Власть и наука - Валерий Сойфер

Вернувшись в Москву, Дубинин продолжал руководить Лабораторией радиационной генетики (которую он эти два года запасливо за собой сохранял). Число его сотрудников в Москве не уменьшилось, а даже прибавилось. И если кто и потерпел неудачу, так Лысенко. Его главные козни не удались.

В борьбу с лысенкоизмом вступают физики

Интерес физиков-ядерщиков к генетическим исследованиям возник не на пустом месте. От облучения прежде всего страдали те, кто сам изучал радиоактивные вещества. Мучительная смерть первопроходцев, открывших радиоактивные изотопы, равно как и тех, кто экспериментировал с источниками рентгеновых лучей, а затем начал использовать их в медицине, была платой за неумение и незнание. Физики в двадцатых -- тридцатых годах уже знали о печальных последствиях облучения. Врачи радиологи и рентгенологи стали применять простейшие средства радиационной защиты. В конце сороковых годов, когда наступил этап бурного развития ядерной физики, защита от облучения приобрела особую актуальность. В эти годы страшная картина последствий облучения генов вырисовывалась всё отчетливее. Платой за незнание принципов повреждения генов была лучевая болезнь, подкрадывавшаяся незаметно, поражавшая организмы медленно, но приводившая к смерти.

Поняв первые закономерности влияния облучения на хромосомы, генетики вкупе с физиками начали срочно исследовать процессы повреждения генов радиацией. Совместное детище биологов и физиков -- радиационная генетика стала развиваться быстрыми темпами. Нашлись и денежные средства, и приборы, и кадры. Арсенал биологов обогатился методами, ранее использовавшимися только физиками. Физики привнесли в биологию важное новое качество -- строгость в постановке самых вроде бы незначительных задач, теоретический (математический) анализ проектов будущих опытов и более строгое обдумывание результатов. И все эти работы велись вне стен научных учреждений СССР, только за границей -- в США, Англии, Японии, Западной Германии. И все успехи были неприложимы к советским условиям. И известно было, что многое уже секретится, закрывается, скрывается. Работы по защите генов стали приоритетными, важными, государственно значимыми. Вот тогда-то физики в СССР буквально на себе поняли, что такое лысенкоизм, что значит отказ от генетики, что несет с собой нигилизм в вопросах биологии. Поэтому физики и стали той силой, которая помогла возродить генетические исследования в СССР и создать новое направление, вопреки лысенковскому табу.

В Институте атомной энергии в Москве по инициативе И.Е.Тамма, поддержанной И.В.Курчатовым, был организован радиобиологический отдел (РБО). Во главе его встал человек с большими организационными способностями, лауреат Сталинских премий Виктор Юлианович Гаврилов, один из "двигателей" проектов атомной и водородной бомбы, бывший правой рукой И.В.Курчатова. С его умением руководить сразу десятками проблем, хранить в уме густую сеть переплетающихся в узлы задач, подзадач, совсем маленьких задачек он в немыслимо короткий срок запустил махину -- огромный отдел с первоклассными лабораториями, самый настоящий большой исследовательский институт, который мог использовать все технические возможности главного научного центра страны по атомной физике. В РБО начали принимать молодых сотрудников-физиков и биологов. На семинары, вначале проводившиеся лично И.В.Курчатовым, приезжали с лекциями Б.Л.Астауров и А.А.Прокофьева-Бельговская, чуть позже раз в неделю под руководством Гаврилова стал собираться общеотдельский семинар, на котором биологи учились мыслить на языке физиков, а последние узнавали факты биологии, без которых буйный порыв мысли физиков, горевших энтузиазмом, грозил улететь в заэмпирейную даль и никогда уже на грешную землю не вернуться. В отдел перешли работать маститые физики -- Ю.С.Лазуркин, С.Ю.Лукьянов, Б.В.Рыбаков. Биологов (Р.Б.Хесина, С.Н.Ардашникова16 , С.И.Алиханяна и других), химиков (К.С.Михайлова и его сотрудников) консультировали крупнейшие теоретики (и прежде всего Д.А.Франк-Каменецкий17),

Параллельно в двух вузах в Москве появились кафедры по подготовке кадров физиков для работы по биологической проблематике: на физическом факультете МГУ в 1957 году Л.А.Блюменфельд (с помощью всё того же Тамма) организовал кафедру биофизики, и в Московском физико-техническом институте в 1959 году Ю.С.Лазуркин возглавил кафедру радиационных воздействий, позже переименованную в кафедру молекулярной биофизики.

