула в сторону, как бы стараясь поймать Тейнрелла на выпаде в пустоту. И люди Та-Эль увидели ее улыбку, которая, как они знали, появлялась от невероятной внутренней сжатости при полной свободе внешних движений.

— Боже, как они могут столько держать этот темп, — простонал Хорри. Побратим уже давно сел на землю, зажав рукой глаза. А карусель всё вертелась, и прежняя улыбка цвела на ее губах. Сколько — минуту, полчаса, час? Времени не стало, не было ни утра, ни дня, и солнце замерло посреди неба.

Тут нечто произошло. Ритм смялся. Танеида открылась на долю мгновения — Тейн ударил изо всей уже начавшей иссякать и подаваться силы. Но она резко ушла в сторону, почти теряя равновесие, и его шпага скользнула по ребрам чуть левей ее сердца. Уже совсем почти коснувшись травы, она сделала свой последний выпад — и, соединившись, упали оба.

Нойи сбросил руку с лица. Доктор Линни рванулся на поле. Но тут Танеида медленно встала, опираясь на свой обнаженный клинок. Вытерла его выбившейся из галифе полой густо окровавившейся рубахи. Линни и его санитары хотели поддержать ее — махнула рукой на Тейна: туда идите.

Ее всадники окружили ее, заслонили от прочих, а она командовала сквозь зубы, сбрасывая одежду наземь:

— У кого спирт? Протирай. Царапины — чепуха. Подмышкой хуже. Бинтом заматывайте потуже. Нойи, кофе пои — теперь самое время. Кто свою рубашку одолжит? Скорее. Шпагу мою вложите в ножны и давайте сюда.

Подошел доктор.

— Ну?

— Он… живой пока. Я ему вколол полный шприц: на полчаса хватит. Идите, зовет вас.

Танеида подошла, опустилась рядом с его головой на колени.

— Тейн, дружище!

Он кивнул. Боли не чувствует или почти не чувствует, судя по всему: доктор знает свое дело, подумалось ей. И то благо.

— Ну, ина, залог ваш.

— Не могу. Знаю, что иначе всё пропадом, а не могу.

Он, не глядя, нашарил ее руку, сжал вокруг эфеса — его шпага так и валялась рядом, другие боялись дотронуться.

— Берите. Некогда мне.

— Так я свою вам отдам, чтобы было по чести.

— Вот славно, при полном параде пойду…

Вынула клинок из петли вместе с ножнами, положила у его руки. Тейнрелл слабо улыбнулся, — мы оба заговорщики, ина, игроки, и играем не из-за Лэна даже — во имя того, о чем нельзя проронить ни звука.

— Умер, — сказал доктор где-то за ее спиной.

— Пусть Бог поместит его среди воинов! — повторила она тогдашние слова шейха и выпрямилась. Вложила шпагу в ее ножны, которые протянул ей кто-то из «бурых», похоже, Рафель. Подошли люди, тело с головой накрыли плащом, унесли на носилках.

— А теперь я скажу, — она повернулась к толпе, которая ждала.

— Господа кэланги! Шпага Тейнрелла — на моем поясе. Я выиграла спор. Стоило мне это жизни человека, за которого я бы отдала всех вас вместе взятых. Брата на пути. И теперь от имени нас обоих я требую ваше оружие.

Враз наступила тишина. Кто подошел первым, Габрелл? Ее глаза не видели. Но как только клинок упал на траву у ног Танеиды, стали выходить и все прочие, по одному, по два, некоторые со своих мест бросали с размаху шпаги и сабли в середину образовавшейся груды. Старинные узоры на ножнах, металлические и кожаные накладки, тусклое мерцание камней на рукоятях. Все возвращались на свои места, никто не уходил прочь, и от этого, как и от негромкого шороха кожи о кожу, лязганья металла о металл, тишина становилась всё гуще и тяжелее.

— Так нельзя, — прошептал Хорри.

Дан кивнул:

— Верно. Но ты снова погоди.

Когда всё кончилось, Танеида как будто впервые перевела дух.

— А теперь забирайте свое железо обратно, — сказала она обыденно. — Не забыли, какое здесь чье, я думаю? И помните, для вас первых будет лучше, что ваши мечи больше не выйдут из ножен понапрасну. Прощайте, господа!

И повернула к своим.

