Амалия и Золотой век - Мастер Чэнь

— Ведь это вы — наша сестра из далеких британских краев? Теофисто, иди же сюда, не дай ей уйти!

Если вы встречали когда-нибудь смуглую принцессу, называющую вас сестрой, то это примерно то же самое.

— Я же вас видела раньше в отеле — и что это вы всегда проскакиваете мимо праздника, ведь ваше место здесь, с нами, дорогая Амалия, если я могу вас так называть! Или ваши британцы приучили вас к «мадам» и «мисс»? Боже, как вы живете среди них. Ведь вы!..

Тут она перешла на театральный шепот:

— Это правда, что вы самая богатая женщина всей Британской Малайи?

— Но это не совсем так! — возмутилась я. — Есть еще три-четыре китайца, которые вообще непонятно сколько имеют денег.

— И у нас тоже есть такие! — захохотала принцесса. — Я Виктория де Морено, да просто Вики — для вас. А британцы, о них я не говорю даже, понятно, что они уже… Ммм… И при этом (Вики округлила глаза) — при этом там, на своей земле, вы не можете войти в некоторые отели?

— Войти — могу. А все прочее — проще купить себе отель.

— Ну, вы не поверите, но еще года два назад так было вот здесь, здесь (она потопала атласной туфелькой по полу «Манила-отеля»). — Но наш президент пришел как-то сюда вместе с губернатором Мэрфи, а это его друг, — и вы поверите, что Мэрфи может победить Кесона в танго? Вошел, занял лучшие места, пригласил на прочие кресла компанию таких же, как мы… Как вы, наша дорогая сестра.

— Сестра?

— Но вы же — местиса! Испанская кровь…

— Португальская…

— Ммм, ну да, плюс малайская и прочая. Вы местиса!

Я и есть местиса? Это было для меня открытием. А тут еще мою руку принялся целовать красавец во фраке.

— Господин банкир, вы так храните секреты ваших клиентов?

— Да как вы могли подумать на скромного банкира такую жуткую вещь! Я же не назвал точную сумму всего вашего состояния, которая мне вообще-то и неизвестна. Но когда по ту сторону океана, услышав ваше имя, расширяют глаза так, что видно по эту сторону! И вообще, я сказал лишь Вики, я ей все же родной брат. Изложил общую ситуацию, без деталей.

— А она — только своей подруге… Хорошо, господин Морено.

— Теофисто. Тедди.

— Ну да, я же ваша сестра. Ситуация понятная.

— Понятная, — вмешалась Вики. — Надо загладить твою профессиональную ошибку, Тедди. Знаете что, Амалия, для начала вы получите завтра приглашение на заседания нашего женского клуба. У нас будет выступать женщина-авиатор Рут Лоу, потом какой-то гений пера объяснит нам, что это такое — зарабатывать себе на жизнь писанием в газеты и журналы. Должно быть завлекательно. Так, еще вы получите приглашение ко мне домой через пару дней, на садовую вечеринку. Неформальная одежда. А вот такие штуки, как бал Кахирап, — это придется постараться. Главное событие года. Но — мы постараемся!

— Кахирап?

— Его дают висайцы, сахарные бароны с Негроса. Сла-адкие люди! Абсолютно феодальные. Вот на этом балу будут просто все. Хотя — Дейзи Хонтиверос и сегодня здесь, вон стоит. Сестры Мадригал…

К этому моменту нас, впрочем, окружал целый букет терно, бальных платьев и фраков. Вики одновременно объясняла, кто я такая, и тараторила мне эти великие имена: Франсиска Тирона де Бенитес, Пилар Идальго Лим…

Пилар — ученая дама — расспрашивает меня, начала ли я учить тагальский язык, а если нет, то почему. Отвечаю, что уже знаю «бахала на», то есть «как-нибудь само обойдется», очень филиппинское выражение. И вот еще сегодня при мне кое-кого назвали интересным словом — «бастуза».

Пилар Идальго Лим в ужасе поднимает пальцы к вискам.

— Это что, из тех слов, которые не говорят в «Манила-отеле»?

— Тут говорят что угодно, но это очень, очень сильное слово. Означает «жестокая», но раз в двадцать сильнее. Ой-ой. Этой вашей знакомой пришлось, наверное, очень постараться, чтобы ее назвали «бастузой».

Тут ко мне подводят молодого красавца Франсиско Дельгадо… А вот — София Урданета.

— О! — воскликнула я, оказавшись лицом к лицу со строгой седоволосой дамой — тоже в терно до пола. — Да я же знакома с одним из ваших родственников, Эдди. Мы познакомились прямо здесь.

Дама посмотрела на меня с грустью и проделала классический маневр — пожала мне руку, но одновременно начала отодвигаться, тонуть в толпе.

Что ж, будем совершать ошибки.

— Я не ошиблась? Такой есть, и он Урданета?

— Есть такой мальчик, — устало сказала сеньора София. — Он Урданета.

