Взлет и падение Третьего Рейха - Уильям Ширер

«Я не вижу большой опасности, исходящей от Америки, — говорил он, — даже если она вступит в войну. Значительно большая угроза исходит от гигантского русского блока. Хотя мы заключили очень выгодные политические и экономические соглашения с Россией, я предпочитаю полагаться на мощные средства, имеющиеся в моем распоряжении».

Хотя фюрер и намекнул на то, что намеревается воспользоваться этими «мощными средствами», но планов своих партнеру не раскрыл. Однако начальнику генерального штаба сухопутных сил, который отвечал за детализацию этих планов, они были достаточно ясны, чтобы в полном объеме представить их верховному главнокомандующему на заседании в Берлине спустя две недели.

Это совещание высших генералов ОКВ и главного командования сухопутных войск (ОКХ) длилось с полудня до 6 часов вечера 3 февраля. И хотя генерал Гальдер на этом совещании докладывал в общих чертах планы генерального штаба сухопутных войск, позднее он утверждал в своей книге, что они с Браухичем высказывали сомнения в правильности оценки советской военной мощи и в целом выступали против реализации плана «Барбаросса», считая его авантюрой, однако ни в его дневниковых записях за эти дни, ни в официальном совершенно секретном меморандуме ОКВ по поводу совещания об этом не говорится ни слова. На самом деле из этих документов явствует, что сначала Гальдер оценивал противостоявшие русские силы приблизительно как 155 дивизий, заметив, что немецкие силы насчитывают примерно столько же, но «они куда выше по качеству». Много позднее, когда произошла катастрофа, Гальдер и его коллеги поняли, что данные разведывательных служб о Красной Армии были ошибочными. Но 3 февраля 1941 года они этого не подозревали. Более того, доклад Гальдера о соотношении сил сторон и стратегии, которая будет применена в целях уничтожения частей Красной Армии, показался настолько убедительным, что в конце совещания Гитлер не только выразил свое согласие с изложенным «в целом», но и, воодушевившись нарисованной начальником генерального штаба перспективой, воскликнул: «Когда начнется осуществление «Барбароссы», мир затаит дыхание и промолчит!» Он сгорал от нетерпения в ожидании начала «Барбароссы» и приказал поскорее прислать ему оперативную карту и план развертывания сил.

Прежде чем приступать к осуществлению операции «Барбаросса», весной 1941 года предстояло обеспечить южный фланг, проходивший на Балканах, и произвести там необходимое наращивание сил. К третьей декаде февраля 1941 года немцы сосредоточили в Румынии, граничившей с Украиной на протяжении 500 км от Польши до Черного моря, грозную силу, насчитывающую 680 тысяч человек. Но к югу Греция все еще не давала передышки итальянцам, и у Берлина были все основания считать, что английские войска, дислоцированные в Ливии, вскоре могут высадиться здесь. Как явствует из протоколов многочисленных совещаний этого периода, Гитлер опасался, что союзники откроют фронт севернее Салоник. Для Германии это было бы еще более неприятным, чем открытие аналогичного фронта во время Первой мировой войны, поскольку позволило бы англичанам устроить базы для воздушных налетов на румынские нефтеносные районы. Более того, это создало бы угрозу операции «Барбаросса». По существу, такую опасность предвидели еще в декабре 1940 года, когда была издана первая директива по осуществлению операции «Марита», предусматривавшая мощное наступление на Грецию со стороны Болгарии силами войск, сосредоточенных в Румынии.

Болгарские лидеры, чьи прогнозы относительно того, кто победит, в Первую мировую войну оказались ошибочными, что дорого обошлось стране, на этот раз допустили те же просчеты. Поверив заверениям Гитлера, будто он уже выиграл войну, и прельстившись перспективой получить греческие территории на юге, что открыло бы Болгарии доступ к Эгейскому морю, они согласились участвовать в операции «Марита» — например, разрешив немцам подвести свои войска к греческим границам. 18 февраля 1941 года было подписано соответствующее секретное соглашение между фельдмаршалом Листом и болгарским генеральным штабом. В ночь на 28 февраля части германской армии переправились через Дунай из Румынии и заняли стратегические позиции в Болгарии, которая на следующий день присоединилась к тройственному пакту.