В это время в ряде физических центров активно работали научные семинары, на которых рассматривали вопросы биологии -- и прежде всего теорсеминар Тамма в физическом институте им. Лебедева АН СССР. На этом этапе в общую работу физиков по становлению исследований в области радиационной биологии включился академик Андрей Дмитриевич Сахаров. А затем убежденно, со специфически сахаровской обстоятельностью он начал борьбу с монополизмом Лысенко. Огромный авторитет Сахарова среди атомщиков и высших партийных лидеров, заработанный вкладом в создание водородной бомбы (в 1956 году он получил вторично звание Героя Социалистического труда, ему были присуждены к этому времени Сталинская и Ленинская премии)18 придавал особый вес его усилиям разжать тиски Лысенко на горле советской биологии.

Многое из истории этой борьбы сегодня утеряно, многие важные вехи на пути к возрождению генетики в СССР остались неотмеченными, многое попросту делалось так, чтобы следов не оставалось. Нет стенограмм ряда важных выступлений, всё меньше остается людей, лично участвовавших в борьбе с монополизмом в биологии в СССР.

Тем не менее, забыто далеко не всё. В январе 1958 года Андрей Дмитриевич, пользуясь своим высочайшим положением в кругах элиты советской науки, получил доступ для беседы с секретарем ЦК КПСС М.А.Сусловым. Тема беседы оказалась для Суслова неприятной, но деваться было некуда. Ему, известному покровителю Лысенко, Сахаров стал говорить о неблагополучии в советской биологии, о засилье лысенкоистов и о необходимости срочно выправлять положение (166). Хотя этот разговор и не дал немедленных результатов, он не мог не показать второму по важности человеку в тогдашней партийной олигархии, что думают ученые о вреде Лысенко для страны.

К этому же времени относится и работа Сахарова, показавшая, в противовес выводам американских специалистов, что испытание ядерного оружия в атмосфере -- далеко не безобидное занятие, т. к. от него портится наследственность всех существ на земле. Впервые эти расчеты Сахарова были опубликованы в октябре 1957 года (167). В 1959 году в Атомиздате был выпущен маленький сборник "Советские ученые об опасности испытаний ядерного оружия" с предисловием Курчатова. Центральной статьей сборника стала работа Сахарова "Радиоактивный углерод ядерных взрывов и непороговые биологические эффекты" (168). Вопросы, поставленные в этой статье, касались генетических последствий взрывов водородных бомб и имели принципиальное значение. Известный физик Э.Теллер -- венгерский эмигрант и один из отцов американской водородной бомбы даже заявил, что вред от таких испытаний "эквивалентен выкуриванию одной папиросе раз в полмесяца" (169). Андрей Дмитриевич решил тщательно проанализировать этот вопрос. Анализ опроверг выкладки Теллера и его последователей.

Полемизируя с теми, кто, подобно Э.Теллеру и А.Лэттеру, считал, что "мутации (наследственные болезни) следует приветствовать как необходимую жертву биологическому прогрессу человеческого рода" (170),

Андрей Дмитриевич, выражая озабоченность будущим Земли заявлял:

"Неконтролируемые мутации мы склонны рассматривать как зло, как дополнительную к другим причинам гибель десятков и сотен тысяч людей в результате экспериментов с ядерным оружием ... (171).

Исходя из этого, Сахаров делал совершенно определенный вывод, не допускающий превратного толкования:

"Продолжение испытаний и всякие попытки узаконить ядерное оружие и его испытания противоречат гуманности и международному праву. Наличие радиоактивной опасности от так называемой "чистой" (т. е. безосколочной) бомбы лишает какой-либо почвы пропагандистские высказывания о качественно особом характере этого вида оружия массового уничтожения" (172).

Разобравшись в существе влияния излучения на гены, Андрей Дмитриевич смело включился в борьбу по двум направлениям: за прекращение ядерных испытаний во всех сферах и за ликвидацию монополии Лысенко в биологии.

Борьба по обеим линиям была плодотворной. По первой линии в августе 1958 года он вместе с Курчатовым выступил против намечавшихся ядерных испытаний, и Курчатов даже специально слетал в Ялту к отдыхавшему там Хрущеву, чтобы повлиять на советского лидера, но это оказалось безнадежным делом. Тогда в начале 1961 года Андрей Дмитриевич написал докладную записку Хрущеву и стал ждать подходящий момент, чтобы вручить её лично. Такой случай представился во время встречи руководителей партии и ученых-атомщиков в июле того же года. Ответ на записку был быстрым и вполне в духе Хрущева: на банкете по случаю встречи он, уже "под градусами", заявил: