Верная Рука - Май Карл Фридрих

— Уфф! — согласился апач. — О нем много рассказывали в фортах и на стоянках,

— А мой брат знает, из-за чего этот человек должен был исчезнуть?

— Да. Он сделал много фальшивых денег, очень много, и, когда его должны были арестовать, он убил двух полицейских и одного ранил.

— Не только это! — вмешался тут в разговор Тресков. — я знаю если не непосредственных участников этого происшествия, то, во всяком случае, все подробности его. В наших кругах об этом деле говорили очень много, потому что оно оказалось очень поучительным для каждого полицейского. Этот Лотэр очень ловко ушел от преследования, совершив при этом еще несколько убийств. Насколько я знаю, он приехал из какой-то французской колонии, где ему уже нельзя было находиться. Он креол с Мартиники, если не ошибаюсь. В последний раз его видели в Арканзасе в Бентс-Форте.

— Все так, но к этому можно еще кое-что добавить! -вставил я. — Лотэр ведь его имя. Артисты нередко используют свое имя как сценический псевдоним. Но фамилия… Мистер Тресков, вы ведь сможете, наверное, припомнить, как его звали полностью?

— Его звали… его звали… гм, как же его звали? Тоже какое-то французское имя. А, вспомнил! Его звали Лотэр Тибо. Тысяча чертей! Так это же и есть тот самый Тибо, которого, как я слышал, так долго искали!

— Да, это он и есть, совершенно точно. Слово «така» означает «мужчина», а слово «вете» — «женщина». Жена шамана произносила свое полное имя так: Тибо-вете-Элен. По-моему, ясно, что означает это «Элен».

— Имеется в виду имя Элен?

— Весьма вероятно. Если в своем безумии скво шамана не перепутала себя с кем-то еще и она действительно настоящая Тибо-вете-Элен, то значит, это крещеная индеанка из племени моки 129.

— Почему именно моки?

— Потому что она говорит о ее вава, то есть брате, Деррике. Така, вете, вава — слова из языка моки. Итак, Тибо-така был известный фокусник, которому было довольно легко стать знахарем у индейцев и приобрести у них большой авторитет.

— Но цвет кожи?

— Ну, для такого ловкача изменить цвет кожи — пустяковое дело! Теперь я почти убежден, что Тибо-така и Тибо-вете не муж и жена. Но даже если я ошибаюсь, то, во всяком случае, берусь утверждать, что Апаначка не их сын, по крайней мере не сын эскамотера, который, кстати, и обращался с ним не как с сыном.

Апаначка, разумеется, был под большим впечатлением от наших выводов. На его лице читались противоречивые чувства. То, что шаман оказался не его отцом, а известным преступником, его тронуло меньше, чем то, что я лишил его также и матери.

Я видел, что он очень хочет мне возразить, но показал ему знаком, чтобы он пока подождал делать это, и обратился к Шако Матто:

— Мы прервали рассказ вождя осэджей и просим теперь продолжить его. Белый, который называл себя Раллером, естественно, не соблюдал заключенный договор?

— Нет. Потому что он обманщик, как и все бледнолицые, за исключением Шеттерхэнда и немногих других. Воины осэджей же сдержали свое слово. Они разыскали охотничьи ямы, где были спрятаны шкуры и меха, и привезли для него в лагерь, — ответил Шако Матто.

— Где он находился в то время?

— На реке, которую белые называют Арканзас.

— Ага! На Арканзасе и видели Тибо последний раз. Все совпадает. Было много шкур?

— Много, очень много. Большая лодка была вся ими наполнена.

— Что? У Раллера была лодка?

— И даже очень большая. Мы построили ее для него из шкур и деревьев. Только толстохвостых шкур было десять раз по десять связок, и даже больше, каждая связка — ценой по десять долларов. Остальные шкуры вместе стоили значительно больше, их было бессчетное количество.

— Такая огромная куча? Но он не мог далеко увезти ее и продал, наверное, где-нибудь поблизости. Куда он хотел их отвезти?

— В Форт-Манн.

— А, он находится на реке Арканзас на пересечении путей. Там всегда шла оживленная торговля, и сменялось, естественно, много торговцев шкурами, которые всегда располагают большими суммами. Но там ведь также большой гарнизон. То, что он вообще посмел туда явиться, да еще с таким делом, большая наглость. С вашей стороны было очень неосторожно доверять товары этому проходимцу. Но я надеюсь, вы отпустили его не без провожатых?

— Шеттерхэнд угадал. Мы думали, что он посланник Большого Белого Отца, и поэтому полностью ему доверяли. Тем более что он сам нас попросил проводить его до форта.

— Сколько осэджей поехали с ним?

— Шесть человек. Я был среди них.

— Неужели столько народу поместилось в одной лодке? С трудом в это верится!

— Он взял на лодку только двоих на весла. Остальные четверо ехали на лошадях берегом. Чтобы поспеть за лодкой, нужно было найти лучших лошадей.

— Как хитро задумано! Я уверен, что он рассчитывал и на ваших лошадей.

— Шеттерхэнд снова угадал. Тогда в реке было много воды и сильное течение, и лодка прибыла в форт на день раньше нас. Мы прискакали туда поздно вечером, так что едва успели проскочить в него перед самым закрытием ворот. Лошадей мы оставили с двумя воинами за воротами. Раллер нас встретил хорошо, дал еды и столько огненной воды, сколько мы захотели. Потом мы уснули, а когда проснулись, был уже вечер следующего дня. Раллера не было, второго белого и его скво не было, лошади наши были тоже вне досягаемости. Скоро мы разузнали, что Раллер продал наши шкуры еще до нашего приезда. Как только мы заснули, напившись огненной воды, он подкупил стражников, которые открыли ему ворота, и больше ни его, ни другого белого с его скво не видели. Мы не могли сразу же броситься за ним, ночью это было бессмысленно. Тогда мы стали требовать назад свои шкуры, потом попытались все же выйти из форта, но бледнолицые только смеялись над нами. Когда же они поняли, что мы жаждем мести, то арестовали нас и освободили только через три дня, и все это время нам не давали ни еды, ни воды. Следов этого обманщика, конечно, было уже нельзя разыскать. Зато мы нашли в кустах трупы двух наших воинов, которых мы оставили стеречь лошадей. Они были заколоты около самого форта.

— Вы сообщили об этом убийстве в форт?

— Мы хотели, но нас не впустили обратно. Да еще и угрожали, что снова посадят в тюрьму, если мы попытаемся проникнуть через ворота. Добыча целого племени за год пропала. Мы потеряли двух воинов и лучших лошадей. Вместо того чтобы оказать нам помощь, власти белых хотели нас арестовать. Раллер, убийца и обманщик, остался безнаказанным. Вот какова на самом деле справедливость белых, которые говорят о любви, добре и мире, называют себя христианами, а нас язычниками! Теперь Шеттерхэнд знает, что я могу сказать о Тибо-така и Тибо-вете. Я не хочу его спрашивать, думает ли он еще, что белые лучше краснокожих.

— Вождь осэджей уже слышал, что я не считаю какую-либо расу лучше остальных; среди любых народов и в любой стране есть хорошие и плохие люди… — ответил я и сразу же задал свой вопрос: — Возможно, Шако Матто встречался позже с одним из этих двух бледнолицых?

— Нет.

— И он ничего о них не слышал?

— Тоже нет. С того времени сегодня я впервые услышал имена Тибо-така и Тибо-вете. Мы искали этого человека без двух зубов везде, где только можно, но все тщетно. С тех пор прошло уже больше двадцати зим и лет, и мы начали думать, что его уже нет в живых. Но если он еще не умер, я молю великого и справедливого Маниту, чтобы он попал к нам в руки, потому что великий Маниту добрый и справедливый — в отличие от белых, которые тем не менее называют себя его возлюбленными детьми.

Воцарилась тишина: никто из нас, белых, не чувствовал себя в силах опровергнуть обвинения осэджа. Я вообще редко прихожу в замешательство, но, когда мне приходилось молча выслушивать упреки от индейцев в адрес белых, я не находил слов для ответа. А позднее я понял, что возражать что-нибудь бессмысленно, лишь убедительные примеры из жизни могут доказать, что эти обвинения по крайней мере не касаются тебя. И если бы так действовал каждый, то скоро нас бы никто из индейцев ни в чем плохом не подозревал.