Второй пол - Симона де Бовуар

может себе позволить столь резкий разрыв; у нее нет возможности построить другое общество, если даже она не принимает существующего. И так, на перепутье между бунтом и рабством, женщина против воли принуждает себя покориться мужскому авторитету. И при каждом удобном случае с помощью насилия ее вынуждают отвечать за последствия столь сомнительной покорности. Мужчина верит в химеру, предается несбыточной мечте о подруге – добровольной рабыне; он хочет, чтобы, уступая ему, она как бы уступала очевидности заданной теоремы; но она-то знает, что постулаты, на которых строятся его мощные умозаключения, выдвинуты им самим; и если она станет подвергать их сомнению, он легко закроет ей рот; и все-таки мужчине никогда не убедить женщину в своей правоте, ибо она догадывается о произвольности его выводов. И тогда, раздражаясь, он станет обвинять ее в упрямстве, отсутствии логики; между тем она отказывается играть, зная, что карты крапленые.

Нельзя сказать, что женщина действительно ищет какую-то другую истину, помимо той, что открыта мужчинами; скорее она считает, что этой истины нет. И дело тут не в переменчивой действительности, вызывающей у нее сомнение в справедливости, достоверности, идентичности самих принципов, и не в том, что магические явления, которые окружают ее, разрушают понятие причинности; двойственность, противоречивость каждого понятия, каждого принципа, каждой провозглашенной ценности, всего существующего она обнаруживает в самом сердце этого мужского мира и в себе самой, поскольку и она из этого мира, ему принадлежит. И она знает, что мужская мораль в той ее части, что касается женщины, – сплошная мистификация. Мужчина высокопарно внушает ей свой кодекс чести и добродетели, но сам же исподволь склоняет ее к непослушанию; он даже оплачивает это непослушание, заранее рассчитывает на неповиновение, надеется на него; без женщины весь этот прекрасный фасад, за которым он укрывается, рухнет.

Мужчина охотно руководствуется гегелевской идеей, согласно которой гражданин обретает свое нравственное достоинство в трансцендентном порыве к универсальному, но в качестве отдельного индивида он имеет право на желание, на удовольствие. Его отношения с женщиной, таким образом, находят место в той области случайного, где правила морали не действуют и тип поведения не имеет значения. Тогда как с представителями своего пола, с другими мужчинами, его отношения строятся с учетом всей шкалы признанных ценностей; он есть выражение свободы перед лицом свободы другого в поле действия общепризнанных законов; однако рядом с женщиной – она как бы специально для того и существует – мужчина перестает нести ответственность за свое поведение, он предается иллюзии пребывания в-себе, относит себя к неподлинному; он позволяет себе быть тираном, садистом, насильником, может ребячиться или проявлять мазохистские наклонности, казаться несчастным, заслуживающим жалости; он старается удовлетворить все свои наклонности, дать проявиться всем навязчивым идеям; он «расслабляется», «разряжается» по праву, завоеванному служением обществу. Его жену нередко поражает – как Терезу Дескейру – контраст между высоким слогом его речей, изысканной манерой поведения в обществе, на публике и «непрерывными пошлыми выдумками». Он ратует за увеличение народонаселения – сам же при этом исхитряется произвести на свет ровно столько детей, сколько нужно лично ему. Он превозносит целомудрие и верность супругов – и при этом соблазняет жену соседа. Сколько лицемерия в заявлениях мужчин о преступности абортов, при этом из-за них ежегодно во Франции миллион женщин оказываются вынужденными прибегать к этому средству; очень часто муж или любовник заставляет ее принять это решение; нередко они добиваются того же самого, своим молчанием ставя ее в безвыходное положение, исподволь подводя саму женщину к принятию этого решения. Они заранее уверены в том, что женщина возьмет на себя всю вину за содеянное; ее «аморальность», «безнравственность» необходима для поддержания гармонии в обществе, почитаемом мужчинами как нравственное, чтящее мораль. Самый яркий пример двуличия мужчин представляет их отношение к проституции: ведь именно их спрос рождает предложение; мне уже приходилось рассказывать, с каким пренебрежением, скептицизмом отзывались проститутки о респектабельных господах, клеймящих пороки вообще и выказывающих столько снисходительности в адрес своих личных прихотей; и, кстати, это о девицах, торгующих своим телом, говорят: испорченная, распущенная, распутная, развратная, а вовсе не о мужчинах, которые этим пользуются. Подобный образ мышления иллюстрирует такой анекдот: в конце прошлого века в одном из публичных домов полиция обнаружила двух девочек, двенадцати и тринадцати лет; начался судебный процесс, девочки рассказывали о своих клиентах, а это все были важные господа; одна из них едва открыла рот, дабы произнести имя одного из них, как прокурор с поспешностью остановил ее: «Не марайте имя честного человека!» Господин, награжденный орденом Почетного легиона, остается честным, даже лишая девственности маленькую девочку; у него свои слабости, у кого их не бывает? Тогда как девочка не приобщена к тому пространству мира, где действуют свои этические нормы, своя нравственность, своя мораль, – она не должностное лицо, не генерал, не какой-нибудь известный во Франции человек – просто маленькая девочка, и больше никто, – о ее моральной ценности судят по ее отношению к случайной, несущественной сфере сексуальных услуг; поэтому она распутная, порочная, подходящая только для исправительного дома. В большинстве случаев мужчина, не пороча своего имени, может совершать в сообщничестве с женщиной какие-то проступки, за которые ее станут клеймить, бесчестить. Женщина плохо улавливает эти тонкости; но она хорошо понимает, что действия, поведение мужчины не соответствуют принципам, которые он провозглашает, более того, он предлагает ей не следовать им; ей хорошо известно, что его планы и замыслы не соответствуют его подлинным желаниям, и поэтому она может не давать ему того, что могла бы дать. Она будет производить впечатление верной и целомудренной супруги, а потихоньку, тайком уступит своим желаниям; она будет любящей матерью, но позаботится о противозачаточных средствах и в случае необходимости прибегнет к аборту. Официально мужчина порицает таких женщин, таковы правила игры; а тайно, в глубине души, он благодарен одной из них за «ее легкое поведение», другой – за то, что она не рожает. Женщина – как секретный агент, которого уничтожают, если он провалился, и осыпают наградами в случае успеха; она выносит на своих плечах все следствия мужской безнравственности, аморальности: не только проститутка, любая женщина служит отхожим местом в этом сияющем начищенном дворце, где живут честные люди – мужчины. И когда женщине говорят о достоинстве, чести, порядочности и других высоких мужских добродетелях, нужно ли удивляться, что она отказывается это «проглотить». Женщины откровенно смеются, когда такие добродетельные мужчины упрекают их в корыстолюбии, в склонности ломать комедию, в притворстве, лживости[437]; а что им еще остается делать, у них нет никакого другого выхода, им это прекрасно