— Помогите в седло усесться. Вроде заработала эту почесть, а? Ну, доктор, поехали швы накладывать. Да, Нойи, ты как, меня здесь арестовывать будешь или спустя некоторое время?

— Вот охолону от страха и прямо за приказом поеду, — серьезно ответил он.

— Как там ваше квалифицированное рукомесло, штопальных дел мастер? — вопросил Армор. Линни чуть поморщился — слово «мастер» в контексте ситуации содержало не очень лояльный намек.

— Известно как. Четыре шва наложил, на большую рану поставил скобки. Без наркоза. А что я могу поделать, если мадам не выносит шрамов, а под новокаином они получаются в пропорции сто на сто?

— Ну конечно. И еще это в придачу к ситуации, — Армор кончиком пальца потрогал шпагу, которая, полностью одетая, лежала на столике в прихожей. Оба они заварили себе на кухне Танеиды чаю и с посудой в руках перебрались ближе ко входу.

— Настроение у нее, прямо скажем, покойницкое. Умному человеку сие еще там было понятно. Так что уж лучше пока спит. Ты, лекарь, ее чем упоил?

— Горячим хересом на травках. Тем же, что и выбывшего приятеля, но в меньшей дозе. Там, кстати, вина осталось добрых полбутылки, только если будешь делать себе глинтвейн, не лей в ту же кастрюльку или хоть вымой ее получше. Второго мертвяка нам тут не хватало.

— Ничто-ничего, я не правоверный, ко всякому градусу привычен. Даже вместе с твоей дурман-травой.

— А вот и мой шурин лезет через забор между домами, — меланхолически отметил Линни немного погодя. — До калитки ему, видите ли, далеко идти. Юмористы вы на пару, как я посмотрю!

Нойи взбежал на крыльцо, отворил дверь на веранду. Того (однофамилец и преемник того, погибшего) радостно брехнул и, судя по негодующим воплям побратима, выразил чувство в своем обычном стиле — оперся тяжеленными лапами на плечи и умыл рожу языком.

— Вот посоветую ине тебя на бернского зенненхунда обменять. А то и совсем на лабрадора, — ругнулся Нойи. Стандартная шуточка среди «кружковцев», только породы собак, славящихся своим миролюбием, менялись в зависимости от моды.

— Ты с ордером? — спросил Армор с ходу.

— Если бы да, то через калитку шел, как нормальный человек, — Нойи обтирал физиономию батистовым платочком, морщился. — Странная вышла штуковина. Дядюшка Лон его уж подмахнул: десять суток с исполнением… как всегда, хотя случай из ряда вон уникальный. Для нас, армейских бюрократов, кого нет на свете, того уж нет и не считается, для чего там особо наказывать. Хотя, по правде, он порядком был смурной. Ну, иду я, и вдруг догоняет меня, прямо на выходе, Рони Ди, порученец его новый, — тот еще тип. Мы еще сплетничали, что был командир, а вырос в денщика. Несет он, значит, официозную записочку, отбирает ордер и топает с ним обратно. Говорит, новый выписали, на другого исполнителя. Чушь, а? Вот я забежал домой, у жены отметился, нет ли на виду тестюшки любимого, — и прямо сюда.

— А что дальше?

Нойи вместо ответа приволок из кухни бутылку с остатками вина, сахарницу, чайник со свежей заваркой и объемистую фарфоровую купель. Водрузил на столик рядом со шпагой Тейна, снял с предохранителя свой «Кондор-Магик» и грохнул его туда же.

— Дальше — смотреть буду, кто мне дорогу перебежал.

За вялой беседой и обильным чаепитием прошло часа два. Вдруг хлопнула наружная дверь, легкие, четкие шаги прошли через веранду. Того бухнул было, как на чужака — и сразу примолк, колотя тяжелым хвостом по половицам. Тотчас же лязгнул ключ, внутренняя дверь мягко отворилась, и внутрь проник некто в английской костюмной паре, отменно сшитой, но слегка поношенной.

— Фу, совсем неученая собака. Нарочно отдал совсем сосунком, чтобы привадить к хозяйке, так нет же: по сю пору передо мной во фрунт встает. Зато люди бдительны: вовсю дежурят с пистолетами наголо.

— Денгиль, — ахнул Армор. — Черт вас принес.

— А вы, почтеннейший, думали, я с вашей красавицей по вернисажам прогуливаюсь или смотрю, как она исполняет пляски Лилит? Полноте, староват я для чичисбея.