Тут Вики с ее очевидным чутьем просто растащила нас в стороны, представила кому-то еще, начался разговор о счастливых британских дамах, которые могут видеть «нашего генерала» хоть каждый день…

Зарыдали скрипки, понеслись по залу мальчики в белых мундирах, а я прорвалась, наконец, в свое тихое крыло, на верхний этаж, в пустые комнаты с тяжелыми занавесками.

Подошла к шкафу, прикоснулась к платьям.

Его не будет на этих балах.

Или — сделать так, что будет?

А после бала — это же так просто. Музыка качает и поднимает над паркетом. На нас смотрят дамы в терно, банкиры во фраках и мальчики в белом, музыка гремит. Потом — взять за руку, привести сюда, сбросить бальное платье… Остаться в тяжелом гриме и драгоценностях…

Боже, мне тридцать пять, он увидит размазанные губы, следы резинок на моей коже, никогда, никогда! Но если никогда — то когда же?

Ну, вот что, говорю я себе. И иду к телефону.

— Элли, вы можете соединить меня с Пенангом? Стрейтс-Сеттлментс, Британская Малайя, это где Сингапур, только далеко на севере. Элистера Макларена или… или Мартину… кого угодно. Да хоть через Лондон соединяйте! Извините, Элли. Это моя семья. Срочный случай. Да, я в комнате, я жду.

И я жду. И я смотрю на пачку телеграмм, под каждой из которых стоит «Элистер». Смотрю на даты. Отправляются оттуда ровно раз в три дня. Так не бывает. В каждой одна строчка, одного размера. «Все великолепно, дожди стеной». «Дети счастливы, пытаются читать». «Не увлекись симпатичными манильцами». Да, это писал он, но — неужели все сразу, заранее? И потом кто-то раз в три дня…

Опрокидываю телефон, голос Мартины — как эхо комариного писка. Нет, Элистер в отъезде, с детьми все отлично. Каком отъезде? Что значит — неизвестно? С каких пор?

— Мартина, слушай меня, — и я окончательно перехожу на португальский. — Он случайно не удвоил охрану детей, не поставил новых сикхов у ворот, как тогда?

К счастью, нет. Хоть это хорошо — им ничто не угрожает. Мартина, как ты могла? «Но он заставил меня поклясться Мадонной»!

Он уехал через несколько дней после меня? И неизвестно, где он и когда вернется? «Но с детьми все отлично, разбудить их?» Еще не хватало.

Элистер, ты же в отставке. Твои войны закончены. Ты совершил все свои подвиги, тебе равных нет. Тебе же хорошо выходить со мной каждый вечер к почти невидимому теплому морю и стоять там долго, долго. У тебя есть все для счастья. Элистер, спаси меня. Я не хочу, чтобы серые глаза господина Верта… Я не знаю, чего хочу. Моя жизнь рушится.

Происходит что-то большое.

Я бьюсь о невидимую стену. Обо мне забыли. Я не знаю, что мне делать.

А почти неслышимая музыка снизу рвет мне душу.

10. Он не получился

— История про нашего пресиденте, — со вкусом предупредил меня Хуан, направляя Матильду под низкий свод Пуэрта-Реаль.

— Да! — сказала я с восторгом. — Обязательно!

Боже ты мой, а ведь эта глава в моей жизни тоже когда-нибудь кончится, подумала я. И я уже не услышу стука копыт по булыжнику, вдруг становящегося металлически-звонким в арке, прорубленной под толстыми крепостными стенами, не увижу этих деревьев на поле Уоллеса, справа от которых сейчас вырастут белые стены под кирпичного цвета крышей моего отеля. Не услышу очередного рассказа про замечательного Манэуля Кесона, олицетворения Джефферсона, Вашингтона (и еще Симона Боливара) в глазах местных обитателей.

— Игнасио Тиханки, — провозгласил Хуан. — Он китаец.

И мой кучер сделал паузу, чтобы я не забывала о его отношении к здешним китайцам, как и к японцам и любым «тянущим руки» иностранцам вообще. Матильда махнула головой, требуя, чтобы он продолжал.

— Он делает обувь в Марикине, — пояснил Хуан. — Туфли «Анг Тибай». Большой бизнесмен.

— Ой, — с недобрым чувством сказала я. — «Анг Тибай». Плаза Гойти и везде.

— Везде, везде, — неодобрительно подтвердил Хуан, твердо глядя вперед и обращаясь скорее к Матильде, чем ко мне — все-таки он вел калесу. — Он учился с нашим пресиденте в Сан-Томасе. И вот пресиденте звонит ему однажды и говорит: Игнасио, я еду в Америку, дай мне денег. Сколько у тебя на счету? Тридцать пять тысяч песо, говорит Игнасио. Ну дай мне хоть тридцать, говорит пресиденте…

У входа в «Манила-отель» я увидела издалека толпу репортеров. Что-то происходит? Скорее плохое, хотя что плохого может здесь случиться?