Трое из Леса. Вторая трилогия - Юрий Никитин

– Скажи!.. Умоляю, скажи! Душу отдам, все отдам! Пусть сегодня умру, но скажи: где мой незнанный сын?

Голос прорычал еще тише, неразборчивее, но со злобной радостью, и даже Мрак ощутил, что нелюдским силам тоже знакомо коварство:

– Он знает, что твой сын, но молчит. Да и кто признался бы? И ты никогда не узришь. И не будет у тебя наследника. А вот твой пленник… По всем дорогам, где он прошел, матери будут называть младенцев его детьми. Да и там, где не был! Его роду бысть в веках…

Голос стих, серый камень стены стал ровным, разделенным лишь на квадратные глыбы. Тцар отшатнулся, взвыл дико. Мрак молча наблюдал, как Додон выбежал, разрывая одежды. Даже из коридора было слышно, как царапает лицо и выдирает клочья волос.

Он был в тяжелых цепях, но бронза не удержит оборотня, и Мрак сам не понимал, что останавливает его, не дает грянуться оземь, подняться черным волком, дождаться, когда откроют дверь, сигануть мимо палача, пронестись по коридору к выходу, а там уже по улицам Куявии и до городской стены рукой подать, за которой спасительный лес…

Когда вывели из подвала, он с жадностью вдохнул холодный утренний воздух, жгучий, как родниковая вода. В воздухе была зима, а тучи наползли настолько темные, что казались лиловыми. Стражи напялили полушубки, кое-кто обул сапоги с меховыми отворотами.

Во внутреннем дворе за ночь соорудили помост, поставили плаху. Толстый мужик в красной рубахе палача уже прохаживался по помосту, на плече жутко блестела широким лезвием огромная секира. Лицо палача было укрыто красным платком, только черные глаза недобро блестели через прорезь.

В трех шагах от помоста стоял царский трон. Додон сидел в шубе, желтый и с черными кругами под глазами. Щеки обвисли, а белки глаз были красные от лопнувших кровеносных жилок. За ним застыли, как каменные столбы, телохранители, а сбоку суетливо дергаются новые советники, постельничии, простые и главные, что-то шепчут в оба царских уха, злобно поглядывают на Мрака.

Был допущен и простой люд из дворцовой челяди. Они в молчании стояли тесной толпой, редкая цепь стражников не давала подойти ближе.

Мрак поглядел на небо. У тучи вот-вот лопнет брюхо со снегом… Попробовать уйти? Но могут подшибить и волка. В любом случае что ему лишние минуты, если вдали от Светланы? Ветер усилился, сейчас начнется метель… Нет, пусть лучше народ не узнает, что он из породы оборотней. Оборотней ненавидят и боятся. А так даже пожалеют, когда палач поднимет за волосы отрубленную голову, покажет на все четыре стороны, а потом швырнет в корзину.

Он сжал зубы, сдерживая стон, с трудом взобрался на помост. Из раны на груди снова потекла кровь. Палач обернулся, смотрел изучающе.

– Дружище, – попросил Мрак, – размахнись получше! У меня шея крепкая.

Плаха была новенькая, блистала свежим срезом. Он положил голову, прижавшись щекой к пахнущему свежим соком дереву. Два толстых муравья жадно сосали янтарную бусинку.

Краем глаза он видел, как страшно и весело сверкнуло отточенное лезвие. На миг замерло на фоне темной тучи, заблистали золотые искры, затем топор с нарастающей скоростью ринулся вниз. Глухо стукнуло. Мрак услышал сочный хряск, тут же на щеку брызнуло теплым.

Он повернул голову. Рядом на краю плахи лежала отрубленная кисть руки. Пальцы еще шевелились, пригибаясь к широкой ладони. Кровь брызгала тонкими струйками.

Вся толпа ахнула, как один человек. Палач стоял, неловко держа топор в левой руке. Правую вскинул над головой, из срубленной по кисть руки торчал край белой, сразу же окрасившейся красным кости. Кровь хлынула щедро, побежала по рукаву, рубашка сразу промокла и прилипла, а культя пошла красными пузырями и брызгала тонкими струйками.

Палач побледнел, но глаза стали страдальчески счастливыми.

– Как видишь, тцар, я верен присяге. От службы не отказываюсь. Просто к ней больше непригоден.

Додон подскочил на троне. Глаза были как у филина, побагровел, поднял к небу сжатые кулаки, взорвался было криком, но тут же рухнул обратно. Глаза не отрывались от окровавленной культи.

А в народе плакали и смеялись, кричали со слезами на глазах:

– Вавил!.. Ты – человек…

– Не пролил кровь праведника!

– Вавил, тебя и семью прокормим всей улицей!

– Вавил, весь род твой прощен до седьмого колена!..

– Ты видишь, тцар?

– Тцар, даже палач не поднял руку на такого человека!

– Да разве это Вавил палач? Вон сидит палач, глазами лупает!

Додон велел резко:

– Быстро другого палача.

За спиной загомонили, наказ передавали дальше, слышно было, как ушла затихающая волна говора, а потом она же вернулась, к уху тцаря наклонился толстый осанистый постельничий:

– Тцар, у нас нет другого!

– Как это нет?

– Всегда был один. Зачем держать еще одного дармоеда, кормить и платить, когда один управлялся?

Тцар скрипнул зубами, народ на площади ликовал. К Вавилу тянулись десятки рук, кто-то рвал на себе чистую рубашку, общими усилиями распахали на ленты, сбивали друг друга с ног, спеша перевязать ему увечье.

– Все равно надо казнить, – сказал Додон сквозь зубы. – Если нет палача, тогда… Эй, позовите вон того стража!

На зов приблизился высокий крепкий воин, смелое лицо, шрам через бровь, преданность во взоре.

– Что прикажешь, тцар-батюшка?

– Прикажу, – протянул тцар, он быстро окинул воина придирчивым взором. – Все выполнишь?

– Все! – сказал воин твердо. – Хоть из окна вниз головой. Я клятву давал.

– Тогда вытащи из ножен меч, – проговорил Додон зловеще, – тяни, тяни! Вот так… А теперь ступай вон туда и отруби вон тому голову!

Воин с мечом в руке с готовностью повернулся, сделал шаг, остановился, медленно обернул к тцарю разом побледневшее лицо:

– Так это же… преступник?

– Верно, – подтвердил тцар. – Отруби ему голову.

– Не могу, – прошептал воин.

Вокруг настала мертвая тишина. Додон спросил зловеще:

– Почему?

– Я воин… Я клялся защищать тебя в бою, проливать кровь на полях сражений. Но мой меч – не топор палача! Это благородный меч.

Кто-то ахнул. Додон предложил неожиданно:

– Тогда возьми топор. Авось себе руки рубить не станешь?

– Не стану, – согласился воин. Он прямо взглянул в грозные глаза тцаря: – Но я шел на воинскую службу, а не на палаческую. Уволь, но топор палача в руки не возьму.

В тишине Додон вскрикнул с такой яростью, что сорвался на визг:

– Тогда… тогда я тебя положу рядом с ним! И вместо одной головы две скатятся.

Воин сказал негромко:

– Что ж, как скажешь. Лучше быть жертвой, чем палачом. Да и к тому же… умереть рядом с праведником – завидная доля!

К тцарю приблизился