Рыжая из шоу-бизнеса - Анатолий Чупринский

Первые во всем винили космонавтов. Дескать, это они понаделали дырок в озоновом слое своими ракетами. Именно потому тают арктические льды, скоро всю Европу затопит. Вон, уже в Венеции уровень воды на метр выше допустимого. Дальше будет еще хуже.

Вторые утверждали, любому дураку ясно, в Антарктиде и Гренландии айсберги уменьшаются в размерах по причине неразумной экологической деятельности человека. Дескать, слишком много заводов понастроили. Те чадят, дымят, заволакивают небо смогом и не дают лишним градусам улетать в открытый космос.

Третьи настаивали, во всем виноваты американцы и демократы. Один Чубайс чего стоит.

Короче, грядет новый всемирный потоп! Спасайся, кто может!

Продюсер Игорь Дергун и поэт-песенник Николай Скворцов не остались в стороне от проблемы потепления климата. После инцидента с «электрической девушкой» Олей, вернулись в буфет и подключились к обсуждению. Врезали по бокалу шампанского. Потом еще по одному. Что по такой жаре было чистым безумием. Но оба уже сорвались.

В тот воскресный вечер, словно кто-то дал отмашку. И понеслось.… Не ожидая окончания концерта, они залезли в «Ауди» и двинули за город. Пьяных Господь бережет. Ничем другим не объяснить тот факт, что они вполне благополучно доехали до места. Ни кого не сбили, ни во что не врезались, ни с кем не столкнулись. Ни один из гаишников даже головы не повернул в их сторону.

Через час они уже были на даче Дергуна в Снегирях. Любознательные соседи двое суток, сквозь кусты вдоль забора, наблюдали разнообразные, не всегда понятные со стороны, действия и поступки хозяина и его гостя.

В воскресенье двое мужчин, разгуливали в одних трусах по участку и явно проводили ревизию растительности, высаженной тещей Игоря на каждом квадратном метре. Цветы выдергивали из земли и внимательно осматривали корни. Если те оказывались приличного размера, их втыкали обратно. Если корень вызывал сомнения, в виду своей хилости, он безжалостно браковался, отбрасывался в сторону.

В понедельник ближе к вечеру несколько часов подряд валили березу, растущую в центре участка. От берез, как известно, никакой пользы, один вред. Корни у них ядовитые и тени в полдень не добьешься. Прислонили к березе длинную лестницу. Хозяин, с веревкой в руках, забрался почти на самую вершину, гость, непрерывно декламируя стихи, держал лестницу. Потом гость, который читал стихи, выйдя за ограду участка на дорогу, изо всей силы тянул веревку. Сам хозяин с молодецкими вскриками рубил березу под корень.

Развернись плечо, размахнись рука!

То ли топор был тупой, то ли навыка у хозяина не было, но дело двигалось крайне медленно.

Смеркалось. Удары топора по несчастной березе стихли. Соседи справа и слева уже вздохнули с облегчением, но тут, сквозь густые заросли всевозможной растительности, со стороны участка продюсера Игоря Дергуна начал доносится звук двуручной пилы.

Вжи-ик, вжи-ик, вжи-ик, вжи-ик…. Усердие все превозмогает.

Уже в темноте, когда в дачном поселке на столбах зажглись фонари, соседи услышали протяжный скрип, треск ломающихся веток и гулкий удар о землю, от которого заметались от дачи к даче летучие мыши и возмущенно залаяли собаки. Но все эти звуки перекрыл торжествующий вопль, вырвавшийся из двух мощных мужских глоток.

— Э-э-э!.. Охо-хо-о!.. Э-э-э!.. Охо-хо-о!..

Так кричат индейцы племени команчей, наступив на грудь поверженного врага ногой в мокасинах, задрав голову к небесам. В этом крике жажда мести и уверенность в победе, в этом крике!

Вызванная бдительными соседями по сотовому телефону, к вечеру среды на дачу примчалась теща Дергуна. Увидев погром, учиненный ненавистным зятем, всегда крикливая и скандальная Валентина охнула, прижала к щекам ладони и тихо заплакала. Ее можно было понять. Поваленная береза, поголовно вырванные с корнем любимые цветы, два разбитых окна веранды, опрокинутая пожарная бочка.… Довершала картину дергунова нашествия ее любимая соломенная шляпка, продырявленная насквозь. Она оказалась надетой на шест телевизионной антенны. Вернее, на обломок, оставшийся от шеста. Сама антенна была перекручена и всунута в ручку входной двери. Не иначе, обозначала, дверь заперта и хозяев нет дома. Хотя, дверь была нараспашку.

Но все это произошло потом. А пока…

… Пока над тихим дачным поселком разносился, гулким эхом отзываясь в соседнем лесу, торжествующий и устрашающий одновременно, крик индейцев племени команчей.

— Э-э-э!.. Охо-хо-о!.. Э-э-э!.. Охо-хо-о!..

Всю первую ночь на даче продюсера Игоря Дергуна ярко горели окна второго этажа. Первого, впрочем, тоже. Двое солидных мужчин, оба в длинных семейных трусах, друзья до гроба, не разлей вода, с бокалами и бутылками в руках, переходили из одной комнаты в другую и вели содержательные, местами даже философские беседы.

— Нет, ты мне скажи. Почему все бабы стервы? — вопрошал Дергун, отхлебывая из бокала.

— Генетика у них такая. Вот я, был женат…

— При чем тут генетика! Генетика у всех одинаковая!

— … женат четыре раза. Между прочим, все четыре раза очень удачно…

— Генетика, вообще лженаука.

— Игорек! Ты думай, что говоришь!? Ты как этот, как Лысенко какой-нибудь!

— Который на телевидении? Терпеть его не могу. Он сволочь.

— Да не телевидение! — поморщился поэт Скворцов. — Другой Лысенко. Который сам был генетиком, но других гнобил. Завидывал. Писал публичные доносы. Не помнишь, что ли?

— Правильно делал. Конкурентов надо давить. Закон бизнеса. Или они тебя, или ты их. Давай яичницу сварганим?

— Он еще яблони с помидорами скрещивал.

Игорь Дергун замер, ошалелым взглядом посмотрел на Скворцова.

— Яблоню с помидорами!? Зачем?

— Хотел накормить страну. Мечта у него такая была, чтоб накормить страну. Сталин его очень поддерживал в этом вопросе. Правда, не помню точно. То ли помидоры с яблонями, то ли огурцы еще с чем-то. Это неважно. Важно, что у него была мечта. И Сталин его поддерживал.

— Бабы, все равно, стервы. Давай яичницу сварганим!

— И ночные «Вести» посмотрим. Сейчас как раз должны быть. У тебя работает телевизор?

— Обижаешь, рифмоплет!

Дергун сунул в руки Скворцову пульт. Поэт-песенник уселся в кресло, щелкнул пультом, закинул ногу на ногу. Игорь, тем временем, на кухне разбил на холодную сковородку десяток яиц, поставил на плитку и зажег газ. Отхлебнул из бокала и вернулся в гостиную.

— Что-то это… мутно показывает! — морщась, объявил он.

— Погоди! — зашипел поэт Скворцов. — Сейчас про погоду на завтра объявят!

— Я тебе и так скажу! Без всякого телевизора! Теперь всегда будет тридцать. Ночью и днем, зимой и осенью.