Путешествия с Геродотом - Рышард Капущинский

Не знаю, представлял ли себе Геродот то, что написал. Задумался ли над этими словами? Ведь в тогдашнем, VI века, Вавилоне насчитывалось самое малое 200–300 тысяч жителей. Из простого вычисления следует, что на удушение обрекли несколько десятков тысяч женщин — жен, дочерей, сестер, бабушек, возлюбленных.

Ничего больше об этой казни наш грек не сообщает. Чье это было решение? Народного собрания? Городской управы? Комитета защиты Вавилона? Имела ли место хоть какая-нибудь дискуссия по этому вопросу? Может, хоть кто-нибудь выступил с протестом? Кто принял решение относительно способа уничтожения женщин? О том, чтобы их задушить. Не было ли других предложений? Например, прервать их жизнь ударом копья? Меча? Сжечь на костре? Сбросить в Евфрат, протекающий через город?

Вопросов множество. Могли ли оставшиеся дома женщины хоть что-то прочитать в лицах мужчин, вернувшихся с собрания, принявшего роковое для них решение? Душевные колебания? Стыд? Боль? Безумие? Маленькие девочки, конечно, ни о чем не догадались. А те, что постарше? Не подсказала ли что-нибудь интуиция? Все ли мужчины хранили молчание? Что, так ни в одном и не заговорила совесть? Ни с одним не случилось истерики? Никто не побежал по улицам города и не закричал?

А потом? Потом все собрались вместе и задушили. Стало быть, был какой-то сборный пункт, куда все должны были прийти и где происходил отбор. Потом те, кому оставили жизнь, шли в одну сторону, а куда шли другие? Наверное, назначили каких-то городских стражников, к которым подводили девочек и женщин и которые их душили одну за одной? Или же мужья и отцы сами должны были задушить их перед комиссией, наблюдавшей за проведением экзекуции? Царило молчание? Или раздавались стоны? Их стоны? Их мольбы оставить жизнь младенцам, дочерям, сестрам? Как потом поступили с телами? С десятками тысяч жертв? Ведь достойное погребение — условие дальнейшей спокойной жизни, в противном случае дух убиенных вернется и будет мучить по ночам. Стали ли с той поры вавилонские ночи пугать мужчин? Они просыпались? Не могли заснуть? Чувствовали, как демоны хватают их за горло?

Чтобы не тратить на них пищи. Вот именно, потому что вавилоняне готовились к долгой осаде. Они знали ценность Вавилона, города богатого и цветущего, города висячих садов и позолоченных храмов, и понимали: Дарий не отступит и попытается покорить их если не мечом, то голодом.

Царь персов не терял времени. Как только до него дошла весть о восстании, Дарий выступил со всем войском против вавилонян. Подойдя к Вавилону, царь приступил к осаде города. А вавилонян осада вовсе не беспокоила: они поднимались на стенные зубцы и, кривляясь, издевались над Дарием и его войском. А один из них так говорил: «Что вы сидите здесь, персы, и бездельничаете? Убирайтесь-ка лучше восвояси! Только когда лошачиха ожеребится, возьмете вы наш город!» Так сказал какой-то вавилонянин в уверенности, что лошачиха никогда не ожеребится.

Так издевались они над Дарием и его войском.

Можем ли мы представить себе эту сцену? Под стенами Вавилона собралась самая большая в мире армия. Встала лагерем вокруг города, окруженного мощными стенами из саманного кирпича. Стены высокие и такие толстые, что поверху может проехать повозка, запряженная четверкой коней. В этих стенах восемь больших ворот, а весь комплекс окаймляет глубокий ров. Перед столь монументальным сооружением армия Дария была беспомощна. Порох в этой части света появится только через тысячу двести лет. Огнестрельное оружие изобретут через две тысячи лет. Пока не существует даже осадных орудий: у персов явно нет таранов, вавилоняне чувствуют, что их невозможно победить, и ведут себя бесстрашно: им ничего нельзя сделать. Понятно, почему, стоя на городской стене, они издевались над Дарием и его войском. И каким войском!

Расстояние между противостоящими сторонами столь мало, что осажденные могут разговаривать с осаждающими, поддевая и раззадоривая последних. Если Дарий подойдет к стене поближе, то услышит оскорбления в свой адрес. Неслыханное унижение, причем длится оно уже приличный срок: прошел уже год и семь месяцев, и Дарий и все его войско были очень раздосадованы, что не могли взять Вавилон…

И все же через некоторое время наступили изменения. На двадцатом месяце осады явилось Зопиру диковинное знамение. Одна из его вьючных лошачих ожеребилась.