Югославы оказались более мужественными и не столь сговорчивыми. Однако их упорство только подстегивало немцев, стремившихся вовлечь их в свой лагерь. На 4–5 марта Гитлер пригласил тайно принца-регента Павла в Бергхоф, где наряду с привычным запугиванием предложил ему взятку в виде Салоник. 25 марта югославский премьер Драгиша Цветкович и министр иностранных дел Александр Цинцар-Маркович, за день до этого выехавшие тайком из Белграда, чтобы избежать враждебных демонстраций или даже похищения, прибыли в Вену, где в присутствии Гитлера и Риббентропа присоединились к тройственному пакту. Гитлер остался ужасно доволен и заявил Чиано, что это будет содействовать его наступлению на Грецию. Перед тем как югославские лидеры покинули Вену, им вручили два письма от Риббентропа, подтвердившие решимость Германии уважать «суверенитет и территориальную целостность Югославии во все времена» и обещание, что державы оси не будут требовать транзитных прав для своих войск через Югославию «в течение этого года». Оба соглашения были нарушены Гитлером в рекордные даже для него сроки.

Едва югославские министры успели вернуться в Белград, как вместе с правительством и принцем-регентом были свергнуты в ночь на 27 марта в результате народного восстания, которое возглавила группа высших офицеров ВВС, а поддержала почти вся армия. Молодой наследник трона Петр, который сбежал от охраны, приставленной к нему регентом, по водосточной трубе, был провозглашен королем Югославии, и хотя новый режим Душана Симовича тут же объявил о своем согласии подписать пакт о ненападении с Германией, в Берлине понимали, что новый режим вряд ли устроит марионеточное правительство, какое предусмотрел для Югославии фюрер. Во время бурных торжеств в Белграде, когда толпа оплевала машину немецкого посла, сербы показали, на чьей стороне их симпатии.

Переворот в Югославии вызвал у Гитлера один из самых диких приступов ярости за всю жизнь. Он воспринял это как личное оскорбление и в гневе принял такие опрометчивые решения, которые окажутся катастрофическими для судеб Третьего Рейха.

27 марта он в срочном порядке вызвал своих военачальников в имперскую канцелярию в Берлине — совещание было созвано настолько поспешно, что Браухич, Гальдер и Риббентроп прибыли на него с опозданием, — и неистовствовал по поводу того, как он отомстит югославам. Он заявил, что заговор в Белграде поставил под угрозу как операцию «Марита», так и операцию «Барбаросса». Поэтому он решил, «не ожидая заявлений нового правительства о лояльности, уничтожить Югославию как в военном отношении, так и в политическом. Не надо делать никаких дипломатических запросов, не надо предъявлять никаких ультиматумов». И добавил, что Югославия будет разделена с «безжалостной жестокостью». Он тут же приказал Герингу уничтожить Белград, прибегнув к воздушным налетам, волна за волной, бомбардировщиков, действующих с авиационных баз в Венгрии. Он издал Директиву № 25, предусматривавшую немедленное вторжение в Югославию, и предложил Кейтелю и Йодлю в тот же вечер разработать необходимые для этого военные планы. Он дал указание Риббентропу проинформировать Венгрию, Румынию и Италию, что все они получат по куску Югославии, которая будет разделена на части, за исключением небольшого хорватского марионеточного государства.

И затем Гитлер объявил о самом роковом из всех своих решений: «Начало операции по плану «Барбаросса» придется отодвинуть на более поздний срок в пределах четырех недель». (В директиве от 18 декабря 1940 года начать операцию намечалось 15 мая 1941 года.) Это перенесение срока нападения на Россию из-за того, что нацистский диктатор захотел выместить свою злобу на маленьком балканском государстве, осмелившемся выказать непослушание, явилось, вероятно, самым роковым решением в карьере Гитлера. Едва ли будет преувеличением сказать, что, принимая в тот мартовский день в имперской канцелярии в Берлине такое решение под влиянием вспышки ненависти, он отверг последнюю возможность выиграть войну и превратить Третий Рейх, который он создавал с ошеломляющей гениальностью дикаря, в величайшую за всю немецкую историю империю, а себя во властелина Европы. Фельдмаршалу фон Браухичу, главнокомандующему германской армией, и генералу Гальдеру, одаренному начальнику генерального штаба, позднее, когда русские снега и морозы помешали осуществлению их замыслов и когда выяснилось, что для обеспечения окончательной победы не хватило трех-четырех недель, пришлось с глубокой горечью, но и с глубочайшим пониманием вспоминать о последствиях такого решения. Позднее они и их коллеги не раз будут ругать тщеславного фюрера, принявшего в ярости поспешное, непродуманное решение, повлекшее катастрофические последствия.