Молодой Зопир был сыном знатного перса Мегабиза и принадлежал к высшим слоям персидской элиты. Он взволнован известием о том, что его лошачиха ожеребилась. Он видит в этом знак, сигнал богов: Вавилон может быть покорен, — и идет с этой новостью к Дарию. Рассказывает ему о происшедшем и спрашивает, на самом ли деле так нужен Дарию этот Вавилон.

— Да, очень, очень нужен, — отвечает Дарий. — Но как это сделать?

Он осаждает город вот уже почти два года, он перепробовал почти все способы, приемы и хитрости, и тем не менее в стенах Вавилона не появилось ни одной трещинки. Дарий упал духом и не знает, что предпринять: отступить — значит покрыть себя позором, а кроме того — потерять важнейшую из сатрапий, но и перспектив овладения городом он тоже не видит.

Сомнения, душевный разлад, колебания. Видя своего царя в столь угнетенном состоянии, Зопир размышляет, как бы он сам брал этот город. Он удаляется — Геродот не уточняет куда — и там железным или бронзовым ножом отрезает себе нос, уши, обривает голову, как это делают преступникам, и велит высечь себя бичами. И в таком виде предстает перед Дарием. Дарий потрясен. Он с криком вскочил со своего трона и спросил, кто и почему так его изувечил.

Весь в кровоточащих ранах, с распухшим лицом, вернее с тем, что от него осталось, с глазами, залитыми кровью, Зопир все-таки находит в себе силы и отвечает:

— Нет, кроме тебя, на свете человека, который имеет власть так поступить со мной. Не другой кто сделал это, а я сам себя изувечил, потому что горьки мне издевательства вавилонян над персами.

На что Дарий ответил:

— Жалкий человек, прекраснейшее имя ты пятнаешь самым позорным поступком, утверждая, что так немилосердно изувечил себя ради осажденных. Разве, глупец, враги скорее сдадутся оттого, что ты сам себя изувечил? Не сошел ли ты сума, так искалечив себя?

Ответ Зопира показывает, как мыслили люди той культуры, того времени, а именно: человек, чье достоинство было попрано, человек, почувствовавший себя униженным, оскорбленным, несправедливо заклеймленным, может доказать своему обидчику его неправоту только актом самоуничтожения. Я чувствую себя заклейменным, а будучи таковым, я не могу жить. Лучше смерть, чем ощущение выжженного на моем лице клейма. Зопир хочет освободиться от этого ощущения. И вот что он делает — изменяет свое лицо; теперь оно ужасно, зато это лицо перса, не осмеянное вавилонянами.

Знаменательно, что Зопир не трактует оскорбления со стороны вавилонян как личные, обращенные лично к нему. Он не говорит: меня оскорбили, он говорит: нас оскорбляют, нас, всех персов. И выход из этой унизительной ситуации он видит не в призыве всех персов к войне, а в единичном, индивидуальном акте самоуничтожения (или нанесения самому себе увечий), акте, который для него является освобождением.

Дарий осудил поступок Зопира как безответственность и авантюру, но тут же хватается за него, как утопающий — за соломинку, дабы отвести позор от всего народа, от империи, от величия монаршей власти.

Он принимает план Зопира, который состоял в следующем: Зопир пойдет к вавилонянам, сказав, что он бежал от преследований и пыток Дария. Вот они — раны, вот оно — лучшее доказательство! Он уверен, что ему удастся убедить вавилонян, он завоюет их доверие, а добившись того, что они дадут под его начало войска, впустит персов в Вавилон.

И в один прекрасный день стражники вавилонских стен заметили, как в сторону их города-крепости тащится — оборванный, весь в крови — человек и все время оборачивается назад, как бы опасаясь погони. Стражи у ворот, заметив его с башен, спустились вниз, чуть приоткрыли створки ворот и спросили, кто он и зачем пришел. А тот отвечал, что он Зопир и хочет перейти к ним. Услышав такой ответ, привратники привели его и поставили перед общинным советом вавилонян. Представ передним, Зопир стал жаловаться, объявив, что увечье нанес ему царь Дарий, и добавил, что царю это не сойдет с рук.

Совет верит его словам и дает ему войско, чтобы он мог отомстить царю. Запир только того и ждал. По уговору в десятый день с момента его псевдобегства в Вавилон Дарий отправляет к воротам города тысячу самых плохих своих солдат. Вавилоняне вылетают из ворот и срубают эту тысячу под корень. Еще через семь дней Дарий снова посылает под стены крепости самых плохих солдат, но на этот раз две тысячи, а вавилоняне под предводительством Зопира и этих разбивают наголову. Слава Зопира растет среди вавилонян, они уже считают его героем и спасителем. Проходит двадцать дней и, в соответствии с планом, Дарий посылает еще четыре тысячи солдат. Но и этих уничтожают вавилоняне. В благодарность они назначают Зопира своим верховным главнокомандующим и комендантом города-крепости.